Гликман, Давид Иосифович

Давид Иосифович Гликман (также Осипович, публиковался под псевдонимом Гаев; 17 (30) мая 1874, Слуцк, Минская губерния — 20 января 1936) — российский журналист, фельетонист и драматург. Брат Соломона-Матуса Гликмана.

Биография

Окончил Могилёвскую гимназию (1893), затем юридический факультет Новороссийского университета (1903). Редактировал журнал «Еврейская жизнь». Публиковал статьи и фельетоны в газетах «Новости», «Голос», «Речь», «Слово», «Современное слово», «Северные записки» и др.

Пьесы Гликмана ставились в петербургском театре «Кривое зеркало» и на провинциальных сценах.

В 1920-х годах был составителем и одним из переводчиков собраний произведений Шолом-Алейхема на русском языке.

Семья

• Брат Соломон-Матус Иосифович Гликман (13 апреля 1870, Старый Быхов, Могилевская губерния) — российский медик. Учился в Гомельской прогимназии, Могилевской гимназии, медицинском факультете Киевского университета. Стажировался в Московском университете (1903-04). Печатался в Дом.вр-че, «Врачебной газете», Журнале Общества русских врачей в память Пирогова и др. Вместе с братом владел частной типографией. Писал под псевдонимом «Соломон Премудрый». Среди публикаций: «Слово правды в защиту евреев» (Слово правды по поводу обвинения евреев в употреблении христианской крови, СПб, 1880); «Varia», 1911, Киев.

• Сыновья - С.Д. Гликман, Г.Д. Гликман и И.Д. Гликман.

Ссылки

• Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней). СПб, 1889—1914
• [www.names-index.com/PersonalPage?id=793 Гликман Давид Иосифович на Индексе Имен]

Отрывок, характеризующий Гликман, Давид Иосифович

Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.