Глеб Святославич (князь новгородский)
Глеб Святославич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Князь Глеб Святославович убивает волхва на Новгородском вече (Княжий суд), А. П. Рябушкин, 1898 год</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1064 | ||
| Предшественник: | Святослав Ярославич | |
| Преемник: | Ростислав Владимирович (князь тмутараканский) | |
| 1066 — 1068 | ||
| Предшественник: | Ростислав Владимирович | |
| Преемник: | Роман Святославич | |
| ||
| 1069 — 1073 | ||
| Предшественник: | Мстислав Изяславич | |
| 1077 — 1078 | ||
| Преемник: | Святополк Изяславич | |
| Смерть: | 30 мая 1078 | |
| Место погребения: | Чернигов | |
| Род: | Святославичи | |
| Отец: | Святослав Ярославич | |
Глеб Святосла́вич (ум. 30 мая 1078 года) — князь тмутараканский (1064, 1066—1068), князь новгородский (1069—1078), старший сын великого князя киевского Святослава Ярославича.
Содержание
Биография
Начал княжить в Тмутаракани в 1064 году, но в том же году был изгнан оттуда двоюродным братом Ростиславом Владимировичем. Вернулся в Тмутаракань с помощью отца, однако вскоре Ростислав вновь изгнал Глеба, который сумел утвердиться на княжении лишь после смерти Ростислава в 1067 году. В 1067 году некоторое время был новгородским князем, однако после вокняжения Всеслава Брячиславича в Киеве вернулся в Тмутаракань, где, по свидетельству надписи на мраморном Тмутараканском камне, в 1068 году измерял по льду расстояние между Тмутараканью и Керчью (это древнейший известный пример проведения топографических и гидрографичесих работ на Руси).
После бегства Всеслава в Полоцк в 1069 году руководил новгородским ополчением, успешно защищавшим Новгород от войск Всеслава. Правил в Новгороде до 1073 года до вокняжения в Киеве своего отца Святослава Ярославича, который передал Глебу Переяславское княжество. После смерти отца и прихода к власти Всеволода Ярославича в 1077 году был вновь переведён в Новгород. В следующем году при появлении в Новгороде волхвов, призывавших народ к восстанию, по словам летописи, убил главного из них, после чего был изгнан новгородцами. Изгнание Глеба, по мнению доктора исторических наук Фроянова И.Я. , сопрягалось, вероятно, с великой опасностью для него. «Бегство Глеба из Новгорода – знак, говорящий о чрезвычайности обстановки, вынудившей правителя оставить город. Видимо, жизнь князя находилась под угрозой, идущей от новгородцев, обвинявших его в несчастьях (недороде плодов земных), которые постигли Новгородскую землю"[1].
Не получив помощи от других князей, Глеб Святославич бежал за Волок, где был убит чудью 30 мая 1078 года.
Похоронен 23 июля 1078 года в Чернигове.
Интересные факты
- В 1792 году на Таманском полуострове был найден камень с надписью: «В лето 6576 индикта 6 [1068 — Л. В.] Глеб князь мерил море по леду от Тмутороканя до Корчева 14000 сажен».
Напишите отзыв о статье "Глеб Святославич (князь новгородский)"
Примечания
- ↑ Фроянов И.Я. Древняя Русь IX-XIII веков. Народные движения. Княжеская и вечевая власть. М.: Русский издательский центр, 2012. С. 121
Ссылки
- Экземплярский А. В. Глеб Святославич, князь новгородский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.hrono.ru/biograf/gleb_sv.html Глеб Святославич//Проект «Хронос»]
- [bse.sci-lib.com/article110932.html О Тмутараканском камне].
- Черниговские, князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Отрывок, характеризующий Глеб Святославич (князь новгородский)
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
