Гликерия Ираклийская
| Гликерия Ираклийская | |
 фрагмент иконы София Премудрости Божьей со святыми, конец XIX века | |
| Рождение | |
|---|---|
| Смерть | |
| Почитается |
в Православной и Католической церквях |
| В лике | |
| День памяти |
в Православии — 13 мая (по юлианскому календарю), в Католицизме — 13 мая |
Гликерия Ираклийская (греч. Γλυκερία; II век) — раннехристианская мученица, пострадавшая при императоре Антонине Пие. Память совершается в Православной церкви 13 мая (по юлианскому календарю), в Католической церкви 13 мая.
Жизнеописание
О жизни Гликерии известно из анонимного греческого жития в краткой (издана в Acta Sanctorum) и пространной редакциях, также Никифор Каллист приводит описание чуда святой Гликерии.
Согласно житию, Гликерия была дочерью бывшего римского анфипата (градоначальника) Макария, который переселился с семьёй из Рима в Траянополь. Гликерия осиротела, была обращена в христианство и дала обет безбрачия. Однажды в Траянополе был устроен праздник в честь Зевса с факельным шествием. Гликерия опередив толпу первой вошла в храм и заявила, что она знатного происхождения и имеет права первой принести жертву Зевсу. Игемон Савин удовлетворил её просьбу, но спросил где у неё лампада, чтобы поджечь жертву. На это Гликерия сказала, что лампада скрыта у неё на челе и попросила погасить все прочие.
|
Гликерию попытались побить камнями, но они не коснулись её. Святую заключили в темницу и на следующий день подвергли различным истязаниям, чтобы добиться от неё отречения от Христа (строгали тело железом, били, морили голодом), но Гликерия продолжала исповедовать себя христианкой. Игемон Савин взял её с собой в Гераклею (Ираклию) Фракийскую, где её приветствовали местные христиане. Там, согласно житию, её вновь подвергли мучениям: бросили в печь, пламя которой не коснулось её, содрали кожу с головы и бросили в темницу, где утром её обнаружили полностью здоровой. Гликерию бросили на растерзание львам: первая львица легла у её ног, а вторая загрызла её, не растерзав тело. Гликерию похоронил ираклийский епископ Дометий.
Почитание и история мощей
Мощи Гликерии стали почитаться мироточивыми. В правление императора Маврикия, посетившего в 591 году церковь святой Гликерии в Гераклее, по сообщению Феофилакта Симокатты, с ними произошло следующее чудо. Ираклийский епископ заменил медный сосуд, в который стекало миро от мощей, на серебряный, купленный в Константинополе, и мироточение прекратилось. Когда сосуд вновь заменили на медный оно возобновилось. Когда начали выяснять происхождение серебряного сосуда, то выяснилось, что ранее он принадлежал некому чародею Павлину. Об этом донесли константинопольскому патриарху Иоанну IV Постнику и по его требованию виновные в таком поругании святыни были казнены.
В 610 году церковь в Гераклее посетил император Ираклий. По местному преданию в VIII веке мощи святой перенесли на остров Лемнос, но глава осталась в Гераклее, где ей продолжали поклоняться в церкви Георгия Победоносца. В 1604 году мощи Гликерии были привезены в Москву как дар константинопольского патриарха Рафаила II.
Гимнография и иконография
Студийский и Иерусалимский уставы указывают совершать службу святой Гликерии по будничному чину. Её гимнография включает в себя:
- тропарь 4-го гласа (в славянской Минее) или тропарь 5-го гласа (в греческой Минее);
- кондак 3-го гласа (есть только в славянской Минее, в дониконовских изданиях содержится кондак 4-го гласа);
- канон 8-го гласа;
- цикл стихир (8-го гласа на подобен «Мученицы Твои» в славянской Минее; 4-го гласа на подобен «Яко добля» в греческой Минее);
- седален.
Иконография святой Гликерии различная:
- Большаковский иконописный подлинник (XVIII век): «…риза киноварь, испод празелень темна, крест в руках»; изображение святой показано в лицевых святцах: в правой руке крест, левая — покровенная";
- Филимоновский сводный иконописный подлинник (XVIII век): «Мученица Гликерия… подобием млада, лицем прекрасна и светла бяше, риза багряная, испод зеленая, на главе плат, концами висящи назад, власы из под плата распущены по плечам, в руке крест»;
- «Руководство к писанию икон святых угодников Божиих» В. Д. Фартусова: «Одежды богатые, в тунике и тоге, волосы подвязаны, концы волос рассыпаны по плечам. Можно писать у ней на челе изображённый крест, в руках хартию с её изречением».
Напишите отзыв о статье "Гликерия Ираклийская"
Ссылки
- [www.pravenc.ru/text/165129.html Гликерия Ираклийская] // Православная энциклопедия. — М., 2006. — Т. 11. — ISBN 5-89572-017-X.
- Димитрий Ростовский.Страдание святой мученицы Гликерии и с нею Лаодикия, стража темничного
Отрывок, характеризующий Гликерия Ираклийская
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
