Главный корпус Южного федерального университета
| Достопримечательность | |||
Здание главного корпуса
Южного федерального университета | |||
| |||
| Страна | Россия | ||
| Город | Ростов-на-Дону, Большая Садовая улица, дом 105 | ||
| Автор проекта | Г. Н. Васильев | ||
| Дата постройки | 1914 год | ||
| Статус |
| ||
Здание главного корпуса Южного федерального университета (Дом купца Кистова) — здание в Ростове-на-Дону, построенное в 1914 году по проекту архитектора Г. Н. Васильева. В настоящее время является главным корпусом Южного федерального университета. Здание имеет статус объекта культурного наследия федерального значения.
История
Доходный дом лесопромышленника Г. Я. Кистова был построен на Большой Садовой улице в 1914 году[1]. Автором проекта здания был городской архитектор Ростова Григорий Николаевич Васильев[2].
Во время Первой мировой войны в здании размещалось депо артиллерийской бригады. После прихода Советской власти в здании сперва располагался Донсовгорхоз, с 1924 года — Донисполком. С конца 1920-х до середины 1930-х годов в доме размещались: Донвнуторг, Донская рабоче-крестьянская инспекция, Крайземуправление, Крайздравотдел, Краевой отдел народного образования. В 1935 году здание передали Ростовскому государственному университету[3].
Архитектура
Пятиэтажное здание занимает угловое положение на пересечении Большой Садовой улицы (бывшей ул. Энгельса) и Университетского переулка. Угловая часть фасада, где первоначально размещался парадный вход, выделена тремя полуколоннами ионического ордера высотой в три этажа (сейчас главный вход располагается со стороны Большой Садовой улицы)[4]. Раскреповки и полуциркульные эркеры, располагающиеся со второго по четвёртый этаж, служат для вертикального членения фасада. Поэтажное деление фасада подчёркивается различными по форме и размерам окнами. На фасаде здания присутствуют лепные эмблемы, декоративные вазы, гирлянды, кронштейны, карнизы, балконы[1]. Архитектурный стиль здания сочетает элементы модерна и неоклассицизма[3]. Здание имеет коридорную систему планировки[1].
Напишите отзыв о статье "Главный корпус Южного федерального университета"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Шулепова Э. А. Материалы свода памятников истории и культуры РСФСР. Ростовская область.. — М.: Изд-во НИИ культуры, 1990. — С. 24.
- ↑ Любовь Феоктистовна Волошинова [www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m19/2/art.aspx?art_id=370 Городской архитектор начала XX века — Григорий Николаевич Васильев] // Донской временник. Год 2003-й. Ростов н/Д, 2002.
- ↑ 1 2 [voopiik-don.ru/main/2009-06-01-10-23-39/37-2009-06-01-06-57-03/1339--105?showall=1 Здание городского дома (Доходный дом Г.Я.Кистова – Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105)]. voopiik-don.ru. Проверено 3 сентября 2013.
- ↑ Кукушин B. C. Эклектика // История архитектуры Нижнего Дона и Приазовья. — Ростов-на-Дону: ГинГО, 1995. — 275 с. — ISBN 5-88616-027-2.
Отрывок, характеризующий Главный корпус Южного федерального университета
Vive ce roi vaillanti –[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
