Глинка, Василий Матвеевич
Поделись знанием:
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
| Василий Матвеевич Глинка
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 5 июня 1885 — 31 августа 1892 | |||
| Монарх: | Александр III | ||
| Вице-губернатор: | Апполлон Карлович Гейкинг; Иван Михайлович Неклюдов | ||
| Предшественник: | Виктор Вильгельмович Валь | ||
| Преемник: | Александр Алексеевич Нарышкин | ||
| |||
| 24 сентября 1882 — 5 июня 1885 | |||
| Монарх: | Александр III | ||
| Губернатор: | Лев Павлович Томара | ||
| Предшественник: | Алексей Петрович Василевский | ||
| Преемник: | Николай Андреевич Зехтен | ||
| |||
| 5 ноября 1879 — 24 сентября 1882 | |||
| Монарх: | Александр II; Александр III | ||
| Губернатор: | Леонид Александрович Милорадович; Дмитрий Николаевич Батюшков | ||
| Предшественник: | Александр Владимирович Друцкой-Соколинский | ||
| Преемник: | Апполлон Карлович Гейкинг | ||
| Рождение: | Мольково, Смоленский уезд, Смоленская губерния | ||
| Род: | Глинка | ||
| Отец: | Матвей Дмитриевич Глинка | ||
| Мать: | Прасковия Васильевна Друцкая-Соколинская | ||
| Супруга: | Софья Яковлевна Молчанова | ||
| Дети: | Яков, Иван, Пётр, Людмила | ||
| Образование: | Первый кадетский корпус | ||
| Военная служба | |||
| Годы службы: | 1855—1864 | ||
| Принадлежность: |  Российская империя
| ||
| Род войск: | армия | ||
| Звание: | штабс-капитан | ||
| Сражения: | Крымская война: • Сражение на Чёрной речке | ||
Васи́лий Матве́евич Гли́нка (9 марта 1836, с. Мольково, Смоленская губерния — 5 июня 1902, Санкт-Петербург) — русский государственный деятель, Подольский губернатор, член Совета министра внутренних дел (1892—1902).
Содержание
Биография
Православный. Из старинного дворянского рода. Сын отставного штабс-капитана Матвея Дмитриевича Глинки и его жены княжны Прасковии Васильевны Друцкой-Соколинской.
Как и отец, обучался в Первом кадетском корпусе. В военную службу вступил прапорщиком в 1855 году. Участвовал в Крымской кампании, в том числе в сражении на Чёрной речке.
В 1861 году, получив разрешение военного начальства, был назначен членом одного из окружных мировых съездов, а в 1863 году — членом Волынского губернского по крестьянским делам присутствия. В 1864 году уволился с военной службы с чином штабс-капитана и перешел на гражданскую службу. В награду за службу был пожалован имением в Житомирском уезде — казенной фермой «Вильский Тартак» (824 десятины).
5 ноября 1879 года был назначен Подольским вице-губернатором, а 24 сентября 1882 года — переведен на ту же должность в Волынскую губернию. 5 июня 1885 года был назначен Подольским губернатором. В 1891 году получил чин тайного советника. В 1892 году был назначен членом Совета министра внутренних дел, каковую должность занимал до своей смерти в 1902 году.
Семья
Во время службы в Волынской губернии женился на дочери статского советника Софье Яковлевне Молчановой (?—1929). Их дети:
- Яков (1870—1950), начальник канцелярии Государственной думы, автор известных мемуаров.
- Иван (1872—?), выпускник Санкт-Петербургского университета, был учителем физики во 2-й Санкт-Петербургской гимназии[1] и Александровском лицее[2].
- Петр (1874—1942), выпускник Санкт-Петербургского университета, статский советник. В 1930-е годы репрессирован. Умер в блокадном Ленинграде[3].
- Людмила (1871—1937).
Напишите отзыв о статье "Глинка, Василий Матвеевич"
Примечания
- ↑ [www.2spbg.ru/teacher1.php?id=25 Из «Исторической записки 100-летия Гимназии», 1905 год.]
- ↑ Лицейская лира: лицей в творчестве его воспитанников. — Вита Нова, 2007. — C. 312.
- ↑ [pkk.memo.ru/page%202/KNIGA/Ge.html#ge.65 Анкеты, письма, заявления политзаключенных в Московский Политический Красный Крест и Помощь политзаключенным, во ВЦИК, ВЧК-ОГПУ-НКВД.]
Источники
- Князь А. Б. Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга. — 2-е изд. — СПб., 1895. — Т. 1. — С. 133.
- Глинка Я. В. Одиннадцать лет в Государственной Думе. 1906—1917: Дневник и воспоминания. — М., 2001. — С. 7-8.
Ссылки
- [ru.rodovid.org/wk/Запись:702686 Глинка, Василий Матвеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
Отрывок, характеризующий Глинка, Василий Матвеевич
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
