Глебов, Павел Николаевич

Павел Николаевич Глебов
Род деятельности:	юрист
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	2 декабря 1876(1876-12-02)
Место смерти:	Одесса
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Павел Николаевич Глебов (ум. 1876) — российский юрист, деятель военно-судебной реформы; тайный советник.

Биография

Окончив в 1845 году училище правоведения с чином титулярного советника, поступил в канцелярию 8-го департамента Правительствующего Сената.

В 1848 году П. Н. Глебов был назначен председателем Рязанской палаты гражданского суда, в 1849 году — киевским губернским прокурором, в 1852 году — правителем канцелярии Оренбургского генерал-губернатора графа В. А. Перовского.

В 1855 году, во время крымской войны, будучи уже в чине статского советника, по личному желанию, был зачислен капитаном в 102-ю дружину рязанского ополчения.

По окончании войны был назначен членом общего присутствия комиссариатского департамента Морского министерства Российской империи. Поступление его на службу в Морское министерство совпало с усиленной работой морского ведомства, во главе которого стоял Великий Князь Константин Николаевич, над созданием на новых началах почти всех отраслей своего управления и с участием его в подготовке обширных общегосударственных реформ. Глебову, обратившему на себя внимание великого князя, пришлось сыграть видную роль в реформе морского военного суда и в учреждении морской эмеритальной кассы.

В 1857 году Павел Николаевич Глебов был командирован в город Астрахань членом учрежденной там по Высочайшему повелению комиссии для расследования разных злоупотреблений, затем был членом учрежденного в июле этого года комитета по пересмотру свода морских уголовных законов и составления морского уголовного устава на новых началах, и членом и производителем дел комитета для составления положения об эмеритальной кассе морского ведомства.

Произведенный 17 апреля 1858 года в действительные статские советники, он с 20 января 1859 года до мая 1860 года был в командировке за границей для изучения иностранных законодательств о военно-морском суде. В ряде писем на имя генерал-адмирала, напечатанных в «Морском сборнике» (1859 г. №№ 11 и 12 и 1860 г. №№ 1 и 4) под заглавием «Морское судопроизводство во Франции» (извлечение из письма д. с. с. Глебова к Е. И. В. генерал-адмиралу), Глебов представил полную картину морского судопроизводства во Франции, указывая попутно на соответствующие недостатки российском законодательстве. Здесь впервые в России обсуждались главнейшие начала современного судопроизводства. Статьи П. Глебова произвели большое впечатление. Ему же было поручено составить проект устава о морском судоустройстве и судопроизводстве. К проекту Глебова приложено «Введение, или объяснительная записка к проекту устава морского судоустройства и судопроизводства», интересная тем, что в ней впервые с такой полнотой и ясностью проведены были начала самостоятельности судей, устности и гласности уголовного процесса и права защиты обвиняемого как необходимые условия всякого правого суда и опровергнуты с большой убедительностью опасения преждевременности введения тих начал в России (напечатана также в «Морском сборнике», 1860 г. № 5). Проект Глебова был разослан в высшие правительственные учреждения, судебным чинам, юристам и профессорам университетов, вообще всем тем лицам, от которых можно было ожидать теоретических или практических замечаний по возбужденным Глебовым вопросам. Глебов получил более 200 ответов от представителей высшей и местной администрации, судебных мест, университетов и от ученых юристов, и все они сходятся в признании таланта, с которым была исполнена порученная Глебову законодательная работа, и в желании применить проводимые им начала к общему суду. Свод этих отзывов («Отзывы и замечания разных лиц на проект устава о военно-морском суде», 2 тома), официально изданный в 1861 году, был одной из причин решения приступить к работам по коренному преобразованию суда, а не ограничиваться только частичными переделками.

Занимая в 1860-х годах должности сначала генерал-аудитора флота (отчеты его по военно-судной части за 1862 и 1863 гг. были напечатаны в «Морском Сборнике» 1863 г. № 4 и 1864 г. № 8), а затем члена морского генерал-аудиториата, Глебов много трудился над разработкой новых военно-морских уставов и нового воинского устава о наказаниях. Проект Глебова, переработанный в ряде комиссий, был утвержден 5 мая 1867 года. Глебов сыграл видную роль и в деле отмены во флоте и армии телесных наказаний: его советами пользовался князь H. А. Орлов при составлении своей известной записки, представленной в марте 1861 года Императору Александру II.

В 1861 году Глебов был членом комитета, учрежденного при II отделении Собственной Его Величества канцелярии, для рассмотрения проекта воинского устава о наказаниях, в 1862 году — членом комиссии, под председательством генерал-адъютанта Крыжановского, для начертания общих оснований нового военного и морского судопроизводства и судоустройства.

В 1863 году он был назначен председателем двух комиссий для рассмотрения проекта устава о военно-морском суде и для статистического обозрения и исследования операционных действий эмеритальной кассы.

В 1864 году на Глебова были возложены труды в законодательных работах морского ведомства по военно-судной части, а в 1865 году вместе с тайным советником Философовым он занимался составлением проекта военно-судебного устава.

Помимо прямых обязанностей, он исполнял еще и особые поручения: в 1861 году был представителем Морского министерства в особом комитете, учрежденном при Министерстве финансов для рассмотрения отчета дел Российско-Американской компании и изменения её устава, а в 1862 году участвовал в комиссии, под председательством графа Гейдена, для составления правил относительно порядка производства дел о раскольниках, отступивших от православия.

4 апреля 1865 года Глебов был произведён в тайные советники.

После реформы военно-морского суда он был назначен членом главного военно-морского суда, но в 1867 году по болезни был освобожден от служебных обязанностей на 3 года с сохранением содержания (отпуск потом был продолжен еще на 3 года).

В 1872 году П. Н. Глебов был снова призван к государственной службе и назначен председателем комиссии по пересмотру законов о морских авариях; но едва он приступил к занятиям, как обнаружилось гибельное влияние петербургского климата на его здоровье, и он просил об увольнении его от этой обязанности. Последние годы своей жизни он провел в своем имении Пассат Балтского уезда Подольской губернии, занимаясь хозяйством и в качестве почетного мирового судьи Балтского уезда принимая деятельное участие в съездах мировых судей.

Павел Николаевич Глебов умер 2 января 1876 года в городе Одессе. По словам Е. Александровича, напечатанным в РБСП, он «оставил по себе память умного, даровитого и глубоко преданного общественному благу государственного деятеля».

За время службы он был награждён орденом Святого Станислава 1-й степени (1864), орденом Святой Анны 1-й степени (1867), орденом Святого Владимира 3-й степени (1862) и 3000 десятинами (1861 год).

Состоял также членом Медико-филантропического комитета.

Литература

• Глебов, Павел Николаевич // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• «Одесский вестник» 1876 год, № 16 (некролог);
• «Санкт-Петербургские ведомости», 1876 г., № 29 (некролог);
• «Списки гражданским чинам первых четырех классов».

Отрывок, характеризующий Глебов, Павел Николаевич

Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.