Глинка, Сергей Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сергей Николаевич Глинка

Сергей Николаевич Глинка
Род деятельности:

историк, писатель

Место рождения:

имение Сутоки, Духовщинский уезд, Смоленская губерния

Серге́й Никола́евич Гли́нка (17761847) — русский историк, писатель-деятель девятнадцатого века, старший брат Фёдора Николаевича Глинки, двоюродный дядя Бориса Григорьевича Глинки-Маврина.





Биография

Сергей Глинка родился в дворянской семье в Смоленской губернии, в 1776 году, и семи лет поступил в Сухопутный кадетский корпус, откуда выпущен в 1795 г. и определен адъютантом к кн. Ю. В. Долгорукому в Москве.

В 1800 году, по смерти отца, вышел в отставку майором, отказался от наследства в пользу сестры и отправился учителем на Украину. Пробыв там три года, вернулся в Москву и занял место сочинителя и переводчика при театре. До этого времени он написал много стихотворений и повестей, а также перевёл «Юнговы ночи» (М., 1806).

В 1807 году вступил в ополчение, был бригад-майором сычевской дружины. В 1808 г. основал журнал «Русский вестник», посвященный борьбе с французским влиянием[1]. Общественное настроение очень благоприятствовало деятельности Г., и хотя и наружность, а внутреннее содержание его журнала были очень серенькие, он обратил на себя внимание публики и влиятельных сфер. Это особенно ясно выразилось во время народного возбуждения 1812 г., когда Глинка был пожалован орденом Владимира 4 ст., а любитель эффектных тирад гр. Ф. В. Ростопчин сказал ему: «Развязываю вам язык на все полезное для отечества, а руки на триста тысяч экстраординарной суммы».

Какое-то время служил в Москве государственным литературным цензором.

«В последнее время жизни своей, когда, изнурённый недугами и поражённый слепотой, он не мог уже сам читать и писать, а слушал и диктовал, — он в минуты отдыха перечитывал наизусть красноречивые страницы любимых своих авторов»[2]

О Глинке

В своём очерке «Сергей Николаевич Глинка» (1847), посвящённом памяти писателя, П. А. Вяземский писал: «Он был современником и учеником Княжнина и одним из литературных сподвижников в эпоху Карамзина. Он беседовал с Пушкиным и многими годами пережил его. Он известен с 1794 года и кончил своё земное и литературное поприще в 1847 году»[2].

Кн. П. А. Вяземский говорит: «Глинка был рожден народным трибуном, но трибуном законным, трибуном правительства». На самом деле, это был беспорядочный энтузиаст, совершенно неспособный к последовательной деятельности. Характеристика Глинки, сделанная Воейковым в «Доме сумасшедших», очень меткая: патриотическое увлечение его доходило до признания «Athalie» Расина украденной из российского Стоглава, а «Андромахи» — подражанием «Погребению кота». Успех «Русского Вестника» был, по сознанию самого Глинки, кратковременный; после двенадцатого года журнал собственно прекращается, и под этим именем выходит ряд сереньких учебников по русской истории. Наряду с изданием журнала Глинка действовал патриотическими пьесами: «Наталья, боярская дочь» (СПб., 1806); «Михаил князь Черниговский» (М., 1808); «Ольга Прекрасная», опера (М., 1808); «Боян» (М., 1808); «Минин», драма (М., 1809); «Осада Полтавы», драма (М., 1810) и пр. Писал он также поэмы и повести в стихах: «Пожарский и Минин или пожертвования россиян» (М., 1807): «Царица Наталья Кирилловна» (М., 1809) — и множество исторических и нравоучительных повестей в анекдотов в прозе.

Глинка утверждал, что название «славяне» происходило от слова «слава».

«Некоторые литераторы смеялись над литературным старообрядством Глинки, но смеялись без озлобления, добросовестно». «Воейков в послании своём к Д. В. Дашкову говорил:

Станевич пишет без конца,
А ныне Глинка без начала»[2].

«Глинка первый смеялся всем этим шуткам и продолжал своё дело».

«Должно отдать справедливость Глинке. Он никогда не отдавал себя в кабалу никаким литературным партиям. Он прошёл беспристрастно и миролюбиво сквозь несколько поколений литературы и литераторов наших. Ко всем питал он сочувствие и радушие. Рождением своим, воспитанием и воспоминаниями лучшей поры в жизни, молодости принадлежал он веку отжившему, но с любовью и уважением приветствовал знаменитости и надежду других поколений. Не забывая стихов Княжнина и Сумарокова и высказывая их на память целыми тирадами, он знал наизусть и целые страницы из прозаических сочинений Карамзина и стихи Жуковского, Пушкина, Языкова. Для него свято и дорого было русское слово, во всех его возрастах и измерениях»[2].

Сочинения и общественные взгляды

Многие статьи в журнале «Русский Вестник», издававшийся с 1808 года писал сам Сергей Глинка. Он был также автором ряда патриотических драм, в том числе «Наталья, боярская дочь» (1805) и «Михаил, князь Черниговский» (1808). Собрание сочинений его вышло в Москве (1817—1820). «Русский Вестник» прекратился в 1824 г., при чём в 1821 — 23 г он заменялся «Новым Детским Чтением» и «Плутархом для детей». В 1827 г. Г. был назначен цензором в московский цензурный комитет, где выслужил пенсию, а затем вышел в отставку. До конца жизни он не оставлял литературы, написал массу стихов, рассказов, детских книжек, издавал альманахи и т. д. Из необъятной массы написанного им следует упомянуть ещё: «Обозрение истории армянского народа» (1832), «Записки о 1812 годе» (СПб., 1836); «Записки о Москве» (СПб., 1837); «Очерки жизни и избранные соч. А. Сумарокова» (СПб., 1841); «Русское Чтение» (СПб., 1845). Г. не обладал сколько-нибудь заметным литературным талантом; любопытны только его записки, рассеянные по разным изданиям. Известны также и автобиографические «Записки» С. Н. Глинки, впервые изданные в 1895 году.

В период наполеоновских войн С. Н. Глинка развернул в своих сочинениях патриотическую и антифранцузскую пропаганду. Публицист отчаянно идеализировал все русское, превозносил доблести и добродетели русских царей и полководцев прошлого. С. Н. Глинка создавал в своих сочинениях патриархально-консервативную утопию, опрокинутую в прошлое. Идеализированный образ России он противопоставлял Франции. На страницах «Русского Вестника» критиковались французские моды и увлечение французским языком, идеи французских философов, политика Наполеона. Угроза со стороны наполеоновской Франции рисовалась С. Н. Глинкой не только как прямая военная угроза, но и как угроза культурной экспансии, ведущей к разрушению дорогих С. Н. Глинке устоев традиционного общества. Пропагандистские сочинения московского публициста стали индикатором становления в России консервативной и националистической идеологии.

Человеком, несмотря на все увлечения, Сергей Глинка был прямым, честным, бескорыстным: достаточно сказать, что данные в его распоряжение триста тысяч руб. он возвратил казне, не истратив из них ни копейки. † 5 апреля 1847 г.

«Книга его о русской истории имела три издания. Наш историограф ходатайствовал о награде сочинителю оной у тогдашнего министра просвещения Шишкова, свидетельствуя о ней, что она достойна быть введённою во всех учебных заведениях»[2].

Библиография

  • Глинка С. Н. Селим и Роксана. М.,1798
  • Глинка С. Н. Михаил, князь Черниговский. М., 1808
  • Глинка С. Н. Сочинения в 4-х ч. М., 1817.
  • Глинка С. Н. Добродетели женщин. Ч. 1. М., 1824.
  • Глинка С. Н. Поэма о нынешних происшествиях или воззвание к народам о единодушном восстании против турок. М., 1828. (Запрещена цензурой)
  • Глинка С. Н. История жизни и царствования Александра Первого. М., 1828.
  • Глинка С. Н. Картина историческая и политическая новой Греции. М., 1829
  • Глинка С. Н. О библейском и духовном красноречии. М., 1829
  • Глинка С. Н. Обозрение истории армянского народа. Ч. 1-2. М., 1832—1833
  • Глинка С. Н. Записки о 1812 годе. СПб., 1836
  • Глинка С. Н. Записки о Москве. СПб., 1837
  • Глинка С. Н. [books.google.com/books?id=hBMZAAAAYAAJ Записки Сергея Николаевича Глинки]. — СПб.: Редакция журнала «Русская старина», 1895. — 387 с.
  • Глинка С. Н. Обозрение истории армянского народа. — 2-е изд.. — Ереван: Гркери Ашхар, 1990. — 480 с.
  • Глинка С. Н. Описание переселения армян аддербиджанских в пределы России, с кратким предварительным изложением исторических времён Армении / Автор-составитель Саядов С. М. — Ростов-на-Дону, 2003.

Напишите отзыв о статье "Глинка, Сергей Николаевич"

Примечания

  1. Глинка // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
  2. 1 2 3 4 5 Вяземский П. А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. — М.: Правда, 1988.

Литература

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:321169 Глинка, Сергей Николаевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
    • [az.lib.ru/g/glinka_s_n/ Сочинения Глинки на сайте Lib.ru: Классика]
    • Глинка С. Н. [www.zakharov.ru/component/option,com_books/task,book_details/id,286/Itemid,53/ Записки]. — М.: Захаров, 2004. — 464 с. — ISBN 5-8159-0397-3.
    • Мирзоев Е. Б. [1812w.ru/libris/lib_m/index.php С. Н. Глинка против наполеоновской Франции. У истоков консервативно-националистической идеологии в России.] — М. 2010.
  • Отрывок, характеризующий Глинка, Сергей Николаевич

    – Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
    Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
    – Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
    Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
    «Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
    Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
    Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
    – Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
    – Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
    Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
    Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
    – Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
    Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
    Солдаты без команды стали стрелять.
    – Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
    Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
    – Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
    «Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
    – Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
    Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
    «Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
    Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
    «Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


    На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
    Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
    – А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
    – Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
    Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
    Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
    В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
    Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.