Ги I де Понтье

Ги I де Понтье фр. Guy I de Ponthieu<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Послы герцога Вильгельма у графа Ги де Понтье. Фрагмент ковра из Байё</td></tr>
граф де Понтье
1053 — 1100
Предшественник:	Ангерран II де Понтье
Преемник:	Робер II де Беллем
Смерть:	1100(1100)
Род:	Дом д’Аббевиль
Отец:	Гуго (Юг) II
Мать:	Берта д’Омаль
Супруга:	1-я: Ада, 2-я: Адила
Дети:	От 2-го брака: Анна, Ангерран, Агнесса, Ида, Матильда

Ги I де Понтье́ (фр. Guy I de Ponthieu; умер в 1100) — граф де Понтье с 1053 года, участник нормандского завоевания Англии, предоставивший территорию своего графства для организации переправы войск Вильгельма Завоевателя через Ла-Манш.

Биография

Ги I был младшим сыном графа Понтье Гуго II и Берты Омальской. После смерти своего старшего брата Ангеррана II в 1053 году Ги унаследовал графство Понтье на побережье Ла-Манша в устье Соммы. По некоторым источникам, однако, Ги был не братом, а сыном Ангеррана II.

Как и Ангерран II, Ги I в начале своего правления поддержал мятеж верхененормандских баронов против герцога Вильгельма Незаконнорожденного. В 1054 году он присоединился к войскам Эда, брата французского короля Генриха I, которые пришли на помощь мятежникам и вторглись в Нормандию с северо-востока. Однако армии не хватало дисциплины, и французские солдаты вскоре занялись разбоем и разорением нормандских земель. Неподалёку от городка Мортмер войска Эда и Ги были атакованы сторонниками герцога Вильгельма и разгромлены. Эд, а также Галеран, младший брат графа Понтье, были убиты, а сам Ги попал в плен.

В течение двух лет Ги де Понтье содержался под арестом в Нормандии, в то время как его владениями управлял дядя — епископ Амьенский. Очевидно, что во время своего пленения Ги был вынужден признать сюзеренитет нормандского герцога над графством Понтье. После освобождения Ги сохранял лояльность герцогу Нормандии, однако крайне редко участвовал в заседаниях герцогского совета и, по всей видимости, в большей степени ориентировался на французского короля.

В 1064 году у берегов Понтье потерпел крушение английский корабль, на котором находился Гарольд Годвинсон, крупнейший англосаксонский магнат, фактически доминирующий в Англии при слабом Эдуарде Исповеднике. Гарольд был пленён людьми Ги де Понтье. С требованием о выдаче Гарольда обратился герцог Вильгельм, и Ги, получив крупный выкуп, передал своего пленника Вильгельму.

Во время нахождения Гарольда при дворе герцога он, по свидетельству нормандских хронистов, признал право Вильгельма на английский престол в случае смерти короля Эдуарда и поклялся оказать ему поддержку в приобретении английской короны. Однако в 1066 году, когда скончался Эдуард Исповедник, Гарольд сам был избран королём. Это стало поводом для вторжения герцога Вильгельма в Англию. Базой для вторжения стала территория графства Понтье: именно от местечка Сен-Валери в устье Соммы отплыла нормандская флотилия, которая благополучно переправилась через Ла-Манш и у Певенси на английском побережье высадила армию Вильгельма.

В этом походе участвовал и брат графа Ги Гуго де Понтье, который, по легенде, сражался в битве при Гастингсе и приложил свою руку к гибели Гарольда Годвинсона. Сам Ги де Понтье, по всей видимости, не принимал участия в военных действиях в Англии.

В конце правления Ги де Понтье политика лавирования между Францией и Нормандией завершилась в пользу последней: дочь и наследница графа была выдана замуж за Роберта Беллемского, одного из наиболее влиятельных нормандских баронов, соратника герцога Роберта III Куртгёза и, впоследствии, графа Шрусбери.

Ги де Понтье известен также как основатель аббатства Св. Петра в Аббевиле.

Брак и дети

Ги I де Понтье был женат дважды: первым браком на некой Аде (ум. до 1066), вторым — на Адиле. Происхождение обоих жён графа не установлено. У него было пятеро детей, вероятно, от второго брака:

• Анна де Понтье;
• Ангерран де Понтье (ум. до 1080);
• Агнесса де Понтье (ум. после 1000), замужем (ок. 1087) за Робертом Беллемским (ум. 1131), сеньором Беллема и Алансона, графом Шрусбери, наиболее могущественным бароном Нормандии и руководителем ряда восстаний против королей Англии. Их потомки из дома Монтгомери впоследствии унаследовали графство Понтье;
• Ида де Понтье, аббатиса монастыря Св. Остреберта в Монтрее;
• Матильда де Понтье (упомянута под 1110 годом).

Литература

• The Carmen de Hastingae Proelio of Bishop Guy of Amiens. Под ред. К. Мортон и Х. Мунца. — Oxford at the Clarendon Press, 1972.
• Pierre Bauduin. La première Normandie (Xe-XIe siècles). — 2004
• Вильгельм Жюмьежский, Ордерик Виталий, Роберт де Ториньи. История герцогов Нормандии. См., например,: [www.archive.org/details/ecclesiasticalhi03ordeuoft]  (англ.)

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/NORTHERN%20FRANCE.htm#EnguerrandMontreuildied1053 Генеалогия Ги I де Понтье на сайте Фонда средневековой генеалогии]  (англ.)
• [gpierrepont.free.fr/IMG/ComtePonthieu.pdf Происхождение графов Понтье]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Ги I де Понтье

«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!