Глинка, Владислав Михайлович

Владислав Михайлович Глинка
Дата рождения:	6 (19) февраля 1903(1903-02-19)
Место рождения:	Старая Русса , Новгородская губерния, Российская империя
Дата смерти:	25 февраля 1983(1983-02-25) (80 лет)
Место смерти:	Ялта, Крымская область, УССР
Страна:	СССР
Научная сфера:	Военная история
Место работы:	Государственный Эрмитаж
Альма-матер:	ЛГУ
Известные ученики:	Г. В. Вилинбахов
Награды и премии:

Владислав Михайлович Глинка (6 [19] февраля 1903, Старая Русса, Новгородская губерния — 25 февраля 1983, Ялта) — советский историк и писатель, Заслуженный работник культуры РСФСР (1964)

Биография

Родился в семье врача сначала — земского, потом — военного. Отец его, Михаил Павлович, окончил Военно-медицинскую академию. Семья родителей не была богатой, жили на заработки отца. Собственный дом Михаил Павлович смог построить только после двенадцати лет непрерывной врачебной практики. После революции 1917 года он вошёл в полковой Совет 178-го запасного пехотного полка, стоявшего в Старой Руссе. Был выдвинут в городское управление, которое и возглавил после выборов 3 марта.

…лучшим в себе (видя также немало и дурного) я обязан влиянию и примеру отца Михаила Павловича Глинки (1872—1939), гуманнейшего из людей, которых знал. Он был врачом идейного типа, шедшим в любой час суток на призыв больного, часто неся с собой не только лекарства и пищу, если мог предположить, что они нужны, но порой и деньги.

— В. М. Глинка, [magazines.russ.ru/zvezda/2003/4/glin.html из письма Д. С. Лихачеву]

В семье была традиция начинать карьеру с военной службы. Его прапрадед служил в драгунах, прадед в гвардейских сапёрах, дед на военном флоте, может, отсюда у Владислава Глинки всю жизнь была приверженность к военной истории. В 1919 году 16-летний В. Глинка уходит добровольцем в Красную Армию. После окончания войны уходит из армии в запас. В 1927 году Владислав Михайлович оканчивает юридический факультет Ленинградского университета, но работа юриста его не привлекает.

Глинка становится экскурсоводом, а затем и научным сотрудником в музеях. Вскоре поступил в Музей революции дежурным в экспозиционный зал, посвященный декабристам. До войны был экскурсоводом, научным сотрудником в Гатчине, Петергофе, Царском селе, Шереметьевском фонтанном доме, Русском музее. Не попав на фронт по болезни, Глинка всю блокаду проработал в Ленинграде, сначала санитаром в эвакогоспитале, затем хранителем коллекции музея Института русской литературы.

С 1944 года В. М. Глинка — главный хранитель Отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа. Он проработал в Эрмитаже несколько десятилетий, много лет жил в здании Эрмитажного театра. В 1949 году вышла в свет его исследовательская книга «Пушкин и военная галерея Зимнего дворца».

Особенное место в исследовательской работе ученого занимают темы: Отечественная война 1812 года и декабристы. Для него эти пересекающиеся темы — гораздо больше, чем поле художественного, искусствоведческого и исторического поиска. Для него эти события — главные, определяющие, краеугольные для всего XIX века русской истории.

Обладая энциклопедической эрудицией в области обмундирования, вооружения и военных наград, он разработал комплексную методику атрибуции живописных изображений.

Приносят ему, например, предполагаемый портрет молодого декабриста-гвардейца, Глинка с нежностью глянет на юношу прадедовских времен и вздохнет:

— Да, как приятно, декабрист-гвардеец; правда, шитья на воротнике нет, значит, не гвардеец, но ничего… Зато какой славный улан (уж не тот ли, кто обвенчался с Ольгой Лариной — «улан умел её пленить»); хороший мальчик, уланский корнет, одна звёздочка на эполете… Звёздочка, правда, была введена только в 1827 году, то есть через два года после восстания декабристов, — значит, этот молодец не был офицером в момент восстания. Конечно, бывало, что кое-кто из осужденных возвращал себе солдатскою службою на Кавказе офицерские чины, но эдак годам к 35-40? а ваш мальчик лет двадцати… да и прическа лермонтовская, такого зачёса в 1820—1830-х годах ещё не носили. Ах, жаль, пуговицы на портрете неразборчивы, а то бы мы определили и полк и год.

Так что никак не получается декабрист — а вообще славный мальчик…

— Эйдельман Н.Я. Глава 2. 4 октября 1737 года. // [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/NYE/CENTURY/CHAPT02.HTM Твой восемнадцатый век]. — М.: Вагриус, 2006. — 352 с. — 5000 экз. — ISBN 5-9697-0137-8.

В послевоенные годы упрочился авторитет В. М. Глинки как консультанта по историко-бытовым вопросам. Когда ставился спектакль или снималась картина, действие которых происходило в прошлом, приглашали В. М. Глинку. Он участвовал в постановках таких известных режиссёров как С. Бондарчук, Г. Товстоногов и др.

Широкую известность получили его исторические романы и повести для юношества, появлявшиеся в ленинградских журналах с конца 30-х годов, а затем вышедшие отдельными изданиями: «Бородино»; «Судьба дворцового гренадера»; «Старосольская повесть» (1948); «Жизнь Лаврентия Серякова» (1959); «История унтера Иванова»; «Повесть о Сергее Непейцыне» (1966), «Дорогой чести» (1970), а также капитальные труды «Русский военный костюм XVIII — начала XX века» (1988); «Военная галерея Зимнего дворца» (в соавторстве с А. В. Помарнацким; 3-е изд., 1981). Журналы осаждённого Ленинграда печатали его рассказы о подвигах русских солдат и офицеров, очерки о Кутузове, Суворове, Денисе Давыдове и других. Также написал книгу «Воспоминание о блокаде».

В январе 1999 года в Старой Руссе была открыта мемориальная доска В. М. Глинки на доме, где он родился.

Награды и звания

• орден «Знак Почёта» (18.02.1983)
• медаль «За трудовое отличие» (17.05.1944)
• Заслуженный работник культуры РСФСР (1964)

Источники

• «Хранитель: Статьи, письма, проза» / Автор-составитель М. С. Глинка. — СПб.: АРС, 2003. — 384 с. — ISBN 5-900351-41-6.
• И.Н. Вязинин. «Старая Русса в истории России». — Новгород: «Кириллица», 1994. — 320 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-900605-08-6.
• Щеглова Е.П. [magazines.russ.ru/continent/2008/135/sh15.html Хранитель совести] // Континент. — 2008. — № 135.

Отрывок, характеризующий Глинка, Владислав Михайлович

– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.