Кёртисс, Гленн Хаммонд

Гленн Хаммонд Кёртисс
Glenn Hammond Curtiss
Grande Semaine d'Aviation, Франция, 1909 год
Род деятельности:	лётчик, изобретатель, авиаконструктор
Дата рождения:	21 мая 1878(1878-05-21)
Место рождения:	Хаммондспорт, Нью-Йорк, США
Дата смерти:	23 июля 1930(1930-07-23) (52 года)
Место смерти:	Буффало, Нью-Йорк, США
Отец:	Фрэнк Ричмонд Кёртисс
Мать:	Луа Эндрюс
Супруга:	Лена Пирл Нефф (7 марта 1898 — до его смерти)
Дети:	2 ребёнка

Гленн Хаммонд Кёртисс (англ. Glenn Hammond Curtiss; 21 мая 1878 — 23 июля 1930) — американский пионер авиации, основатель Curtiss Aeroplane and Motor Company, сегодня часть Curtiss-Wright Corporation.

Рождение и ранняя карьера

Кёртисс родился в 1878 году в Хаммондспорт, штат Нью-Йорк в семье Фрэнка Ричмонда Кёртисса и Луа Эндрюс. Несмотря на то, что он получил только восемь классов образования, его ранний интерес к механике и изобретательству проявился в первой же его работе в Eastman Dry Plate and Film Company (позднее Eastman Kodak Company) в Рочестере, штат Нью-Йорк. Он нашёл способ адаптировать трафаретную машину для использования на заводе, а позднее собрал простую камеру для обучения фотографии.

7 марта 1898 Кёртисс женился на Лене Пирл Нефф, дочери Ги Л. Неффа, в Логанспорте, Индиана. Кёртисс начал свою карьеру велогонщика, посыльного Western Union, и в итоге владельца веломагазина. Его интерес перешёл на мотоциклы, когда появились двигатели внутреннего сгорания. Он начал строить мопеды с собственным одноцилиндровым двигателем внутреннего сгорания, в котором изначально использовалась банка из-под помидоров для карбюратора. В 1903 он установил рекорд скорости на мотоцикле — 103 км/ч на дистанции одна миля (1.6 км). В 1907 он установил новый рекорд — 219.31 км/ч, на мотоцикле собственной разработки. Это был весьма внушительный результат, особенно учитывая отсутствие тормозов на его мотоцикле. В это время он стал в США производителем гоночных мотоциклов No. 1.

Братья Райт

В августе 1906 Кёртисс совершил полёт с Томом Болдуином на его дирижабле в Дейтон, Огайо, во время которого он посетил братьев Райт (после того как они помогли пришвартовать дирижабль) и обсудил с ними вопросы, связанные с авиационными двигателями и пропеллерами, предмет их общего интереса. Так как Кёртисс делал самые лёгкие двигатели в США, Александер Грэм Белл предложил ему вступить в его Aerial Experiment Association в 1907 для постройки самолёта; он совершил первый в США «официальный» полёт на аппарате тяжелее воздуха 4 июля 1908 года на самолёте June Bug. Постройка этого и более поздних самолётов вовлекли Кёртисса в тяжбу по поводу нарушения патента братьев Райт, которую он проиграл в 1913. Он стал первым человеком, получившим лицензию пилота от Aero Club of America 8 июня 1911.

Соревнование

В августе 1909 года Кёртисс принял участие в первом авиационном соревновании, Grande Semaine d’Aviation в Реймсе, Франция, организованном Французским аэроклубом. Братья Райт, которые пытались продать свои машины в Берлине в это время, не приняли в соревновании участия; однако впоследствии они предъявили иск Кёртиссу о нарушении их патента. Кёртисс пролетел 10-тикилометровую дистанцию со скоростью 75 км/ч, обойдя своего преследователя Луи Блерио, и выиграл Кубок Гордона Беннетта. Это позволило ему стать вторым, после Блерио, пилотом с лицензией в Европе (братья Райт стали 4-м и 5-м).

Довоенные годы

29 мая 1910 Кёртисс совершил полёт из Олбани вдоль Гудзона в Нью-Йорк Сити, таким образом он выиграл приз в 10,000 долларов от издателя Джозефа Пулитцера. Он пролетел 220 км за 153 минут со средней скоростью около 89 км/ч, затем облетел Манхэттен и Статую Свободы. Кёртисс получил первую в США лицензию пилота в 1911 году (братья Райт получили 4-ю и 5-ю).

В 1910 году ВМС США выразили заинтересованность в самолёте, видя их ценность для целей разведки, но они не были уверенны в том, какой должна была быть эта модель, чтобы она могла взаимодействовать с военными кораблями. Кёртисс открыл предприятие в Сан-Диего и сотрудничал с ВМС США, подготовив несколько пилотов и создав биплан Модель «D», который стал первым самолётом, взлетевшим с корабля. Eugene Ely взлетал с USS Birmingham, который имел короткую взлётную дорожку, после взлёта с которой самолёт приземлялся на берегу.

Самолеты быстро совершенствовались и становились всё более надежными, и становилось очевидно, что роль авиации растёт, и это не только мода. Кёртисс был один из пионеров авиации, которые признали, что строительство взлётно-посадочных полос во всем мире займет определённое время, и чтобы сделать первые шаги промышленность должна была создать жизнеспособный самолет, который мог приземлиться и взлетать с поверхности воды, поскольку существующие морские порты были уже транспортными центрами. Он решил построить поплавки и адаптировать их к Модели D, чтобы этот самолёт мог взлетать и приземлиться на воде с целью доказать жизнеспособность такой концепции.

В 1911 Кёртисс построил гидросамолёт Triad A-1, который имел и колёса, и поплавки. Этот самолёт было немедленно признан настолько очевидно полезным, что был куплен Флотом США, Россией, Японией, Германией и Великобританией. Кёртисс выиграл Приз Колье за разработку этого самолёта.

Морской генеральный штаб Российской Империи получив сообщение от военно-морского атташе в США о том, что армия США закупила 1 аэроплан Кёртисса, а также изучив характеристики аэроплана, принял решение о закупке гидроаэропланов (поплавковых гидросамолётов) для нужд Черноморского Флота. 29 февраля 1912 года, по результатам испытаний, был заключен контракт на покупку трёх гидроаэропланов Кёртиса общей стоимостью 100000 французских франков, и 10 июля 1912 года первый гидроаэроплан Кёртисса совершил полёт над эскадрой Черноморского флота. Всего до 1913 года было заключено три контракта, по которым было поставлено восемь гидроаэропланов моделей "Д-75" - 2 шт. и "Е-75" - 6 шт. (75 означает мощность мотора) и одна "летающая лодка" с мотором 100 л.с. модели "Ф". Гленн Кёртисс лично прибыл в Крым, чтобы присутствовать на испытаниях своей новейшей "летающей лодки". Машина очень понравился военным и подобные аппараты пришли на смену гидроаэропланам, которые больше не заказывались.

В этот период своей жизни Кёртисс познакомился с отставным офицером английского флота Джоном Сирилом Порте, который искал партнёра для постройки самолёта для выигрыша приза Daily Mail за трансатлантический перелёт. В 1912 Кёртисс построил двухместный «Flying Fish», большой самолёт, который был классифицирован как летающее судно, так как нижняя часть его корпуса находился в воде. Кёртисс полагал, что такое решение наилучшим образом подойдёт для большого дальнемагистрального самолёта, который должен взлетать и садиться на водную поверхность, а также должно быть устойчиво при больших волнах. В сотрудничестве с Порте в 1914 году Кёртисс разработал аппарат, который получил название «Америка», большой гидросамолёт с двумя двигателями для перелёта через Атлантический океан. Однако начало Первой мировой войны потребовало возвращения Порте на службу в Королевский флот на Экспериментальную базу гидропланов, для которой позднее были приобретены несколько экземпляров «Америки», получившими название H-4. Порте запатентовал и продолжал работать над развитием самолёта, построив Felixstowe, дальний патрульный самолёт. Позднее британские разработки были проданы Вооружённым силам США, в результате Кёртисс смог построить модель F5L.

Завод Кёртисса построил 68 «Больших Америк», которые получили дальнейшее развитие в H-12, единственный разработанный и построенный в США самолёт, принимавший участие в боевых действиях в Первой мировой войне.

Первая мировая война и послевоенные годы

В 1916 году приблизилось вступление США в вооружённый конфликт. Армия США заказала простой, лёгкий в управлении учебный самолёт. Кёртисс создал JN-4 «Jenny» для Армии и его версию — гидросамолёт N-9 для Флота. Этот самолёт стал одним из известнейших продуктов компании Кёртисса, тысячи единиц которого были проданы вооружённым силам США, Канады и Великобритании. Спрос на самолёты со стороны гражданских и военных властей быстро рос, что привело к созданию 18 000 рабочих мест в Буффало и 3,000 — в Хаммондспорте.

В 1917 Флот США заказал Кёртиссу проект четырёхдвигательного летательного аппарата дальнего радиуса действия, достаточно большого, чтобы нести команду в пятьчеловек. Этот самолёт стал известен как NC-4. Послевоенный спад военных заказов привёл к значительному сокращению на заводах Кёртисса, и Гленн Кёртисс занялся техническим развитием своих моделей. Мировой спрос на всё более и более крупные гидросамолёты продолжал быть основным источником для выживания компании Кёртисса в межвоенный период.

Дважды гидросамолёты Кёртисса выигрывали Кубок Шнейдера, в 1923 и в 1925 годах.

Пилотируемый лейтенантом Армии США Кирасом Беттисом Curtiss R3C выиграл гонку за приз Пулитцера 12 октября 1925, скорость составила 400.6 км/ч. Тринадцатью днями позже Джимми Дулиттл выиграл Кубок Шнейдера на том же самом гидросамолёте. Дулиттл прошёл дистанцию с максимальной скоростью 374 км/ч.

Спор о патенте

Судебный процесс относительно патента братьев Райт продолжался в течение нескольких лет, пока не было принято судебное решение в пользу последних уже во время Первой мировой войны, после отхода Орвилла от бизнеса и перехода его компании только на двигателестроение. Последний самолет Райт, Модель L, был единственным опытным образцом «разведывательного» самолёта, построенного в 1916. После вовлечения США в войну в 1917 году Правительство США заключило большой и прибыльный контракт с Кёртиссом на строительство самолётов для армии. Wright Aeronautical Corporation, наследник Wright Company, объединилась с Curtiss Aeroplane and Motor Company 5 июля 1929 года, новая компания получила название Curtiss-Wright company незадолго до смерти Гленна Кёртисса.

Смерть

Кёртисс умер в 1930 году в Буффало от осложнений после удаления аппендикса, и был похоронен в Хаммондспорте, Нью-Йорк.

Даты жизни

• 1878 Родился в Хаммондспорте, Нью-Йорк
• 1898 Свадьба
• 1900 Велосипедная мануфактура Геркулес
• 1901 Разработка мотоциклов и мотогонки
• 1903 Чемпион США по мотоспорту
• 1904 Полёт с Томасом Скоттом Болдуином на его дирижабле
• 1904 Мировой рекорд скорости
• 1905 Создание G.H. Curtiss Manufacturing Company, Inc.
• 1905 Установил мировые рекордвы на дистанциях 1, 2 и 3 мили на мотоцикле
• 1906 Кёртисс получает заказ от братьев Райт на авиационный двигатель
• 1907 Кёртисс начинает работать над созданием самолёта у Александера Грэма Белла
• 1907 Установил мировой рекорд скорости на мотоцикле 124.9 км/ч
• 1907 Установил мировой рекорд скорости на мотоцикле с двигателем V8 219.45 км/ч
• 1908 Первый полёт на дирижабле армии США в качестве военного инженера
• 1908 Первые полёты самолёта с элеронами
• 1908 Ведущий конструктор и пилот «June Bug» с 4 июля
• 1909 Построил и продал первый частный самолёт в США
• 1909 Установил мировой рекорд скорости на самолёте 74,8 км/ч в Реймсе, Франция
• 1909 Первый лицензионный авиапроизводитель в США.
• 1909 Открыта первая лётная школа в США и первые авиашоу
• 1910 Перелёт из Олбанив Нью-Йорк Сити
• 1910 Первая учебная бомбардировка на озере Кеука
• 1910 Кёртисс впервые применил огнестрельное оружие на самолёте
• 1910 Первая радиосвязь с самолётом, пилотируемым Кёртиссом
• 1910 Обучение Бланш Стюарт Скотт, первой женщины-пилота в США
• 1910 Первый успешный старт с военного корабля (Eugene Burton Ely, на самолёте Кёртисса)
• 1911 Первая посадка на корабль (Eugene Burton Ely, на самолёте Кёртиссае) (через 2 месяца)
• 1911 Лицензия пилота № 1, за полёты на «June Bug»
• 1911 Патент на элероны
• 1911 Разработан первый успешный гидросамолёт в США
• 1911 Гидросамолёт A-1 Triad приобретен Флотом США (первый самолёт во Флоте США)
• 1911 Впервые применено двойное управление в самолёте
• 1911 Разработано шасси для гидроплана
• 1911 Его первый самолёт продан армии США 27 апреля
• 1912 Разработано и испытано первое «летающее судно» на озере Кеука
• 1914 Начато производство «Jennys» и других моделей самолётов, включая гидросамолёты
• 1919 Гидросамолёт Curtiss NC-4 пересёк Атлантику
• 1919 Начато частное производство самолётов с Oriole
• 1921 Передача его тренировочного аэродрома Флоту
• 1925 Постройка особняка в Майами Спрингс.
• 1928 Основание Curtiss Aerocar Company в Опа-лока (Флорида)
• 1930 Смерть в Буффало

Примечания

Сноски

Литература

• Александров А.О. Гидропланы Кёртиса на Черном море // Цитадель. — СПб, 1995. — № 1. — С. 78-99.
• «At Dayton». Time (magazine) 13 October 1924.
• Roseberry, C.R. Glenn Curtiss: Pioneer of Flight. Garden City, NY: Doubleday & Company, 1972. ISBN 0-81560-264-2.
• Shulman, Seth. Unlocking the Sky: Glen Hammond Curtiss and the Race to Invent the Airplane. New York: Harper Collins, 2002. ISBN 0-06-019633-5.
• «Speed Limit». Time (magazine) 29 October 1923.

Ссылки

• [www.GlennHCurtiss.com Гленн Х. Кёртисс: Основоположник авиаиндустрии США]  (англ.)
• [invention.psychology.msstate.edu/i/Curtiss/CurtissAviation.html The Curtiss Aviation Book, авторыГленн Кёртисс и Августус Пост]  (англ.)
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=pis&GRid=9264&PIgrid=9264&PIcrid=170100&PIpi=401172&pt=Glenn+Curtiss& Фотография первой лицензии пилота, выданной Кёртиссу] (англ.)
• [www.glenncurtissmemorialpark.com Сайт Мемориального парка Гленна Кёртисса на берегу Кеука Лейк, Хаммондспорт] (англ.)
• [www.glennhcurtissmuseum.org/ Музей Гленна Кёртисса в Хаммондпорте] (англ.)

Отрывок, характеризующий Кёртисс, Гленн Хаммонд

Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.