Глинская, Елена Васильевна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Глинская Елена Васильевна»)
Перейти к: навигация, поиск
Елена Васильевна Глинская<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Елена Глинская
Реконструкция по черепу, С. Никитин, 1999 г.</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Великая княгиня Московская
1526 — 1533
Предшественник: Сабурова, Соломония Юрьевна
Преемник: Анастасия Романовна
Правительница-регентша Русского государства
3 декабря 1533 — 4 апреля 1538
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Должность упразднена
 
Вероисповедание: Православие
Рождение: 1508(1508)
Смерть: 4 апреля 1538(1538-04-04)
Место погребения: Вознесенский женский монастырь
Род: Глинские
Отец: Василий Львович Глинский
Мать: Анна Якшич
Супруг: Василий III
Дети: Иван Грозный
Юрий Васильевич

Великая княгиня Еле́на Васи́льевна Гли́нская (ок. 1508 — 4 апреля 1538[1]) — вторая жена московского великого князя Василия Ивановича, мать Ивана Грозного, регентша на время малолетства.





Происхождение

Дочь князя Василия Львовича из литовского рода Глинских и его жены Анны, которая была родом из Сербии.

Глинские, известные по документам с 1437 года, считали себя происходящими от татарского темника Мамая, внуки которого получили якобы в удел городок Глинск.

Дядя Елены, князь Михаил Львович, был крупным государственным деятелем великого княжества Литовского. После поражения мятежа Глинских бежал вместе с родственниками в Москву. Среди беженцев была и юная Елена.

Брак

В 1526 году Елена Глинская была выбрана невестой великого князя Василия III, который развёлся с первой женой по причине отсутствия у неё детей. Елена родила Василию двоих сыновей — Ивана и Юрия. В 1533 году она овдовела.

Правление

В декабре 1533 года Елена Васильевна фактически совершила переворот, отстранив от власти назначенных последней волей её мужа семерых опекунов (регентов), в том числе деверя и своего дядю, и сделалась правительницей Русского государства. Таким образом, она стала первой после великой княгини Ольги (если не считать Софью Витовтовну, власть которой во многих русских землях вне Московского княжества была формальной) правительницей единого русского государства.

Как женщина не московских, а, скорее, литовских нравов и воспитания, Елена Глинская не пользовалась симпатиями ни у бояр, ни у народа[2]. Ближайшим союзником Елены был её женатый фаворит, князь Иван Фёдорович Овчина Телепнев-Оболенский. Эта связь и в особенности заносчивое поведение любимца правительницы вызывали неодобрение у бояр. За выражение этих настроений князь Михаил Глинский был посажен племянницей в тюрьму. И дядя, и два брата мужа умерли в тюрьме от голода.

В 1537 году Елена заключила с польским королём Сигизмундом I выгодный для России мир, завершивший русско-литовскую войну 1534—1537 годов, именуемую также Стародубской. Швецию обязала не помогать Ливонскому ордену и Литве. При Елене Глинской была выстроена Китайгородская стена.

Важнейшим моментом в правлении Елены Глинской является проведение денежной реформы (начата в 1535). Она фактически ввела в Русском государстве единую валюту. Это была серебряная деньга весом 0,34 г. Это был весомый шаг для стабилизации экономики государства.

Смерть и похороны

Елена умерла 4 апреля 1538 года. По слухам, была отравлена Шуйскими[3]; данные исследования её останков указывают на предположительную причину смерти — отравление ядом (ртуть)[4]. Но факт отравления до сих пор не признан историками как бесспорный и не вызывающий сомнения, поскольку ртуть в то время широко использовалась и при изготовлении косметики (белил) и как компонент многих лекарственных средств. Похоронена в Кремле, в Вознесенском женском монастыре.

Проведённая по черепу реконструкция внешности Елены Глинской высветила её долихокефалический типаж (характерный и для прибалтов и северных русских, и для сербов, из которых была её мать). Лицо княгини отличалось мягкими чертами. Она была довольно высокого для женщин того времени роста — около 165 см и гармонично сложена. У Елены была редкая аномалия: на один поясничный позвонок больше. В захоронении также сохранились остатки волос рыжего цвета, что объясняет рыжие волосы Ивана Грозного, которые молва ошибочно приписала его якобы незаконнорожденности[5][6].

Киновоплощения

Напишите отзыв о статье "Глинская, Елена Васильевна"

Примечания

  1. Дата смерти указана по статье [www.rubricon.com/partner.asp?aid={0085CFD8-092A-4AB6-9325-49D4F9B63EC1}&ext=0 Глинские] в БСЭ
  2. ЭСБЭ. Елена Глинская
  3. Сигизмунд Герберштейн. [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/G.phtml Записки о Московии.]
  4. [archive.is/20120714193207/moskva.aif.ru/issues/375/m20_01?print Женщины Кремлевских подземелий / АиФ Москва, выпуск 37 (375) от 13 сентября 2000 г.]
  5. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/2556/ Вокруг Света | Журнал | Олицетворение средних веков]
  6. Меркулова Л. Тайны женского некрополя в московском кремле // Российские вести. — № (35) 1885 (10 - 16 октября 2007).

Ссылки

  • Елена Глинская // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Татьяна Панова. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/2556/ Олицетворение средних веков] // Вокруг Света. — 2006. — № 3 (2786), Март.
  • Письма великого князя Василия Ивановича к Елене Глинской ([www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1520-1540/Pisma_russ_gosudarej_1526_1658/1-20/1.phtml], [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1520-1540/Pisma_russ_gosudarej_1526_1658/1-20/2.phtml], [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1520-1540/Pisma_russ_gosudarej_1526_1658/1-20/3.phtml], [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1520-1540/Pisma_russ_gosudarej_1526_1658/1-20/4.phtml], [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1520-1540/Pisma_russ_gosudarej_1526_1658/1-20/5.phtml])

Отрывок, характеризующий Глинская, Елена Васильевна

– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.