Гладкий, Осип Михайлович

Гладкий Осип (Йосип) Михайлович
Памятник Осипу Гладкому в Запорожье
Прозвище	Бондарь
Дата рождения	1789(1789)
Место рождения	с. Мельники, Золотоношский уезд, Полтавская губерния, Российская империя (ныне Золотоношский район Черкасская область, Украина)
Дата смерти	5 июля 1866(1866-07-05)
Место смерти	Александровск, Российская империя (ныне Запорожье, Украина)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Азовское казачье войско
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1828—1829)
Награды и премии

О́сип (Йо́сип) Миха́йлович Гла́дкий (ок. 1789— 5 июля 1866) — последний кошевой атаман Задунайской Сечи (c 5 октября 1827), позже наказной атаман Азовского казачьего войска. В 1828 году во время русско-турецкой войны перешёл на русскую сторону вместе с 3500 казаками, которые под названием Азовского войска были поселены между Бердянским и Мариуполем; впоследствии эти казаки были переведены на Кубань.

Биография

Выходец с Полтавщины.

Ушёл от жены и детей, которые считали его погибшим, в Одессу, потом в Задунайскую Сечь, образованную под турецкой властью запорожцами, ушедшими в Турцию после разрушения Сечи в 1775 году. Назвавшись холостяком, был принят в Платнировский курень.

В 1821 г. греки восстали против турок, добиваясь независимости, и казаки в составе турецких войск участвовали в подавлении восстания. Гладкий участвовал в усмирении греков и был избран сначала куренным, а в 1827 году кошевым атаманом всех задунайских запорожцев и двухбунчужным пашой.

В начале Русско-турецкой войны 1828—1829 годов Осип Гладкий вступает в тайные переговоры с графом М. Воронцовым о переходе на российскую сторону целым кошем. 20 мая 1828 года в ставке Николая I в Измаиле Гладкий и его товарищи получили прощение (на этом месте в измаильском порту стоит часовня). Гладкий оказал важные услуги русской армии при переправе через Дунай: задунайцы без боя взяли крепость Исакчу, поскольку турки приняли казаков за своих, за что был награждён чином полковника русской службы и орденом Св. Георгия 4-й степени (1 января 1830 года, № 4394 по кавалерскому списку Григоровича-Степанова).

Турки после измены Гладкого уничтожили Задунайскую сечь, самоуправление выходцев с Украины, раскассировали войско и разогнали жителей. Оставшиеся в Турции потомки запорожцев во многом утратили первоначальную самоидентификацию и смешались с местным населением.

После окончания войны в 1830—1831 годов Николай I поручил Гладкому найти место для поселения задунайских выходцев. Он поселил их на свободном побережье Азовского моря, между Бердянском и Мариуполем. Это поселение было названо Азовским казачьим войском, а Гладкий стал его атаманом. Поселение под этим названием существовало до 1865 года, когда было окончательно упразднено; большая его часть ещё раньше была переселена на Кавказ, за Кубань.

Выйдя в отставку 13 октября 1851 г. Гладкий поселился сначала в станице Новоспасовской, а потом на купленном им хуторе Новопетропавловке Александровского уезда Екатеринославской губернии, где прожил 14 лет. Он умер от холеры в Александровске (теперь Запорожье) 5 июля 1866 и был погребён на городском кладбище. Жена Гладкого скончалась также от холеры на следующий день. Гладкий, согласно формуляру, был неграмотен, но умел подписать свою фамилию. Гладкий имел 4 детей: Василия, Демьяна, Елену и Наталью; по возвращению в Россию у него родилась дочь Мария. Старший сын, Василий, дослужившийся до чина подполковника, написал биографический очерк об отце, а младший, Демьян, подполковник артиллерии и батарейный командир, умер еще при жизни отца в 1862.

Награды

• Орден Святого Георгия 4-й степени (01.01.1830)
• Орден Святой Анны 2-й степени (19.02.1831)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (20.07.1840)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (19.09.1848)

Память

• Могила Гладкого находится в Запорожье по ул. Жуковского, 55 и была отреставрирована в 1992 году . Она имеет статус объекта культурного наследия национального значения.
• В 2010 году Осипу Гладкому в Запорожье был открыт памятник возле Запорожского национального университета (скульптор Владимир Филатов). Памятник установлен по инициативе Вячеслава Богуслаева. На церемонии открытия памятника присутствовали прямые потомки Гладкого, представители городской и областной власти, народные депутаты Украины, сотни студентов и преподавателей, больше сотни казаков, жители города.
• В честь Осипа Гладкого названа кубанская станица Гладковская.
• Вероятно Гладкий стал прообразом казака Карася в опере П. П. Гулака-Артемовского «Запорожец за Дунаем» (1863).

См. также

• Азовское казачье войско
• Добруджа#Возникновение русских и украинских поселений

Литература

• Багалей Д. И. Гладкий, Осип Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Бойко А. В., Маленко Л. М. Матеріали до історії Азовського козачого війська. — Запоріжжя, 1995.
• Гладкий В. О. М. Гладкий. Кошевой атаман Задунайской сечи 1789—1866 // «Русская старина», февраль 1881.
• Маленко Л. [www.cossackdom.com/book/bookazov.htm Азовське козацьке військо (1828—1866)]. — Запоріжжя, 2000. — 514 с.
• Чулков Н. П. Гладкий, Осип Михайлович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Яворницький Д. И. Кошовий отаман Осип Михайлович Гладкий // Ювілейний збірник академіку М. С. Грушевському. — К., 1927

Ссылки

• Гладкий, Осип Михайлович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [who-is-who.ua/main/page/dnepropetrovsk/83/22 Хто є хто на Дніпропетровщині. Наші земляки 2005р. — who-is-who.ua]
• [www.cossackdom.com/personal/malenko_gladkiy.htm www.cossackdom.com]
• [www.cossackdom.com/enciclopedic/g.htm Гладкий Осип Михайлович в Казачьем словаре-справочнике]
• [www.cossackdom.com/articles/m/malenko_pkozs.htm Маленко Л. Последний кошевой атаман Задунайской Сечи]
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:333146 Гладкий, Осип Михайлович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Гладкий, Осип Михайлович

– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.