Глинка, Сергей Фёдорович

Сергей Фёдорович Глинка
Род деятельности:	геолог
Дата рождения:	26 августа (7 сентября) 1855(1855-09-07)
Место рождения:	Сысертский завод, Пермская губерния
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	18 апреля 1933(1933-04-18) (77 лет)
Место смерти:	Москва

Сергей Фёдорович Глинка (1855—1933) — русский учёный, доктор минералогии и геологии, заслуженный профессор Московского университета.

Биография

Родился 26 августа (7 сентября) 1855 года на Сысертском заводе в Пермской губернии. Происходил из дворян Московской губернии.

Первоначальное образование получил во 2-й Казанской гимназииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), откуда поступил в Казанский университет на математическое отделение физико-математического факультета. Затем перевёлся в Санкт-Петербургский университет, который окончил в 1883 году со степенью кандидата естественных наук.

С февраля 1883 года до января 1886 года был консерватором минералогического кабинета Петербургского университета.

С декабря 1885 года начал читать лекции по кристаллографии в звании приват-доцента. Через год был определён репетитором Института инженеров путей сообщения, затем занимал в нём должность химика для производства анализов (1891—1896). Кроме того, с декабря 1884 года состоял помощником столоначальника Департамента земледелия.

В декабре 1889 года был удостоен степени магистра минералогии и геогнозии («Альбититы из русских месторождений»); в конце 1896 года защитил в Казанском университете докторскую диссертацию «Химический состав и оптические свойства альбититов из русских месторождений».

С сентября 1897 года был утверждён преподавателем физической географии Санкт-Петербургского историко-филологического института.

Был профессором на Бестужевских курсах (1890—1910); также с октября 1894 года преподавал в высшем художественном училище при Академии художеств (с января 1905 года — профессор).

В 1911—1921 годах — ординарный профессор, заведующий кафедрой минералогии Московского университета; с 1912 года — заслуженный профессор.

Академик Н. С. Шатский вспоминал о своей учёбе на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета в 1913 году:

«весьма убоги были лекции по минералогии и кристаллографии проф. С. Ф. Глинки»

с 22 мая 1919 года заведовал научным отделом Румянцевской библиотеки. В 1921—1933 годах работал в Институте прикладной минералогии.

С 1922 года — профессор кафедры кристаллографии.

Награды

• 1890 — Николае-Максимилиановская золотая медаль и премиея Минералогического общества за работу по альбититам.

Семья

• Дочь — Вера Сергеевна Щербакова (16.06.1885—после 1959) — библиотечный работник. Окончила историко-филологическое отделение Бестужевских курсов (1909), затем Археологический институт. В РМ, ГБЛ С 12 июня 1919 года до 1959 года работала в Румянцевской библиотеке (впоследствии — старший библиотекарь и научный сотрудник в Библиотеке им. Ленина). Участвовал в составлении музейной литературы как соавтор мужа Н. А. Щербакова.

Библиография

• Общий курс минералогии / Сост. С. Ф. Глинка, прив.-доц. Имп. С.-Петерб. ун-та. — Ч. 1. — СПб.: тип. бр. Шумахер, 1896
• Альбититы из русских месторождений / Прив.-доц. С.-Петерб. ун-та С. Глинка Санкт-Петербург : тип. и хромолит. А. Траншель, 1889
• Естественные строительные камни / С. Ф. Глинка, маг[истр] мин[ералогии] и геогн[озии] — СПб.: тип. С. Корнатовского и В. Войцицкого, 1892
• О строении и изменениях горных пород : (Сообщ. магистра С. Ф. Глинки в Ин-те инж. пут. сообщ. имп. Александра I 4 нояб. 1885 г.) — СПб.: тип. М-ва пут. сообщ. (А. Бенке), [1886]
• Каменные строительные материалы : Руководство для студентов Ин-та инж. пут. сообщ. имп. Александра I / Сост. С. Глинка, магистр минералогии и геогнозии — СПб.: типо-хромо-лит. т-ва А. Траншель, 1891
• Химический состав и оптические свойства альбититов из русских месторождений / С. Глинка — СПб.: тип. А. Якобсона, 1894
• Общий курс кристаллографии / Сост. С. Ф. Глинка, прив.-доц. Имп. С.-Петерб. ун-та — СПб.: кн. маг. А. Ф. Цинзерлинга, 1895
• Твердение портланд-цемента : (По поводу ст. Н. Н. Лямина «Твердение портланд-цемента и значение в этом процессе свободной извести (гидрата извести)» / [С. Глинка] — [СПб.]: тип. М-ва пут. сообщ., [1898]
• Горшечный камень / [С. Глинка] — СПб.: тип. Спб. градоначальства, ценз. 1900
• Карборунд из металлургической печи / С. Глинка. — Екатеринбург: тип. п./ф. «В. Н. Алексеева, П. Н. Голина и К°», 1911
• Минералогия : Конспект лекций, чит. в Моск. ун-те / Засл. проф. С. Ф. Глинка. — 3-е изд. — М.: Студ. изд-во, 1917

Литература

• Биографический словарь профессоров и преподавателей императорского С.-Петербургского университета с 1869 по 1894 гг. — 1896. — С. 191
• Глинка, Сергей Фёдорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907., Глинка // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
• Волков В. А., Куликова М. В. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Естественные и технические науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2003. — С. 62—63. — 294 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.

Ссылки

• [www.rmuseum.ru/data/authors/g/glinkasf.php С. Ф. Глинка] — Румянцевский музей.
• [letopis.msu.ru/peoples/909 МГУ] — летопись

Отрывок, характеризующий Глинка, Сергей Фёдорович

Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.