Глебов, Николай Николаевич
Поделись знанием:
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
| Никола́й Никола́евич Гле́бов | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
возле c. Верхне-Никульское, Мологский уезд (ныне Некоузский район), Ярославская губерния, Российская империя |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Никола́й Никола́евич Гле́бов (1864, возле c. Верхне-Никульское, Мологский уезд (ныне Некоузский район), Ярославская губерния, Российская империя — 31 декабря 1941, Ленинград, СССР) — русский политический и земский деятель в Российской империи, член Государственного совета Российской империи, член ЦК партии конституционных демократов, помещик, инженер, предприниматель, организатор энергетического машиностроения и владелец ряда электротехнических компаний России, философ, изобретатель.
Почётный гражданин города Мологи (февраль 1917).
Друг Д. И. Шаховского, длительное время (с 1917 по 1941 год) переписывался с В. И. Вернадским[1].
Содержание
Биография
Родился в помещичьей семье Николая Андреевича Глебова (1824—1869), гвардии ротмистра в отставке и Варвары Николаевны (в девичестве Лодыженской) (1838—1921), неконцертирующей пианистки, дочери Николая Васильевича Лодыженского, близкого «могучей кучке»[2]. В семье было семеро детей.[3] Старший брат Андрей Николаевич Глебов (1858—1895) — инженер, предприниматель, первооткрыватель золотоносных месторождений в Европейской части Российской империи (Донбасс) и Европе[4].
Помещик Ярославской губернии. Имения Глебовых: Горшково[5], Верхне-Никульское, Юршино (теперь - Юршинский остров вблизи Рыбинска)[6], Коротнево-Андрейцево[7].
Окончил Петербургский институт путей сообщения в 1887 году, после некоторое время работал на Николаевской железной дороге, стал компаньоном своего старшего брата. Окончил Электромеханический институт в Париже, специальность инженер-электрик.
В 1896 году женился на М. С. Барыковой.
В 1897 году стал соучредителем Государева-Байракского товарищества по строительству и эксплуатации Государево-Байракского рудника по добыче угля у села Государев Байрак (ныне шахта имени М. И. Калинина в городе Горловка Донецкой области Украина).
В 1904 г. основал «Электромеханический завод Н. Глебова и К°» в Петрограде и его отделения в Москве. На этом заводе Глебова с 1907 г. работал заведующим испытательной станции отечественный изобретатель В. П. Вологдин, который позже стал заниматься расчетами и изготовлением электрических машин.
С 1902 года — земский деятель. Депутат при Предводителе дворянства Мологского уезда Ярославской губернии.
С 1905 г. член Конституционно-демократической партии, на II съезде в январе 1906 года был избран в постоянный Центральный Комитет под председательством Павла Долгорукова.
В 1913 году приобрёл Русское электрическое акционерное общество «Динамо» (Москва), принадлежавшее бельгийцам со дня основания в 1897 году. Владел единолично или был совладельцем электротехнических предприятий в Санкт-Петербурге (ныне «Электросила»), Нарве (ныне — Нарвская ГЭС) и другими. Владелец электротехнической компании «Электрон».
Был членом Государственного совета. В 1917 году , Глбов, как и Вернадский, был среди 22-х членов Государственного Совета, кто написал и подписал обращение к царю 28 февраля 1917.
После Октябрьской революции 1917 года отказался от эмиграции. Весной 1918 года переехал с семьёй в своё имение Коротнево (Андрейцево) , жил там до 1924 года. В 1924 году согласился занять должность на одном из принадлежащих ему заводов и вернулся в Петроград.
С 1917 года занимался изобретательством. Известен патент на огородный комбайн от 1936 года.
Опубликовал трехтомный философский трактат «Координаты (очерки по теории познания и мышления)», изданный в 1908—1915 гг. В тридцатых годах пытался опубликовать труд «Рабочая гипотеза дифференциального творчества во Вселенной», однако получил от издателей отказ.
Н. Н. Глебов был с юности близким другом космолога и философа Н. А. Морозова[8], общественного деятеля Д. И. Шаховского, а также часто встречался с В. И. Вернадским. В 1917—1941 переписывался с В. И. Вернадским, с которым находил определенное взаимопонимание в духовной сфере. В. И. Вернадский отмечал в своём дневнике: "философия Н. Н. Глебова неудобочитаема из-за языка… мне представляется слишком абстрактной, чтобы в неё входить.»[9] Обширная переписка Н. Н. Глебова с В. И. Вернадским, которую он вёл до конца декабря 1941 года (почти до дня своей смерти в блокаду) хранится в АРАН.[10]
Изготавливал скрипки, пытался разгадать исключительное звучание скрипок А. Страдивари[11].
Н. Н. Глебов умер от голода в блокадном Ленинграде. Похоронен на православном Смоленском кладбище
Отец умер 30 декабря 1941 года. Семидесяти семи лет от роду <..> Накануне он “упал”, до этого бродил и даже что-то делал<...> тогда, когда падали, в особенности мужчины, уже не вставали. <...> Спали, накрывшись медвежьими шкурами (печи не топили, топить было не чем). Медведи были трофеями еще от дедовских времен. Дед, а потом и его старший сын, еще в своем имении, охотились. 31 декабря 41-го года. Встреча нового года была грустной, за стеной, в комнате лежал на письменном столе отец, Пур, как его называли когда-то. <...> Мы похоронили отца на Серафимовском кладбище. Брат соседки смастерил гроб из досок большого дубового стола. На саночках, я и Таня, мы повезли его, частично под обстрелом, прячась в подворотнях, по льду через Невку, от площади Льва Толстого через Каменный остров до Старой деревни. Там, отдав папину карточку на хлеб, мы сдали гроб могильщикам, дождались, пока они его закопали, поставили крестик, сколоченный из перекладин кресла «жакоб» и ушли. По возвращении из эвакуации я не нашла его могилы, и поставила крест по памяти.[12][13]
Известны несколько живописных портретов Н. Н. Глебова: А. И. Порет, Т. Н. Глебова «Формула семьи Глебовых» , 1929, частное собрание; Т. Н. Глебова «Портрет семьи в блокаду», 1941, собрание ГТГ.[14]
Философские труды
- Глебов Н. Н. Заметки об искусстве администрирования. — СПб.: Тип. и перепл. Ю. А. Мансфельд, 1906.
- Глебов Н. Н. Координаты: Введение. Очерки по теории познания и мышления. — СПб.: Тип. Ю. Мансфельд,1908.
- Глебов Н. Н. Координаты. Очерки по теории познания и мышления. — Т. 1-2. — СПб.: Тип. Ю. Мансфельд, 1911—1915.
- Глебов Н. Н. Философские заметки: Антихристианство и «непротивление злу». — Пг.: Тип. и перепл. А. Н. Лавров и Ко, 1917.
- Глебов Н. Н. Рабочая гипотеза дифференциального творчества во Вселенной, неопубликован, 30-е гг.
Семья
- Жена — Мария Сергеевна Глебова (в девичестве Барыкова) (1875—1942) дочь писательницы А. П. Барыковой[15] правнучка художника графа Ф. П. Толстого. Скончалась, выехав из блокадного Ленинграда, в городе Данилове Ярославской области.
- Последним потомком этой линии рода Глебовых был единственный сын Н. Н. Глебова, Андрей Николаевич Глебов (30. 06. 1898—1898), похоронен в семейном некрополе Глебовых, около церкви Св. Троицы в селе Верхне-Никульское рядом со своими дядей, дедом и прадедом.
- Дочери:
- Анна Николаевна Глебова - Михайловская (1897—1981) — поэтесса[16].
- Татьяна Николаевна Глебова (1900—1985) — художница.
- Людмила Николаевна Глебова (1917—1990) — поэтесса и художница[17].
Адреса
- До революции, в 1913—1917 годах — Санкт-Петербург, в доме Бассейного товарищества собственников квартир — угол Бассейной улицы и Греческого проспекта.
- Лето — в собственном имении Андрейцево (деревня Коротнево Мологского уезда Ярославской губернии).
- В 1918 году семья переехала в Рыбинск.
- В 1918—1921 годах — в имении Андрейцево (в 25 верстах от Рыбинска).
- С 1924 года — в Ленинграде, Большой проспект Петроградской стороны, дом 98, кв. 30.
Напишите отзыв о статье "Глебов, Николай Николаевич"
Литература
- Глебова Л. Бабушкины рассказы // Молога. Рыбинск, 1999. Вып. 4. С. 102—118.
- Вернадский В. И. Дневники 1926—1934. М.: Наука, 2001. С. 202.
- Людмила Глебова. Смерть отца. //. Experiment/Эксперимент: Журнал русской культуры. № 16: Шестнадцать пятниц: Вторая волна ленинградского авангарда. В 2-х чч. — LA (USA), 2010. — Т. 2. — С. 397—398.
- Глебова Т. Н. Блокадный дневник (декабрь 1941). — Там же. — С. 374—396.
- Е. Спицына. Мир бесконечности. //. Experiment/Эксперимент: Журнал русской культуры. № 16: Шестнадцать пятниц: Вторая волна ленинградского авангарда. В 2-х чч. — LA (USA), 2010. — Т. 2. — С. 315—316.
В художественной литературе
- Ромов А. «В чужих не стрелять». Роман. «Искатель» 1986, вып. 6.
Примечания
- ↑ uni-persona.srcc.msu.ru/site/authors/vernadsky/1931.htm См. пр. 6 к записи от 9 июня 1931 г. См. также письмо Н. Н. Глебова В. И. Вернадскому от 22 ноября 1941 г.: АРАН. Ф. 518. Оп. 3. Д. 419. Л. 40- 40 об.
- ↑ О Лодыженских см. tmo.tvercult.ru/0062.htm
- ↑ София (1856—1856); Людмила (1857? — 1921?); Андрей (1858—1895); Борис (1861—1864); Ольга (1863?—1942, погибла в блокаду), в замужестве Козырева; Николай (1864—1941); Владимир (1866—1866).
- ↑ См . воспоминания его внука: Афанасьев Д. В. К истории родов Глебовых (1022) и Мусиных-Пушкиных (1141) : [рукопись]. Ташкент, 1990. 58 с. (с. 15-16). НА ЯХМ. Ф. 60.
- ↑ C 1774 г/ в Горшкове существовала усадьба «с домом, прудом и небольшим фруктовым регулярным садом, территорию которого пересекали крестообразно две аллеи, деля сад на четыре боскета примерно одинакового размера». Dо второй половине XIX века были начаты крупные работы по созданию пейзажного парка/ В новой части парка были высажены липы и сосны, а также лиственницы вдоль въездной аллеи и кедры в центральной части парка. О виде усадьбы в тот период можно судить по воспоминаниям А.М. Азанчевского-Азанчеева: «Двухэтажный дом с двумя балконами стоял на виду, фасадом к саду, на юг, а два его подъезда выходили уже на большой квадрат, центр которого занимал тенистый илистый пруд, а дальше с трех сторон шли каменные и деревянные флигеля и службы и еще дальше в поле молотильные сараи, хлебные магазины, овины и амбары… Постройки в Горшкове были многочисленными и разнообразными: дом, желтый с зелеными ставнями; два отдельных флигеля для приезжающих; летняя кухня и ледник, большие кирпичные здания; на конюшне летом всегда стояло не менее двадцати выездных лошадей для пикников и кавалькад, а рабочих (лошадей) имелось всего около дюжины. Скотный двор был убран за конюшни. Каретный сарай, стоявший через пруд против дома, был одинаковой с ним длины и разделялся на летний, упряжный и санный». В 1900 имение перешло к другим владельцам. в настоящее время - дер. Мурзино
- ↑ Имение Юрщино включало несколько деревень
- ↑ Глебовы жили в нём до 1924 г.
- ↑ Глебовы и Морозов были соседями по ярославским имениям (имение последнего Борок).
- ↑ См. дневник В. И. Вернадского, запись от 18 января 1936 г. uni-persona.srcc.msu.ru/site/authors/vernadsky/1936.htm См. также фрагмент одного из последних писем В. И. Вернадского Н. Н. Глебову от 22.11.1941: «Современная европейская философская мысль, мне кажется, находится сейчас на распутье, с одной стороны пытаясь слабо переработать новые научные понятия от неё независимо сложившиеся в науке, а у нас она не сознает, что нельзя не обработав самостоятельно этих новых научных пониманий, оставаться философией середины или конца прошлого столетия — Гегеля, Маркса, Ленина. Это попытка, конечно, безнадежная. Гораздо интереснее индусская мысль, отчасти китайская, которая освоила и овладела западноевропейской, или вернее еврейско-христианско-мусульманской философией, сохранив и уточнив свою собственную (…) для целого ряда ученых другого философского окружения вопросы о начале жизни, о начале планетной системы, о начале и конце мира, которые большинству ученых нашего философского окружения кажутся логически неизбежными, таковыми не являются» (АРАН. Ф. 518. Оп. 3. Д. 419. Л. 40- 40 об.).
- ↑ См.: Вернадский В. И. Дневники 1926—1934. М.: Наука, 2001. С. 202.
- ↑ См. Макс Бирштейн. Жизнь и картины. М.: Галарт, 2000. С.154-158.
- ↑ Людмила Глебова. Смерть отца. //. Experiment/Эксперимент: Журнал русской культуры. № 16: Шестнадцать пятниц: Вторая волна ленинградского авангарда. В 2-х чч. — LA (USA), 2010. — Т. 2. — С. 397—398.
- ↑ Глебова Т. Н. Блокадный дневник (декабрь 1941). — Там же. — С. 374—396.
- ↑ Фотографический портрет Н. Н. Глебова воспроизведён здесь:forum.yar-genealogy.ru/index.php?showtopic=7515
- ↑ [az.lib.ru/b/barykowa_a_p/ Lib.ru/Классика. Барыкова Анна Павловна. Собрание сочинений]
- ↑ В первом браке, с 1917 г. - Козырева, замужем за Павлом Дмитриевичем Козыревым, овдовела в 1919 г. Во втором браке, с 1921 по 1946, за Георгием Николаевичем Михайловским, сыном известного писателя Гарина -Михайловского Н. К. , сын, от этого брака, Николай Георгиевич Михайловский ( 1922- 2012). С 1921 находилась в эмиграции, жила во Франции затем в Чехословакии. В последние годы жизни жила в Братиславе. Поэтесса. См о ней Н. Г. Михайловский, Мои воспоминания о Русской гимназии в г. Моравска Тржебова. Ж. «Вместе» в № 3 и 4 за 2000 год (Братислава, Словакия), см. также : «Русская Братислава». Анна Николаевна Глебова-Михайловская. Стихи (публикация) // Проблемы истории Русского зарубежья. Вып. 1. М.: ИВИ РАН, 2005. С. 381-387 . См также www.italy-russia.com/2014_06/glebova-mixajlovskaya-anna/ Автор воспоминаний, изданных посмертно : "Сестры Горбовы". СПб, изд-во Политехнического университета, 2012.
- ↑ Художник (акварелист), художник-оформитель, училась на скульптурном отделении в Академии художеств. После войны работала, как скульптор, в мастерских театра кукол Е. С. Деммени в Ленинграде. Работала в Ленинградских специальных научно-реставрационных производственных мастерских, принимала участие в реставрации Ораниенбаума, работала по заказам художественно-оформительского комбината. Л. Н. Глебова училась в Ленинградской консерватории по классу органа у И. А. Браудо. Пела, с начала с 1950-х годов в хоре Покровской церкви в Мариенбурге, затем в Князь-Владимирском соборе в Ленинграде. Поэтесса, переводчица с немецкого языка. Написала воспоминания о своей семье, некоторые фрагменты их изданы: Глебова Л. Бабушкины рассказы // Молога. Рыбинск, 1999. Вып. 4. С. 102—118.; Шестнадцать пятниц: Вторая волна ленинградского авангарда. // Experiment/Эксперимент: Журнал русской культуры. № 16: В 2-х ч. LA (USA), 2010. С. по указ.
Ссылки
- [www.nasledie-rus.ru/podshivka/9716.php Наше наследие]
Отрывок, характеризующий Глебов, Николай Николаевич
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Категории:
- Родившиеся в 1864 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Ярославской губернии
- Умершие 31 декабря
- Умершие в 1941 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Политики по алфавиту
- Политики Российской империи
- Выпускники Петербургского университета путей сообщения
- Инженеры Российской империи
- Предприниматели Российской империи
- Похороненные на Смоленском православном кладбище
- Члены Государственного совета Российской империи
- Жертвы блокады Ленинграда
- Глебовы
- Кадеты
