Гладков, Александр Константинович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Гладков
Имя при рождении:

Александр Константинович Гладков

Место рождения:

Муром, Владимирская губерния, Российская империя

Род деятельности:

драматург, сценарист

Годы творчества:

19291976

Язык произведений:

русский

Алекса́ндр Константи́нович Гладко́в (17 (30) марта 1912, Муром, — 11 апреля 1976, Москва) — русский советский драматург и киносценарист.





Биография

Его отец, муромский инженер Константин Николаевич Гладков, в феврале 1917 года был отозван с фронта и по общему демократическому списку был избран городским главой Мурома, но после Великий Октябрьской социалистической революции добровольно отказался от должности. Мать — Татьяна Александровна Доброхотова — выпускница Александровского института благородных девиц. В 1925 году семья переехала из Мурома в Москву, где Александр Гладков окончил 9-ю советскую трудовую школу Хамовнического района и стал работать театральным журналистом. С 1928 года он начал публиковаться: в газетах «Кино», «Рабочий и искусство», «Комсомольская правда», «Рабочая Москва»; в журналах «Новый зритель», «Советский театр». Сдружился с А. Арбузовым, В. Плучеком, И. Штоком, Д. Тункелем и другими впоследствии широко известными драматургами, режиссёрами и актерами, в 1934—1937 годах работал в Театре им. Вс. Мейерхольда.

Первая пьеса Гладкова — героическая комедия в стихах «Давным-давно» (1-е название — «Питомцы славы») была написана (1940); её премьера состоялась 7 ноября 1941 года в осаждённом Ленинграде; пьесу ставили многие фронтовые бригады и театры в тылу. Постановка пьесы в 1943 году в Центральном театре Красной Армии была отмечена Государственной премией. В День Победы, 9 мая 1945 года, спектакль шёл в Большом драматическом театре. Пьеса переведена на многие языки, послужила основой для популярной музыкальной комедии «Голубой гусар» (композитор Н. Рахманов), киносценария самого Гладкова; при участии режиссёра Эльдара Рязанова, по ней был снят фильм «Гусарская баллада» в 1962 году.

Патриотическая тема борьбы с неприятелем, но уже на материале Великой Отечественной войны, была продолжена в драме «Бессмертный» (1941, в соавторстве с А. Арбузовым), драматических этюдах «Неизвестный матрос», «Нахал», «Новейший метод» (1942). Поставленная в 1945 году его пьеса «Новогодняя ночь» («Жестокий романс») была осуждена постановлением ЦК ВКП(б) и названа официальной критикой «слабой и безыдейной», уводящей в мир «фальшивых переживаний».

В 1948 году была написана пьеса «До новых встреч», постановка которой осуществилась лишь в 1955 году, поскольку в конце 1948 года «за хранение антисоветской литературы» А. К. Гладков был арестован и отправлен в Каргопольлаг. Работал в лагерном театре[1]. Вышел на свободу в 1954 году. Через пять лет был восстановлен в Союзе писателей СССР.

Известно, что от Гладкова требовали «отречения» от Мейерхольда, чьим добровольным биографом он был, но Гладков остался верен человеку, которого называл своим учителем. Один из «солагерников» Гладкова позднее писал:
Не могли его освободить ещё и потому, что он дружил в своё время с Мейерхольдом, и от этой дружбы не отказался.

— Новый мир. — 1993. — № 6. — С. 161

Не отказался Гладков и от арестованного в 1937 году брата — посылал письма и деньги, помогал его семьеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4057 дней].

А. К. Гладков — автор пьес «Первая симфония» (постановка 1957); «Ночное небо» (постановка 1959), посвящённых в основном молодёжной романтике подвига. Его перу принадлежит также пьеса «Молодость театра» (пост. 1971), рассказывающая о московской театральной жизни 1920-х годов, и киноповесть «Бумажные цветы» (1961, в соавторстве с Н. Д. Оттеном), драма о Дж. Г. Байроне «Возвращение в Миссолунги» (1957—1972, под разными названиями «Смерть Байрона», «Путь в Миссолунги», «Последний год Байрона», «Последнее приключение Байрона»; опубликована в 1979). Писал сценарий «Наташа Ростова» — пьесу по мотивам романа Л. Н. Толстого «Война и мир.

По его сценариям сняты фильмы:

Гладков оставил ряд мемуарно-биографических произведений: о Вс. Мейерхольде — «Годы учения Всеволода Мейерхольда» (опубл. в 1979), о Б. Пастернаке — «Встречи с Пастернаком» (опубл. в 1973, в России — в 1980), об О. Мандельштаме[2], В. Кине (М.: Художественная литература, 1981), А. Д. Попове, Ю. К. Олеше, актрисе А. Г. Коонен, К. Паустовском, И. Эренбурге и др., а также стихи[3]. В 2014-2015 годах журнал «Новый мир» опубликовал дневники Гладкова[4]

Библиография

[md-eksperiment.org/etv_page.php?page_id=60&album_id=17&category=Library Т.1: Годы учения Всеволода Мейерхольда; «Горе уму» и Чацкий — Гарин. — 287 с., ил.]
[md-eksperiment.org/etv_page.php?page_id=61&album_id=17&category=Library Т.2: Пять лет с Мейерхольдом; Встречи с Пастернаком. — 473 с., ил.]
  • Гладков А. К. Не так давно. Мейерхольд, Пастернак и другие… [сб. воспоминаний: «Пять лет с Мейерхольдом»; «Встречи с Пастернаком»; Другие воспоминания ]. М.: Вагриус, 2006. — 640 c. — ISBN 5-9697-0287-0]
  • Гладков А. К. [teatr-lib.ru/Library/Mejerhold/vstrechi#_Toc218770724 Мастер работает] // Встречи с Мейерхольдом: Сборник воспоминаний. М.: ВТО, 1967.
  • Гладков Александр [magazines.russ.ru/novyi_mi/1993/6/poets03-pr.html стихи] // «Новый Мир» 1993, № 6.

Напишите отзыв о статье "Гладков, Александр Константинович"

Примечания

  1. Александр Гладков. Дневник. 1967. // Новый мир, 2015 № 6. С. 132-133.
  2. [www.colta.ru/articles/literature/7749 Мандельштам в записях Александра Гладкова: великий поэт глазами младшего современника]. Сolta.ru (24 июня 2015).
  3. Известно не менее ста стихотворений А. К. Гладкова «Северная тетрадь» за 1949—1964 гг.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4057 дней]. Стихи свои он оценил так:

    Беды, ошибки, улыбки, грехи…
    Счёт их довольно точен,
    Это не более, чем стихи,
    Но и не менее, впрочем

    — из «Северной тетради» // «Знамя» №4 1991; «Смена» №9 1992

  4. Новый мир, 2014 №№ 1, 2, 3, 10, 11; 2015 №№ 5, 6.

Литература

  • Дневник Александра Гладкова: 1960—1976 годы // Нева. — 2014. — № 4. — С. 151—167. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0130-741Х&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0130-741Х].

Ссылки

  • [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/GLADKOV_ALEKSANDR_KONSTANTINOVICH.html Александр Константинович Гладков]

Отрывок, характеризующий Гладков, Александр Константинович

Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.