Гладиатор (фильм, 2000)

Гладиатор
Gladiator
Жанр	исторический фильм драма пеплум
Режиссёр	Ридли Скотт
Продюсер	Дуглас Уик Дэвид Франзони Бранко Лустиг
Автор сценария	Дэвид Франзони Джон Логан Уильям Николсон
В главных ролях	Рассел Кроу Хоакин Феникс Конни Нилсен Ричард Харрис
Оператор	Джон Мэтисон
Композитор	Ханс Циммер Лиза Джеррард
Кинокомпания	DreamWorks SKG Universal Pictures
Длительность	Театральная версия: 155 мин Режиссёрская версия: 171 мин
Бюджет	$ 103 млн
Сборы	$ 457 640 427
Страна	США США Великобритания Великобритания
Год	2000
IMDb	ID 0172495
Выход фильма «Гладиатор» (оригинальное название — Gladiator)

К:Фильмы 2000 года

«Гладиа́тор» (англ. Gladiator) — исторический художественный фильм режиссёра Ридли Скотта, вышедший на экраны 1 мая 2000 года и награждённый пятью премиями «Оскар».

Сюжет

В 180 году н. э. легионы Марка Аврелия ведут затяжную войну против германских племён маркоманов. Лучший полководец императора, испано-римлянин Максимус Децим Меридий, ведёт имперские войска в атаку близ Виндобоны и во главе кавалерии наносит решающий удар в тыл противника. Сражение заканчивается победой Рима, что лично для Максимуса означает окончание войны и возвращение в свои владения в Испании, где его ждут жена и сын.

В стан римлян прибывает сын Марка Аврелия Коммод, чтобы передать поздравления императору со стороны Сената, и его сестра Луцилла, ищущая встречи как со старым отцом, так и с Максимусом, который был её любовником во времена, когда молодой испанец воспитывался при дворе Марка Аврелия. Во время приватной встречи с полководцем старый император передаёт ему свою волю: Максимус вернётся в Рим как преемник Марка Аврелия и начнёт процесс передачи власти Сенату, чтобы преобразовать разросшуюся деспотичную империю обратно в демократическую республику. Услышав всё это, Коммод тайком убивает отца, задушив его в объятьях, а войску объявляет, что смерть императора наступила ночью от старости и о том, что трон передан Коммоду. Максимус отказывается присягнуть убийце и готов отправиться в Рим, чтобы рассказать сенаторам об истинной воле Марка Аврелия. Однако Коммод приказывает казнить непокорного полководца и его семью, поручив грязное дело командиру преторианцев Квинту. Максимус истребляет палачей, но получает ранение. Максимус решается отправиться домой, чтобы спасти семью.

Добравшись до дома, он находит его в разорении, а жену и сына распятыми и сожжёнными на крестах. Обессилевшего Максимуса подбирает работорговец, посчитавший его римским дезертиром, и продаёт в провинции Заккхабар в гладиаторы ланисте Проксимо в качестве компенсации за «бракованную» партию жирафов (животные отказываются спариваться). Максимус (которого другие гладиаторы именуют Испанцем) долгое время отказывается участвовать в тренировках и не испытывает желание драться, однако потом перестаёт противиться судьбе и выходит сражаться на арену. Со временем Максимус становится настоящим чемпионом, а также находит среди гладиаторов друзей, особенно сближаясь с нумидийцем Джубой и германцем Хагеном.

Тем временем Коммод с триумфом вступает в Рим, где получает достаточно холодный приём. Авторитетом в народе и Сенате он не пользуется, а сам он считает, что ему достаточно просто «быть императором». Чтобы заручиться поддержкой римских граждан, он решает дать плебсу «хлеба и зрелищ». Со всей империи в Колизей собирают гладиаторов, а щедрость императора в организации боёв не знает границ. Это вызывает большие денежные расходы, что беспокоит оппозицию сенаторов во главе с сенатором Гракхом, старым соратником и другом Марка Аврелия. Он пытается заручиться поддержкой Луциллы, но та говорит, что пока преторианцы находятся при императоре, а легионы возглавляют верные Коммоду командиры, предпринимать что-то против нового императора опасно.

Максимус продолжает выступать на арене, но отказывается «делать шоу», и хладнокровно и быстро убивает всякого гладиатора, против кого он вышел. В последнем бою он даже бросил свой меч на трибуны, спрашивая толпу, не насытилась ли она смертью, на что она отвечает бурей оваций. Позже Проксимо разговаривает с Максимусом, говоря, что Коммод позвал его гладиаторов в Рим. Ланиста рассказывает, как величественно было чувство выступать в Колизее, и как Марк Аврелий лично вручил ему рудис, деревянный меч, означающий свободу гладиатора. Максимус, внезапно осознав, что Проксимо сам лично когда-то участвовал в боях, спросил его, был ли он сам когда-то гладиатором, на что Проксимо ответил: «Да». Проксимо говорит Максимусу, что истинную власть над римским народом можно получить именно на арене. Максимус, однако, в принципе отрицательно относится к гладиаторским боям и скептически отнёсся к попыткам Проксимо воодушевить его. Не ищет Максимус и власти. Однако в рассказах Проксимо внимание Максимуса привлекает интересный факт, а именно, что Проксимо когда-то видел перед собой самого императора. У Максимуса появляется надежда и план — отомстить Коммоду, если он, так же как когда-то Марк Аврелий перед Проксимо, предстанет перед самим Максимусом. Поэтому Максимус заявляет Проксимо, что он «хочет видеть перед собой императора, так же как ты когда-то» и соглашается ехать в Рим.

Гладиаторы прибывают в Рим и живут в специальном людусе близ Колизея. Там, перед их первым боем Максимуса замечает патрицианский мальчик, который слышал о нём и желает увидеть его подвиги. Напоследок, Максимус слышит имя мальчика — Луций Вер, названный в честь отца, погибшего мужа Луциллы. В первом же бою против колесниц (изображающем битву при Заме), Максимус организовывает своих людей и выходит из неё победителем. Это привлекает внимание императора. Коммод выходит на арену вместе с Луцием, что не позволяет Максимусу свершить свою месть. Император просит сказать своё имя, но Максимус называет себя просто «гладиатором», тогда он требует снять шлем и назваться. Тогда он открывает своё лицо и обещает отомстить, «в этой жизни или в следующей». Коммод готовится казнить бывшего полководца, но встречает гневные выкрики толпы, из-за чего его приходится пощадить.

Коммод в ярости от самого факта того, что любимчик отца остался жив, а верные ему люди солгали о его смерти. Луцилла подговорила брата казнить лжецов, тем самым планируя ослабить влияние Коммода на армию. После она тайком пробирается в людус Проксимо, где находит встречи с Максимусом под видом знатной матроны, ищущей ласки чемпиона. Максимус подозревает, что она подослана в качестве убийцы, и обвиняет её в предательстве, так как она знала истину о смерти отца. Луцилла оправдывается тем, что боялась за жизнь сына, следующего наследника престола, и что до сих под дрожит в страхе от тени своего брата. Она говорит, что будучи гладиатором, у Максимуса больше власти чем у императора и что есть возможность свергнуть цареубийцу через оппозицию в Сенате. Максимус отказывается участвовать в интригах, так как считает себя обычным рабом, выступающим на потеху толпе.

Коммод, в страхе перед народом не решается казнить Максимуса, а пытается подстроить его смерть в сражении с лучшим гладиатором Рима Галльским Тигром. Максимус побеждает в бою, но не убивает своего противника, при этом игнорируя жест императора, который означал: «Смерть». Народ начинает боготворить полководца-гладиатора, называя его Максимусом Милосердным, «спасителем Рима». Сенаторы и Луцилла, осознав угрозу для своего сына, который должен стать наследником престола, плетут заговор. Луцилла снова посещает Максимуса и на этот раз находит его понимание; они даже целуются в знак примирения и заключения союза — на время заговора и после него (подразумевается, что в прошлом Максимус и Луцилла были любовниками — об этом косвенно упоминается в начале фильма). Сенатор Гракх тоже разговаривает с Максимусом. Убедившись в том, что Максимус не стремится к власти, а лишь хочет избавить Рим от тирана, сенатор выражает опальному полководцу свою поддержку. Максимусу нужно попасть к своим легионам, стоящим в Остии, неподалёку от Рима. Однако Коммод раскрывает заговор и убивает почти всех заговорщиков, оставив в живых лишь Луциллу и сенатора Гракха, а затем отправляет свои войска убить Максимуса. Проксимо выпускает Максимуса и всех рабов, жертвуя собой ради их побега, но их план проваливается: Максимус арестован. Позже между Коммодом и его сестрой Луциллой состоится разговор. Император не может устранить свою сестру в силу своей давней привязанности к ней, причём эта любовь более, чем просто братская. Коммод заявляет Луцилле, что она «станет его женой и родит ему наследника чистых кровей». После этого он кричит в лицо Луцилле: «Разве я не милосерден?»

Коммод решает убить Максимуса в поединке на арене Колизея и перед боем наносит ему рану отравленным кинжалом. Получив такую «фору» (Максимус фактически умирает от раны), Коммод ведёт поединок на равных. Примерно через минуту после начала боя силы начинают оставлять Максимуса. Он останавливается и видит внутренним взором поля загробного мира. Коммод в этот момент вполне мог убить Максимуса — последнего спасает лишь то, что перед этим он лишил Коммода его меча. Коммод просит кого-нибудь из солдат дать ему новый. Однако начальник преторианской гвардии Квинт, возмущённый подлым поведением Коммода, который перед поединком ранил своего противника, приказывает солдатам вложить мечи в ножны. Очнувшийся наконец Максимус тоже отбрасывает свой меч в сторону и между противниками начинается рукопашная схватка. Впрочем, рукопашная довольно относительно — Коммод всю жизнь (и момент данного поединка не исключение) носит в каждом рукаве по кинжалу. Однако теперь сказывается боевой опыт и чисто физическое превосходство Максимуса. Император не смог нанести ему точный удар своим кинжалом, и Максимус побеждает его голыми руками. Коммод гибнет, но и тяжело раненый Максимус ненадолго переживает его. Перед смертью он снова видит поля загробного мира и свою семью и уходит к ним. Но он успевает передать Квинту свою просьбу — освободить всех заговорщиков и передать власть сенату, что было исполнено. Луцилла восклицает: «Стоит ли Рим его жизни? Он верил, стоит. Когда-то мы верили в это, попробуем поверить ещё раз! Он был воином Рима. Чтите его!»

Фильм заканчивается тем, как Джуба закапывает в земле фигурки жены и сына Максимуса и произносит слова: «Теперь мы свободны, мы ещё встретимся, но не сейчас».

Расхождения с историей

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Марк Аврелий не был убит Коммодом, а умер от чумы, которая настигла войска римлян в ходе похода против германцев.
• Коммод правил значительно дольше, чем показано в фильме (хотя сложно судить о том, сколько времени Максимус был в рабстве), а именно 12 лет.
• Коммод с 5-летнего возраста носил титул цезаря, то есть фактически являлся наследником престола; его будущее правление было тем самым предопределено.
• Заговор Луциллы действительно был, но совсем не в таком виде, как в фильме.
• Коммод был единственным римским императором, который иногда выходил на арену, но погиб он вовсе не в бою, а был задушен в комнате для переодевания атлетом по имени Нарцисс.
• Размеры макета Колизея были увеличены от реальных чуть ли не в два раза, так как режиссёр отметил для себя его «достаточно небольшие размеры».
• В фильме все атрибуты власти и армии Рима показаны синим цветом, хотя они были пурпурные для членов императорской семьи и красные для полководцев.
• У главного героя Максимуса в фильме звание генерала, но это звание появилось лишь в XVI веке во Франции.
• Меч гладиус являлся преимущественно колющим оружием, мощные рубящие удары производить им было проблематично.
• В гладиаторских боях с животными участвовали только специально подготовленные бойцы.
• Ретиарии не использовали шлемы.
• Кистени с огромным моргенштерном на конце получили распространение не ранее XV века как оружие против рыцарей в доспехах с высокой степенью защиты.

В ролях

Актёр	Роль
Рассел Кроу	Максимус Максимус
Хоакин Феникс	Коммод Коммод
Конни Нильсен	Луцилла Луцилла
Джимон Хонсу	Джуба Джуба
Оливер Рид	Проксимо Проксимо
Дерек Джейкоби	Гракх сенатор Гракх
Ричард Харрис	Марк Аврелий Марк Аврелий
Спенсер Трит Кларк	Луций Луций
Томми Флэнаган	Цицерон Цицерон
Томас Арана	Квинт генерал Квинт
Джон Шрапнел	Гай сенатор Гай
Дэвид Скофилд	Фалко сенатор Фалко
Ральф Мёллер	Хаген Хаген
Дэвид Хеммингс	Кассий Кассий

Русский дубляж

Вопреки правилам передачи латинских имён на русский язык главный герой назван Максимусом, а не Максимом.

Режиссёр дубляжа Ярослава Турылёва.

Актёры дубляжа:

• Олег Куценко — Максимус
• Валерий Сторожик — Коммод
• Анна Каменкова — Луцилла
• Алексей Мясников — Джуба
• Александр Белявский — Проксимо
• Рудольф Панков — сенатор Гракх
• Валентин Смирнитский — Марк Аврелий
• Всеволод Кузнецов — Цицерон
• Андрей Ярославцев — Кассий

Награды

Фильм номинировался на 119 наград и получил 48. Наиболее значимые из них:

• Оскар (73 церемония награждения):
  • Лучший фильм
  • Лучший актёр (Рассел Кроу)
  • Лучший дизайн костюмов
  • Лучшие визуальные эффекты
  • Лучший звук
• BAFTA:
  • Лучший фильм
  • Лучшая операторская работа
  • Лучший монтаж (Пьетро Скалия)
  • Лучший художественный дизайн
• Золотой глобус:
  • Лучший фильм (драма)
  • Лучшая музыка (Ханс Циммер и Лиза Джеррард)

Фильм входит в список «250 лучших фильмов по версии IMDb»

Ссылки

• ««Гладиатор»» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.rottentomatoes.com/m/gladiator/ «Гладиатор»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
• [www.boxofficemojo.com/movies/?id=gladiator.htm «Гладиатор»] (англ.) на сайте Box Office Mojo
• [kino.games-tv.ru/tv/kinofail/5_y_vipusk/gladiatorskie_lyapi Киноляпы]  (рус.)
• [kino-mira.ru/interesnie-fakty-iz-mira-kino/2134-istoricheskie-netochnosty-v-filmah.html Как это было на самом деле — исторические неточности в фильмах]
• [sfy.ru/sfy.html?script=gladiator_ts Сценарий] «Гладиатора» (англ.)

Отрывок, характеризующий Гладиатор (фильм, 2000)

– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.