Главы Российского государства (1918—1920)
Поделись знанием:
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
Ниже представлен список руководителей высших органов власти Российского государства, провозглашенного Актом Государственного совещания от 23 сентября 1918 года и претендовавшего на преемственность российской государственности после роспуска Временного правительства и Учредительного собрания.
Содержание
Главы государства
| Начало полномочий | Конец полномочий | Имя | Примечание |
|---|---|---|---|
Члены Временного Всероссийского правительства | |||
| 23 сентября 1918 | 18 ноября 1918 |
Николай Дмитриевич Авксентьев |
Временное Всероссийское правительство в указанном составе (пять членов) было образовано 23 сентября 1918 года на Государственном совещании в городе Уфе. На случай выбытия того или другого члена из состава правительства Государственным совещанием были избраны пять персональных заместителей — Андрей Александрович Аргунов (заместитель Н. Д. Авксентьева), Владимир Александрович Виноградов (заместитель Н. И. Астрова), Михаил Васильевич Алексеев (заместитель В. Г. Болдырева), Василий Васильевич Сапожников (заместитель П. В. Вологодского) и Владимир Михайлович 3ензинов (заместитель Н. В. Чайковского). На состоявшемся в ночь на 24 сентября 1918 года первом заседании Временного Всероссийского правительства его председателем был избран Н. Д. Авксентьев. 9 октября 1918 года правительство переехало из Уфы, где оно первоначально находилось, в город Омск. Временное Всероссийское правительство прекратило свою деятельность в результате совершенного в ночь с 17 на 18 ноября 1918 года группой военнослужащих казачьих частей переворота, в ходе которого был арестован председатель Н. Д. Авксентьев, а также ряд других членов правительства и совета министров[1][2][3][4][К 1][К 2]. |
Верховные правители | |||
| 18 ноября 1918 | 4 января 1920 | Александр Васильевич Колчак | Должность верховного правителя была учреждена 18 ноября 1918 года на экстренном заседании Всероссийского совета министров, принявшего на себя «всю полноту верховной власти» после прекращения деятельности Всероссийского временного правительства. На этом же заседании тайным голосованием членов Совета министром на должность верховного правителя был избран А. В. Колчак[15][16][17][18][19][4]. В соответствие с указом верховного правителя от 17 июня 1919 года, заместителем верховного правителя был назначен А. И. Деникин[20][21]. В середине ноября 1919 года столица колчаковского правительства была перенесена из Омска в Иркутск[22][23]. 4 января 1920 года А. В. Колчак подписал указ, в соответствие с которым должность верховного правителя передавалась А. И. Деникину[22][24][19][25][К 3][К 4]. |
| 4 января 1920 | 4 апреля 1920 | Антон Иванович Деникин | В соответствие с указом верховного правителя А. В. Колчака от 17 июня 1919 года, заместителем верховного правителя был назначен А. И. Деникин[20][21]. 22 декабря 1919 года Совет министров принял постановление: «В целях обеспечения непрерывности и преемства всероссийской власти Совет министров постановил: возложить обязанности преемника Верховного Правителя на случай тяжкой болезни или смерти Верховного Правителя, а также на случай отказа его от звания Верховного Правителя или долговременного его отсутствия на Главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России генерал-лейтенанта Деникина»[19]. 4 января 1920 года А. В. Колчак подписал указ, в соответствие с которым должность верховного правителя передавалась А. И. Деникину[22][24][19][25]. Из указанных актов может следовать, что А. И. Деникин исполнял обязанности верховного правителя вплоть до своей отставки с должности главнокомандующего ВСЮР 4 апреля 1920 года[К 5][К 6]. |
Главы исполнительной власти
| Начало полномочий | Конец полномочий | Имя | Примечание |
|---|---|---|---|
Председатель Всероссийского совета министров | |||
| 4 ноября 1918 | 18 ноября 1918 | Петр Васильевич Вологодский | Состав Всероссийского совета министров во главе с председателем П. В. Вологодским был утвержден на заседании Всероссийского временного правительства 4 ноября 1918 года. После переворота, положившего конец деятельности правительства, П. В. Вологодский 18 ноября 1918 года объявил о сложении с себя полномочий председателя совета министров[2][18][49]. |
Председатели Совета министров Российского правительства | |||
| 18 ноября 1918 | 22 ноября 1919 | Петр Васильевич Вологодский | После переворота 18 ноября 1918 года и прихода к власти А. В. Колчака в качестве верховного правителя, совет министров, ранее утвержденный Всероссийским временным правительством, продолжил свою работу практически в том же составе. П. В. Вологодский на заседании совета министров, состоявшемся сразу после переворота, объявил о сложении с себя полномочий председателя совета министров, однако затем согласился продолжить работу в той же должности. 22 ноября 1919 года П. В. Вологодский ушел в отставку[22][18][50]. |
| 23 ноября 1919 года | 4 января 1920 года | Виктор Николаевич Пепеляев | Назначен председателем Совета министров 23 ноября 1919 года. Прекратил исполнение полномочий вместе с верховным правителем А. В. Колчаком 4 января 1920 года[22][50]. |
Главы военной власти
| Начало полномочий | Конец полномочий | Имя | Примечание |
|---|---|---|---|
Верховные главнокомандующие всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России | |||
| 24 сентября 1918 | 18 ноября 1918 | Василий Георгиевич Болдырев | На состоявшемся в ночь на 24 сентября 1918 года первом заседании Временного Всероссийского правительства генерал-лейтенант В. Г. Болдырев был назначен верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России. Прекратил исполнение должности Верховного главнокомандующего после переворота 18 ноября 1918 года[51][4][18]. |
| 18 ноября 1918 | 4 января 1920 | Александр Васильевич Колчак | На заседании Совета министров 18 ноября 1918 года, последовавшем вскоре после переворота, на должность верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России назначен адмирал А. В. Колчак[52][51]. 24 июня 1919 года А. В. Колчак назначил заместителем верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта А. И. Деникина[53]. |
| 4 января 1920 | 4 апреля 1920 | Антон Иванович Деникин | В соответствие с указом верховного правителя А. В. Колчака от 24 июня 1919 года, заместителем верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России был назначен генерал-лейтенант А. И. Деникин[53]. Согласно его же указу от 11 июня 1919 года предусматривалось, что «в случае болезни или смерти Верховного главнокомандующего заместитель его (генерал Деникин) незамедлительно вступает в исполнение обязанностей верховного главнокомандующего»[45]. Из указанных актов может следовать, что А. И. Деникин исполнял обязанности верховного главнокомандующего вплоть до своей отставки с должности главнокомандующего ВСЮР 4 апреля 1920 года[К 7]. |
Напишите отзыв о статье "Главы Российского государства (1918—1920)"
Комментарии
- ↑ С 8 по 23 сентября 1918 года в городе Уфе состоялось Государственное совещание — наиболее представительный форум антибольшевистских правительств, политических партий, казачьих войск и местных самоуправлений России. В нем приняли участие: 60 депутатов разогнанного большевиками Всероссийского учредительного собрания, представители Комитета членов Всероссийского учредительного собрания (КОМУЧ), Временного Сибирского правительства, Временного областного правительства Урала, войсковых правительств Уральского, Сибирского, Семиреченского, Енисейского, Астраханского, Иркутского казачьих войск, Башкирского правительства, правительства Алашской автономии, Временного правительства Туркестанской автономии, Национального управления тюрко-татар внутренней России и Сибири, Временного правительства Эстонии, Съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья, а также представители политических партий и организаций — Партии социалистов-революционеров, Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевики), Трудовой народно-социалистической партии, Всероссийской социал-демократической организации «Единство», Партии народной свободы, Союза возрождения России[1].
- ↑ 4 ноября 1918 года была выпущена Грамота Временного Всероссийского правительства ко всем областным правительствам и ко всем гражданам государства Российского, согласно которой «все без исключения областные правительства и областные представительные учреждения должны прекратить свое существование»[5][6]. Днем ранее, 3 ноября, Временное Сибирское правительство заявило о самороспуске и передаче Временному Всероссийскому правительству всей полноты власти на территории Сибири[7][8][9]. 5 ноября было упразднено правительство Оренбургского казачьего войска[10]. 10 ноября прекратило существование и передало свои полномочия Временному Всероссийскому правительству Временное областное правительство Урала[11][12]. 13 ноября было упразднено правительство Алашской автономии[10][13]. 16 ноября был подготовлен проект указа об упразднении Башкирского правительства, однако этот проект не был реализован[14][10].
- ↑ В конце 1918 года власть Российского правительства под руководством А. В. Колчака распространялась на Поволжье[14] (территории продолжавшего действовать Башкирского правительства), Урал[11] (территории бывшего Временного областного правительства Урала), Сибирь[26][27] и Дальний Восток[28] (территории бывшего Временного Сибирского правительства), часть Средней Азии[29] (территории бывшей Алашской автономии, без Туркестана). Кроме того, верховную гражданскую и военную власть Колчака признавали войсковые правительства Донского, Оренбургского, Сибирского и Уральского казачьих войск[21][30][31][32][33]. Вместе с тем, после переворота 18 ноября 1918 года на борьбу с правительством выступили Комитет членов Всероссийского учредительного собрания (КОМУЧ) и Центральный комитет Партии социалистов-революционеров (ноябрь — декабрь 1918 года)[21][30][14]. Одновременно отказались признать власть верховного правителя Забайкальское, Амурское и Уссурийское казачьи войска и подконтрольные им территории в Забайкалье, Приамурье и Приморье[21][30][34][35].
- ↑ К августу 1919 года власть А. В. Колчака в качестве верховного правителя и верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России признали: Уссурийское казачье войско (1 марта 1919 года)[36][35], Амурское казачье войско (конец февраля — начало марта 1919 года)[37], Временное правительство Северной области (30 апреля 1919 года)[38][21][20], Забайкальское казачье войско (27 мая 1919 года)[39][40][21][30][41], Вооруженные силы Юга России (30 мая 1919 года)[21][42], Правительство Северо-Западной области (август 1919 года; сам Колчак, однако, это правительство не признавал)[43][20]. Одновременно, начали борьбу с колчаковским правительством и перешли на сторону советской власти Башкирское правительство (февраль — март 1919 года)[44][14] и правительство Алашской автономии (март — ноябрь 1919 года)[29].
- ↑ Вместе с тем, вот что пишет сам А. И. Деникин в связи с актами о преемственности власти верховного правителя и верховного главнокомандующего: «В глазах некоторых деятелей эти акты обязывали меня к принятию соответственного наименования и функций ради сохранения идеи национального единства. Я считал эту точку зрения совершенно неприемлемой: военно-политическое положение, в котором в январе — феврале находились правитель, власть, армия и территория Юга, требовало величайшей осторожности. Претензии на „всероссийский“ масштаб являлись бы в то время совершенно неуместными, власть — фикцией, а связанность судеб Белого движения с Югом накануне катастрофы — политически весьма опасной. Во избежание кривотолков я оставлял вопрос открытым, ссылаясь на отсутствие официальных сведений о событиях на Востоке»[45][19].
- ↑ К январю 1920 года из территорий, признававших власть верховного правителя и верховного главнокомандующего, остались Северная область (под управлением главного начальника Северного края)[46][47], Дальний Восток (под контролем Правительства Российской восточной окраины)[40][48] и Юг России (под контролем Вооруженных сил Юга России)[22][45].
- ↑ Вместе с тем, вот что пишет сам А. И. Деникин в связи с актами о преемственности власти верховного правителя и верховного главнокомандующего: «В глазах некоторых деятелей эти акты обязывали меня к принятию соответственного наименования и функций ради сохранения идеи национального единства. Я считал эту точку зрения совершенно неприемлемой: военно-политическое положение, в котором в январе — феврале находились правитель, власть, армия и территория Юга, требовало величайшей осторожности. Претензии на „всероссийский“ масштаб являлись бы в то время совершенно неуместными, власть — фикцией, а связанность судеб Белого движения с Югом накануне катастрофы — политически весьма опасной. Во избежание кривотолков я оставлял вопрос открытым, ссылаясь на отсутствие официальных сведений о событиях на Востоке»[45][19].
Примечания
- ↑ 1 2 [scepsis.net/library/id_2898.html Акт об образовании всероссийской верховной власти, принятый на государственном совещании, имевшем место в городе Уфе с 8 по 23 сентября 1918 года]. — Хроника Гражданской войны в Сибири. Документы. — Из книги: Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917—1918). — М.—Л.: Государственное издательство, 1926 год.
- ↑ 1 2 М. В. Шиловский. [zaimka.ru/shilovsky-directoria/ Временное всероссийское правительство (Директория) 23 сентября — 18 ноября 1918 года]. — «Сибирская Заимка», 22 апреля 1999 года.
- ↑ В. В. Журавлев. [zaimka.ru/zhuravlev-conference/ Государственное совещание: к истории консолидации антибольшевистского движения на востоке России в июле — сентябре 1918 года]. — «Сибирская Заимка», 20 февраля 2007 года.
- ↑ 1 2 3 В. И. Шишкин. [zaimka.ru/shishkin-kolchak-1918/ Военный и морской министр Временного Всероссийского правительства А. В. Колчак]. — «Сибирская Заимка», 16 мая 2013 года.
- ↑ [scepsis.net/library/id_2913.html Грамота Временного Всероссийского правительства ко всем областным правительствам и ко всем гражданам государства Российского]. — Хроника Гражданской войны в Сибири. Документы. — Из книги: Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917—1918). — М.—Л.: Государственное издательство, 1926 год.
- ↑ Р. О. Багаутдинов. [cyberleninka.ru/article/n/natsionalnaya-politika-vremennogo-sibirskogo-pravitelstva Национальная политика Временного Сибирского правительства]. — Вестник Башкирского университета, выпуск № 1,том 12, 2007 год.
- ↑ [scepsis.net/library/id_2908.html Постановление Временного Сибирского правительства, 3 ноября 1918 года «О передаче верховной власти на территории Сибири Временному Всероссийскому Правительству»]. — Хроника Гражданской войны в Сибири. Документы. — Из книги: Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917—1918). — М.—Л.: Государственное издательство, 1926 год.
- ↑ [scepsis.net/library/id_2908.html Декларация Временного Сибирского Правительства 3 ноября 1918 года о передаче верховной власти на территории Сибири Временному Всероссийскому правительству]. — Хроника Гражданской войны в Сибири. Документы. — Из книги: Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917—1918). — М.—Л.: Государственное издательство, 1926 год.
- ↑ [bsk.nios.ru/enciklodediya/vremennoe-sibirskoe-pravitelstvo Временное Сибирское правительство]. — Библиотека сибирского краеведения.
- ↑ 1 2 3 А. Д. Казанчиев. [xn----7sbacsfsccnbdnzsqis3h5a6ivbm.xn--p1ai/?id=9673 Временное Всероссийское правительство]. — Башкирская энциклопедия.
- ↑ 1 2 А. А. Кальсина. [cyberleninka.ru/article/n/deyatelnost-vremennogo-oblastnogo-pravitelstva-urala-i-vremennogo-sibirskogo-pravitelstva-po-reformirovaniyu-shkoly-na-territorii Деятельность Временного областного правительства Урала и Временного Сибирского правительства по реформированию школы на территории Пермской губернии (лето — осень 1918 года)]. — Вестник Кемеровского государственного университета, выпуск № 2—6, 2015 год.
- ↑ [gaso-ural.ru/nsa/spravochnik/otdel-2 Фонды учреждений Временного правительства, Временного областного правительства Урала, Сибирского правительства А. В. Колчака]. — Государственный архив Свердловской области.
- ↑ В. И. Шишкин. [elar.urfu.ru/bitstream/10995/18797/1/iurg-2011-96-13.pdf Взаимоотношения Алаш-Орды и Временного Сибирского правительства]. — 2011 год.
- ↑ 1 2 3 4 Р. О. Багаутдинов. [cyberleninka.ru/article/n/perehod-bashkirskogo-pravitelstva-i-voyska-na-storonu-sovetskoy-vlasti-v-1919-godu Переход Башкирского правительства и войска на сторону Советской власти в 1919 году]. — Вестник Башкирского университета, выпуск № 2, том 19, 2014 год.
- ↑ [scepsis.net/library/id_2918.html Постановление совета министров, 18 ноября 1918 года]. — Хроника Гражданской войны в Сибири. Документы. — Из книги: Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917—1918). — М.—Л.: Государственное издательство, 1926 год.
- ↑ [scepsis.net/library/id_2920.html Постановление совета министров, 18 ноября 1918 года]. — Хроника Гражданской войны в Сибири. Документы. — Из книги: Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917—1918). — М.—Л.: Государственное издательство, 1926 год.
- ↑ [scepsis.net/library/id_2923.html Положение о временном устройстве государственной власти в России, утвержденное советом министров 18 ноября 1918 года]. — Хроника Гражданской войны в Сибири. Документы. — Из книги: Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917—1918). — М.—Л.: Государственное издательство, 1926 год.
- ↑ 1 2 3 4 В. И. Шишкин. [zaimka.ru/shishkin-omsk/ К истории государственного переворота в Омске (18—19 ноября 1918 года)]. — «Сибирская Заимка», 21 марта 2003 года.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 В. В. Журавлев. [anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/008/08_08_zhuravlev_k.pdf «Присвоив таковому лицу наименование Верховного Правителя»: К вопросу о титуле, принятом адмиралом А. В. Колчаком 18 ноября 1918 года]. — «Антропологический форум», выпуск № 8, 2008 год.
- ↑ 1 2 3 4 Г. З. Иоффе. [scepsis.net/library/id_1384.html Колчаковский бонапартизм]. — Из книги: Колчаковская авантюра и ее крах. — М.: «Мысль», 1983 год.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 И. Ф. Плотников. Верховный правитель. Признание Белой Россией. — Из книги: Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность. — Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998 год.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Г. З. Иоффе. [scepsis.net/library/id_1397.html Крушение]. — Из книги: Колчаковская авантюра и ее крах. — М.: «Мысль», 1983 год.
- ↑ Юлия Кантор. [rg.ru/2013/11/17/kolchak-site.html Допрос и расстрел адмирала]. — «Российская газета», 18 ноября 2013 года.
- ↑ 1 2 И. Ф. Плотников. Катастрофа и ее причины. — Из книги: Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность. — Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998 год.
- ↑ 1 2 В. И. Шишкин. [zaimka.ru/shishkin-kolchak-arrest/ Арест адмирала А. В. Колчака (декабрь 1919 — январь 1920 года)]. — «Сибирская Заимка», 18 февраля 2013 года.
- ↑ [guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=205&sid=711380 Российское правительство (А. В. Колчак). Местные учреждения]. — ГАРФ.
- ↑ [guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=205&sid=711381 Российское правительство (А. В. Колчак). Управления начальников военных районов Сибири]. — ГАРФ.
- ↑ [guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=205&sid=711387 Временный правитель на Дальнем Востоке (Д. Л. Хорват)]. — ГАРФ.
- ↑ 1 2 Александр Беннигсен, Шанталь Лемерсье-Келькеже. [www.dn.kz/index.php?option=com_content&view=article&id=1858:2014-04-18-05-46-13&catid=2:2011-10-23-11-43-45&Itemid=17 Пресса и казахское национальное движение накануне установления власти большевиков]. — «Деловая неделя», № 15, 18 апреля 2014 года.
- ↑ 1 2 3 4 В. Г. Хандорин. Первые шаги Верховного Правителя. — Из книги: Адмирал Колчак. Правда и мифы. — Томск: Издательство Томского Университета, 2007 год.
- ↑ С. С. Балмасов. [www.dk1868.ru/history/sablin/balmasov1.htm Антибольшевицкое движение в Уральском войске. Краткий исторический очерк]. — Альманах «Белая гвардия», № 8. Казачество России в Белом движении. — М., «Посев», 2005 год.
- ↑ А. В. Ганин. [kraeved.opck.org/biblioteka/kazachestvo_stati/antibolshevickoe_dvizhenie.php Антибольшевицкое движение в Оренбургском казачьем войске. Краткий исторический очерк]. — Альманах «Белая гвардия», № 8. Казачество России в Белом движении. — М., «Посев», 2005 год.
- ↑ И. Г. Акулинин. [elan-kazak.org/sites/default/files/IMAGES/ARHIV/Memuar/akulinin/orenburg.pdf Оренбургское казачье войско в борьбе с большевиками]. — Севастопоь — Берлин, сентябрь 1920 — октябрь 1923 года.
- ↑ П.А. Новиков. [a-pesni.org/grvojna/bel/a-kolsem.php Конфликт А. В. Колчака и Г. М. Семенов]. — Альманах «Белая гвардия», № 8. Казачество России в Белом движении. — М., «Посев», 2005 год.
- ↑ 1 2 С. Н. Савченко. [www.cossacykv.archeologia.ru/glav2_2.htm Казачий сепаратизм и Колчаковская диктатура]. — Из книги: Уссурийское Казачье Войско в 1917—1922 годах. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН.
- ↑ В. Д. Иванов, О. И. Сергеев. [www.fegi.ru/primorye/kazaki/kazak2.htm Уссурийское казачество в революциях 1917 года и гражданской войне на дальнем востоке]. — Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, август 2000 года.
- ↑ Владимир Пушкарев. [portamur.ru/blogs/historian/bulave-predpochel-ukazku.html Булаве предпочел указку. Страницы биографии амурского атамана И. М. Гамова]. — «Порту Амур», 13 марта 2014 года.
- ↑ А. Г. Кавтарадзе. [www.booksite.ru/fulltext/1/001/008/006/984.htm Временное правительство Северной области]. — БСЭ 3-го издания.
- ↑ С. Н. Савченко. [history.milportal.ru/2015/05/admiral-a-v-kolchak-ataman-g-m-semyonov-okonchanie-protivostoyaniya/ Адмирал А. В. Колчак — атаман Г. М. Семёнов: окончание противостояния]. — «Военно-исторический журнал», № 5, 2015 год.
- ↑ 1 2 В. И. Василевский. [ez.chita.ru/encycl/concepts/?id=1668 Забайкальская белая государственность]. — Энциклопедия Забайкалья.
- ↑ П. А. Новиков. [cossac-awards.narod.ru/Zametki/Zametka54_Zabaikal_dvizhenie.html Антибольшевицкое движение в Забайкальском казачьем войске]. — Альманах «Белая гвардия», № 8. Казачество России в Белом движении. — М., «Посев», 2005 год.
- ↑ А. И. Деникин. Вооруженные силы Юга России. Глава II. Признание Югом Верховной власти адмирала Колчака. — Из книги: Очерки русской смуты. — Париж, 1921 год.
- ↑ Декларация «К населению Северо-Западной Области России». — «Заря России», Псков, № 19, 21 августа 1919 года.
- ↑ М. М. Кульшарипов. [www.xn----7sbacsfsccnbdnzsqis3h5a6ivbm.xn--p1ai/index.php/component/content/article/2-statya/2798-soglashenie-tsentralnoj-sovetskoj-vlasti-s-bashkirskim-pravitelstvom-o-sovetskoj-avtonomnoj-bashkirii Соглашение центральной Советской власти с Башкирским Правительством о Советской Автономной Башкирии]. — Башкирская энциклопедия.
- ↑ 1 2 3 4 А. И. Деникин. Вооруженные силы Юга России. Глава XIX. Миссия Мак-Киндера. Договор с Верховным Кругом. «Южно-Русское правительство». Настроение тыла: Новороссийск (эвакуация) и Кубань. — Из книги: Очерки русской смуты. — Париж, 1921 год.
- ↑ [guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=79&sid=185075 Фонды учреждений, организаций и предприятий Временного правительства Северной области (август 1918 — февраль 1920 года)]. — Государственный архив Архангельской области. Том 1. Путеводитель в двух томах. — 2000 год.
- ↑ [guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=205&sid=711334 Временное правительство Северной области (Н. В. Чайковский, П. Ю. Зубов, Е. К. Миллер)]. — ГАРФ.
- ↑ В. М. Рынков. [zaimka.ru/rynkov-authorities/ Политический режим атамана Г. М. Семенова: органы власти и управления Российской восточной окраины в январе — сентябре 1920 года]]. — «Сибирская Заимка», 17 апреля 2013 года.
- ↑ В. И. Шишкин. [zaimka.ru/shishkin-meetings/ Из истории формирования Совета министров Временного Всероссийского правительства (октябрь 1918 года)]. — «Сибирская Заимка», 8 мая 2013 года.
- ↑ 1 2 [bsk.nios.ru/enciklodediya/sovet-ministrov-rossiyskogo-pravitelstva Совет министров Российского правительства]. — Библиотека сибирского краеведения.
- ↑ 1 2 [guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=122&sid=438367#refid438333 Центральные управления и штабы]. — РГВА.
- ↑ [scepsis.net/library/id_2921.html «Приказ верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России»]. — Хроника Гражданской войны в Сибири. Документы. — Из книги: Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири (1917—1918). — М.—Л.: Государственное издательство, 1926 год.
- ↑ 1 2 [beloedelo.ru/admin/upload/20131230170530_avtograf_kolchaka.jpg Указ верховного правителя А. В. Колчака от 24 июня 1919 года о назначении А. И. Деникина заместителем верховного главнокомандующего].
Отрывок, характеризующий Главы Российского государства (1918—1920)
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
