Гари Глиттер

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Глиттер, Гари»)
Перейти к: навигация, поиск
Гари Глиттер
Gary Glitter
Основная информация
Полное имя

Paul Francis Gadd

Дата рождения

8 мая 1944(1944-05-08) (79 лет)

Место рождения

Банбери, Оксфордшир, Англия

Страна

Великобритания Великобритания

Профессии

певец
автор песен
актёр

Жанры

глэм-рок
рок-н-ролл

Коллективы

Glitter Band

Лейблы

Decca Records
Arista Records
EMI

[home.hccnet.nl/famvander.linden/glitter.htm Официальный сайт]

Гари Глиттер (англ. Gary Glitter, настоящее имя Пол Фрэнсис Гэдд, англ. Paul Francis Gadd, 8 мая 1944, Банбери, Оксфордшир, Англия) — британский поп-рок-исполнитель и автор песен, пик популярности которого пришёлся на 1972—1974 годы, когда, на волне глэм-рока, он трижды поднимался в Британии на 1-е место («I’m the Leader of the Gang (I Am)», «I Love You Love Me Love», «Always Yours»). В период с 1972 по 1995 годы Глиттер выпустил 26 хит-синглов (проведших в общей сложности 180 недель в первой сотне UK Singles Chart), 7 студийных альбомов и 15 сборников[1].

В конце 1990-х годов музыкальная карьера Гари Глиттера практически завершилась после того, как он в Британии был обвинён в хранении детской порнографии и оказался в списке опасных педофилов. До этого «трагического падения», как отмечает в биографии на Allmusic Дэйв Томпсон, Глиттер «в течение почти четверти века был одним из любимейших в Британии исполнителей всех времён»[2]. В 2006—2008 годах Гэри Глиттер отбывал трёхлетний срок во вьетнамской тюрьме по обвинению в педофилии. В 2015 году приговорён британским судом к 16-летнему тюремному заключению.





Биография

Пол Фрэнсис Гэдд родился 8 мая 1944 года в Банбери, Оксфордшир, в семье протестантов; начальное образование получил в католической школе. Первая группа Гэдда Paul Russell & His Rebels (Рассел — фамилия его отчима), дебютировала на утреннем конкурсе скиффл-групп, транслировавшемся региональным телеканалом Sutton Granada, и исполнила «Oh Boy!», песню Бадди Холли.

В 1958 году тот же коллектив в обновленном составе (с ударником Брайаном Рамсеем и гитаристами Майком Томпсоном и Питом Рейнером) стал резидентом Safari Club, расположенном на Трафальгарской площади. Именно здесь Пола Гэдда заметил кинопродюсер Роберт Хартфорд Дэвис, который в течение года подписал для него контракт с Decca Records, вывел на телевидение (в программу Cool for Cats), дал небольшую роль (в фильме «Stranger In The City») и помог выпустить в январе 1960 года дебютный сингл «Alone In The Night» под псевдонимом Пол Рейвен (англ. Paul Raven)[2].

В качестве фронтмена The Rebels он провел «сборное» турне — вместе с Ронни Корбеттом, Тони Ньюли, Майком и Берни Уинтерсами и Бернардом Бреслау — но вскоре группа распалась и Пол Гэдд-Рейвен начал сольную карьеру[3].

В 1961 году, после серии концертов в Скандинавии, Пол Рэйвен и его новый менеджер Вик Биллингс (англ. Vic Billings) подписали контракт с Parlophone Records[2]. Здесь вышла вторая сорокапятка певца «Walk On Boy», но, как и дебютный сингл, в чарты она не попала. Записанный с Джорджем Мартином сингл «Tower Of Strength» также не имел успеха, но зато Рэйвен попал в программу Ready Steady Go, где в тот день выступали The Beatles. Именно здесь он впервые познакомился с продюсером и автором Майком Линдером, который пригласил его в качестве вокалиста в Mike Leander Orchestra, группу, в тот момент сопровождавшую The Bachelors в их британском турне.

По окончании гастролей, уже в новом составе, Paul Raven & Boston International, Гэдд отправился в Германию, где в те дни наблюдался расцвет клубной сцены. Поначалу музыканты собирались пробыть там месяц, но задержались на пять лет. Все это время Гэдд не терял связи с Линдером, который к тому времени написал уже полсотни хитов (в том числе «Early In The Morning» для Vanity Fare и «Lady Godiva» для Peter & Gordon) и занял пост главы производственного отдела в MCA Records. В апреле 1965 года певец вошёл в состав Mike Leander Show Band; руководитель коллектива, кроме того, позволил своему протеже получить опыт продюсера: тот записал синглы Тэйн Расселл и шотландской бит-группы The Poets. Группа Линдера вскоре распалась и Рэйвен c саксофонистом Джоном Россаллом (англ. John Rossall) собрали новый коллектив, Boston International, название которого позже сократилось до The Bostons: следующие несколько лет группа провела, гастолируя по Германии, изредка возвращаясь в Англию, чтобы записаться с Линдером[2].

Линдер подписал Рейвена к MCA и написал для него «Musical Man» и «Soul Thing», песни, выпущенные синглами — под псевдонимами Пол Мандей (англ. Paul Monday) и Пол Рэйвен (соответственно). Затем (под псевдонимом Раббер Баккет (англ. Rubber Bucket) была выпущена синглом песня «We Are Living In One Place», с участием хора из 3000 человек, набранного из числа бездомных, ютившихся в заброшенных строениях MCA. Все эти синглы коммерчески провалились, однако, как отмечает Д. Томпсон (автор биографии на Allmusic), стиль музыканта в ходе работы над ними постепенно обретал индивидуальные черты[2].

После того, как песни «Here Comes the Sun» Джорджа Харрисона и «Stand» (Слая Стоуна) в чарты не попали, Рэйвен потерял контракт с MCA и отказался от псевдонима. Между тем, именно под этим именем Пол Гэдд числится в составе участников саундтрека «Jesus Christ Superstar», где он исполнил арии двух священнослужителей[3].

В то самое время, когда Рэйвен потерял контракт, Линдер сам покинул MCA и получил офис в здании GTO. Здесь они с Полом Гэддом и приступил к обсуждению нового направления в карьере музыканта. Пол Рэйвен вспоминал[3]:

…Однажды вечером мы стали придумывать всевозможные псевдонимы, которые могли бы подойти для идеального глэм-рокера, — вспоминал Пол. — Stan Sparkle, Terry Tinsel, Galloping Gormay, Horace Hydrogen… Победителем был объявлен Gary Glitter.

Получив бесплатное студийное время «в подарок» от Дэвида Эссекса, Гари Глиттер и Линдер записали дебютный сингл, названный в честь статьи в Melody Maker под заголовком «Rock’n’Roll Parts 1 & 2». Линдер сыграл на всех инструментах, а Глиттер исполнил партии вокала и добавил перкуссию. 15-минутный джем был ужат до двух трехминутных композиций под общим названием «Rock and Roll, Parts One and Two»[3].

1971—1996 годы

Официальным «днем рождения» Гари Глиттера считается 3 мая 1972 года, когда «Rock and Roll» вышел синглом. 1500 промокопий были разосланы журналистами и радиоведущим, но главными союзниками Глиттера оказались дискотеки: именно там сингл стал хитом, из-за чего и начал медленно подниматься в чартах. В конечном итоге он дошёл до #2 и разошёлся миллионным тиражом в одной только Великобритании. В США «Rock and Roll (Part Two)» вошёл в Top 10 (став впоследствии массовым спортивным чантом); во Франции, напротив, хитом стала первая часть. Глиттер вспоминал:

До того, как сингл оказался в чартах, мы даже не думали о концертах, а тут запаниковали, когда получили приглашение выступить в Top of the Pops. С перепугу мы набрали всех знакомых, кто только мог держать инструмент, общим числом восемь человек, оделись во все сверкающее — и сделали им шоу!

В первый гастролирующий состав группы The Gary Glitter Rock’n’Roll Spectacular вошли: басист Джон Спрингейт (англ. John Springate), гитарист Джерри Шепперд (англ. Gerry Shepperd), барабанщики Пит Фиппс (англ. Pete Phipps) и Пит Гилл (англ. Pete Gill) и саксофонисты Харви Эллисон (англ. Harvey Ellison) и Джон Россалл.

Свой первый концерт ансамбль дал 15 июля 1972 года в Melksham Village Hall, в Уайтшире. В ходе последовавшего британского турне группа быстро сыгралась, а Глиттер выработал свой стиль активного общения с аудиторией, превращавший каждый концерт в нечто вроде культовой оргии. После того, как в октябре 1972 года сингл «I Didn’t Know I Loved You (Till I Saw You Rock’n’Roll)» поднялся в Британии до # 4[1] (при том, что миллион экземпляров сингла был продан до его официального выпуска)[4], в прессе появился термин glittermania. О том, что собственный имидж Глиттер воспринимал всерьез, свидетельствовали сообщения о том, что у него тридцать сверкающих костюмов и 50 пар фирменных «платформ». «Мы поняли, что добились главного: выработали собственное уникальное звучание, которое и сделало нас популярным. А это — самое сложное для любой группы», — вспоминал он.

Пика популярности Глиттер достиг в 1973 году, когда музыкальный стиль, которому пресса дала название the Glitter beat, стал доминировать в британских списках. За синглами «Do You Wanna Touch Me (Oh Yeah)» и «Hello Hello I’m Back Again» (каждый из которых поднимался в Британии до #2)[1], последовали чарттопперы: «I’m The Leader of The Gang (I Am)» и «I Love You Love Me Love» — последний из них взлетел на вершину уже через неделю после выпуска (что было в те годы большой редкостью) и оставался там месяц.

За альбомом Touch Me (35 недель находившимся в списках) последовал триумфальный кругосветный тур, в ходе которого был снят фильм «Remember Me This Way» (в лондонском Rainbow Theatre).

В 1973—1974 годах Глиттер продолжал регулярно появляться в чартах: «Remember Me This Way», «Always Yours» и «Oh Yes, You’re Beautiful» поднялись до 3, 1 и 2 мест соответственно[1]. The Glitter Band выпустил собственные синглы, «Angel Face», «Just For You» и «Let’s Get Together Again», ставшие хитами во многих странах мира (исключение составляли США). В период с 1972 по 1975 годы Глиттер продал во всем мире более 18 миллионов пластинок[4].

В 1975 году вышли ещё два его хита в стиле glitterbeat: «Love Like You And Me» и «Doing Alright With The Boys», после чего Глиттер отправился в Америку записывать The G.G. Album, где на бэк-вокале появился тогда ещё никому не известный Лютер Вандросс. Выдержанный в новом для Глиттера стилистическом ключе (диско + R&B), альбом не имел успеха у глиттер-фэнов, и сингл из него «Papa Oom Mow Mow» (кавер ритм-энд-блюзового хита Rivingtons) поднялся лишь до 38 места. «Где-то на пол-пути Глиттер потерялся и появился Рэйвен; это был хороший альбом, но совершенно неглиттеровский»[3], — вспоминал впоследствии сам автор.

После относительных неудач сингла «You Belong To Me» и сборника Greatest Hits (# 33) Глиттер объявил о том, что прекращает концертную деятельность. Прощальное турне завершилось пятью аншлаговыми вечерами в лондонском театре New Victoria: это было его последнее шоу, снятое для телевидения.

Следующие 4 года Гари Глиттер посвятил улаживанию многочисленных личных и деловых проблем, возникших за годы непрерывной студийной и концертной деятельности. По собственному признанию он стал много пить, впал в депрессию и некоторое время был близок к самоубийству. В 1977 году Глиттер переехал в Париж и ничем о себе не напоминал — до тех пор, пока ему не предложили роль в новозеландской постановке «The Rocky Horror Show». Два года он прожил в Австралии и наконец в 1979 году вернулся в Британию. Возвращение Гари Глиттера ознаменовалось короткими клубными гастролями в ноябре 1980 года и выпуском двух независимых синглов: «What Your Momma Don’t Know» и «When I’m On», которые он впоследствии называл в числе своих лучших пластинок.

Между тем, аудитория певца изменилась: в Британии появились многочисленные последователи новой музыкальной культуры, превозносившие Глиттера как «крестного отца панк-рока». В начале 1980-х годов Глиттер вёл непрерывную концертную деятельность, причем впервые стал популярен в студенческой среде. Джоан Джетт в США выпустила хит-кавер «Do You Wanna Touch Me», Brownsville Station записали «I’m the Leader of the Gang (I Am)» и сам Гари вернулся в британский хит-парад с синглом «Dance Me Up» (# 25, июль 1984).

Спустя полгода он пустил свой самый значительный хит за предыдущие девять лет: «Another Rock’n’Roll Christmas» (# 7), появился на обложке NME (еженедельника, в былые годы относившегося к его персоне скептически), принял участие в проекте Timelords («Doctorin The Tardis'», #1 — трибьют культовому телесериалу «Doctor Who») и получил на телевидении собственное шоу The Leader Talks[3].

С продюсером Тревором Хорном Глиттер перезаписал «Rock and Roll» и сделал совместную версию «I’m the Leader of the Gang (I Am)» с женской метал-группой Girlschool. В 1989 году Jive Bunny and the Mastermixers использовали значительную часть «Another Rock and Roll Christmas» в собственном сингле «Let’s Party», вышедшем на 1-е место.

В 1990-е годы Глиттер регулярно приглашался на гастроли и в телешоу, но его финансовую стабильность обеспечивали в основном регулярно выходившие компиляции. В 1991 году Глиттер выпустил студийный альбом Leader 2, получивший хорошую прессу. Три года спустя его выступление в Чикаго а концерте, посвящённом открытию чемпионату мира по футбола и транслировавшемся на 46 стран, произвело почти сенсацию.

В 1996 году Глиттер сыграл Крестного отца в новой постановке рок-оперы Quadrophenia, выпустил синглом кавер версию The House of the Rising Sun. «Rock and Roll (Part Two)» к этому времени уже был использован в саудтреках «The Full Monty», «Happy Gilmore», «Meet the Fockers» и «The Replacements».

В 1991 году Глиттер открыл закусочную под названием Glitter’s Snack Bar в западной части Лондона (которая рекламировалась как «Leader of the Snack»). Поначалу она имела немалый успех, но в конечном итоге закрылась в конце 90-х годов. В начале 90-х годов Глиттер основал собственный лейбл Attitude Records, который впоследствии стал частью Machmain LTD, музыкальной компании, владельцем которой также являлся он сам.

Конец музыкальной карьеры

В ноябре 1997 года Глиттер понес на ремонт свой лэптоп Toshiba в бристольское отделение PC World. Здесь работники обнаружили на его жёстком диске файлы с детской порнографией и донесли в полицию[5].

В английской и американской прессе разразился скандал. Все проекты с участием Глиттера были приостановлены, было вырезано его выступление в фильме «Spiceworld The Movie» (хотя песня «I’m the Leader of the Gang (I Am)» в исполнении Spice Girls оказалась оставлена). 19 ноября 1999 года Глиттера признали виновным в том, что он хранил у себя в компьютере детскую порнографию и приговорили к 4 месяцам тюрьмы, из которых он отсидел два.

Имя Пола Гэдда было внесено в список лиц, осужденных за преступления, совершённые на сексуальной почве. Одновременно его обвинили в том, что он имел интимную связь с некой Алисон Браун, когда той было 14 лет. Дело было закрыто после того, как стало известно, что Браун продала свою историю таблоиду News of the World, от которого должна была получить большую сумму в том случае, если Глиттера бы приговорили к тюремному заключению.

Выйдя из тюрьмы в 2000 году, Глиттер переехал в Испанию, где его тут же обнаружили британские репортёры. Он попытался найти убежище на Кубе, но в страну его не пустили: выяснилось, что кубинское консульство в Лондоне получило о нём информацию как об опасном преступнике и разослало фотографии по своим аэропортам.

Глиттер вылетел в Камбоджу: здесь само его присутствие вызвало политический скандал. Камбоджийские власти выслали его из страны в 2002 году на том основании, что он «представляет опасность для национальной безопасности и порочит международную репутацию страны». Перед высылкой Глиттер трое суток провел в тюрьме, хотя никаких обвинений ему предъявлено не было.

В 2001 году на Snapper Records вышла антология The Ultimate Gary Glitter, за которой в сентябре 2001 года последовал студийный альбом On, где, наряду с новым материалом, был представлен материал, записанный ещё до приговора 1999 года[6]. В декабре 2004 года, после выхода нового сингла «Control» в адрес певца поступили новые обвинения в педофилии. Опасаясь ареста, Глиттер вылетел во Вьетнам.

Тем временем в 2005 году был перевыпущен документальный фильм «Remember Me This Way» (первоначально увидевший свет в 1974 году). Сборники The Remixes и Live in Concert (записи 1981 года), продававшиеся в Интернете, а также новая компиляция The Best of Gary Glitter продемонстрировали тот факт, что свою аудиторию он не потерял. В 2006 году весь бэк-каталог Глиттера стал доступен в электронном виде — посредством iTunes и eMusic.

Арест и тюремное заключение во Вьетнаме

В конце 2005 года во Вьетнаме Глиттер был арестован по обвинению в изнасиловании нескольких несовершеннолетних девочек, что поначалу грозило ему смертным приговором. Судьи, однако, не нашли никаких доказательств того, что изнасилования имели место. Весной 2006 года Глиттера приговорили к трем годам лишения свободы за «неприличное поведение в присутствии двоих несовершеннолетних». Апелляция, поданная его адвокатами, была в июне отклонена.

12 ноября 2005 года Гари Глиттер исчез из дома, в котором должен был находиться согласно подписке о невыезде. Три дня спустя он был арестован в аэропорту Хо Ши Мина при попытке вылететь в Таиланд. Шесть вьетнамских девочек и женщин в возрасте от 11 до 23 лет выступили с показаниями, утверждая, что он занимался с ними сексом.

Глиттера отправили в тюрьму задолго до завершения расследования 26 декабря 2006 года. Все обвинения в изнасиловании были с него сняты. Получив денежные компенсации, семьи пострадавших девочек подписали общую просьбу о помиловании заключенного, которая, впрочем, осталась без ответа.

В мае 2006 года в интервью BBC на вопрос корреспондента, действительно ли он находился в постели с несовершеннолетней девочкой, Глиттер ответил, что «спать с девочками в одной постели и заниматься с ними сексом — две разные вещи»:

Я отец, поэтому время от времени такое случается. Дочка влезает ночью к тебе в постель, потому что чего-то пугается, или ещё почему-то. Именно это произошло в данном случае. Она боялась привидений, настаивала — вот я и согласился.[7]

В том же интервью он утверждал, что ни разу не занимался сексом с девушками младше 18 лет и что считает педофилию серьёзным преступлением.[8]

Глиттер продолжал отрицать свою вину, выражая уверенность, что всё это подстроили британские газеты, заплатившие девочкам большие деньги за обвинительные показания. Он заявил, что имеет множество доказательств того факта, что как минимум одна газета сделала это, чтобы организовать компрометирующий фоторепортаж в одном из лондонских баров. «Во Вьетнаме отсутствует само понятие правосудия. Суд надо мной продолжался несколько часов, а защиту не выслушали вообще», — заявил он.

7 февраля 2007 года было объявлено, что Глиттер выйдет на свободу на три месяца раньше срока: в августе 2008 года. 20 января 2008 года News of the World (та самая, что платила Алисон Браун за её показания) сообщила о том, что Гари Глиттер перенёс сердечный приступ, но «…так и не смог умереть». Это сообщение было опровергнуто, однако тюремные власти признали, что у заключенного существуют проблемы со здоровьем, в том числе и с сердечно-сосудистой системой.

19 августа 2008 года Глиттер был освобождён из вьетнамской тюрьмы. Несколько дней спустя, после безуспешных попыток остаться в Таиланде и Гонконге, он вернулся в Великобританию[9][10][11].

Приговор 2015 года

В феврале 2015 года Глиттер был приговорён британским судом к 16-летнему тюремному заключению. Он был признан виновным в попытке изнасилования, сексуальных домогательствах и сексуальных отношениях с девочкой моложе 13 лет в период 1975-1980гг.[12]

Вклад в развитие музыки

Биография Гари Глиттера на Allmusic завершается такими словами:

… Так за одну ночь один из самых обожаемых британских идолов превратился во врага народа номер один, и теперь даже самые верные союзники Глиттера сомневаются в том, что ему удастся «вынуть из мешка» ещё одно своё возвращение. Что невозможно стереть <из памяти>, так это вклад его в историю рок-н-ролла — в создание «Рок-н-ролла» как такового.[2] — Дэйв Томпсон.

Дискография

Студийные альбомы

Синглы (1972—1980)

Концертные альбомы

  • 1974 — Remember Me This Way (#5 UK, #8 Aus)
  • 1988 — The Gang, the Band, the Leader
  • 1990 — Live and Alive
  • 2005 — Live in Concert

Сборники

  • Greatest Hits (1976, #33 UK)
  • I Love You Love Me Love (1977)
  • Always Yours (1979)
  • Leader (1980)
  • Golden Greats (1981)
  • C’mon, C’mon … It’s the Gary Glitter Party Album (1987)
  • Many Happy Returns (1992, #35 UK)
  • 20 Greatest Hits (1995)
  • The Ultimate Gary Glitter (AKA 25 Years of Hits) (1997)
  • Rock and Roll — Gary Glitters Greatest Hits (1998)
  • The Early Years (2003)
  • The Remixes (2005)
  • The Best of Gary Glitter (2006)

Фильмография

  • «Russell Harty»: Гари Глиттер, Эдна О’Брайен, (1973)
  • «Remember Me This Way» (1974)
  • «Russell Harty»: Лоран Беколл, Гари Глиттер, Майкл Аспел (1974)
  • «Supersonic»: Алвин Стардаст, Mud, Гари Глиттер (1975)
  • «Russell Harty»: Гари Глиттер, Джорджи Фэйм, Дайана Росс (1976)
  • «Pop at the Mill»: Гари Глиттер, Джо Браун (1977)
  • «Tiswas» (1977), с участием Глиттера и Эдди Кидда.
  • "Roland Rat: The Series (1986)

Напишите отзыв о статье "Гари Глиттер"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [www.chartstats.com/artistinfo.php?id=2328 Gary Glitter] (англ.). — www.chartstats.com. Проверено 13 ноября 2009. [www.webcitation.org/6679P19Xl Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  2. 1 2 3 4 5 6 Dave Thompson. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:d9foxqy5ldfe~T1 Gary Glitter]. www.allmusic.com. Проверено 13 ноября 2009. [www.webcitation.org/6679QDU5L Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  3. 1 2 3 4 5 6 Mark Brennan. [www.alexgitlin.com/npp/gg.htm The Glam Years - Repertoire's 2CD Gary Glitter retrospective]. www.alexgitlin.com (1995). Проверено 3 мая 2010. [www.webcitation.org/6679R08im Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  4. 1 2 [www.youtube.com/watch?v=VI3HyUNi8Fo&feature=related Gary Glitter downfall] (англ.). — UK Horizons. Проверено 18 ноября 2009.
  5. 1997. [www.youtube.com/watch?v=wlUKjCPHlOc&NR=1 Репортаж ITV]. www.youtube.com. Проверено 3 мая 2010.
  6. [www.spiritus-temporis.com/gary-glitter/ Gary Glitter biography]. www.spiritus-temporis.com. Проверено 13 августа 2010.
  7. [news.bbc.co.uk/2/hi/asia-pacific/4964292.stm Gary Glitter denies abusing girls]. news.bbc.co.uk. Проверено 3 мая 2010. [www.webcitation.org/6679SFiEk Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  8. [www.youtube.com/watch?v=DkRlGLvlAHI&feature=related Интервью Гиттера для BBC во вьетнамской тюрьме] (англ.). — BBC. Проверено 18 ноября 2009.
  9. [news.bbc.co.uk/2/hi/uk_news/7569348.stm Gary Glitter flown out of Vietnam], BBC News (19 August 2008). Проверено 4 января 2010.
  10. [news.bbc.co.uk/1/hi/uk/7571429.stm 'Heart attack' halts Glitter trip], BBC News (19 August 2008). Проверено 4 января 2010.
  11. [news.bbc.co.uk/2/hi/uk_news/7573812.stm Gary Glitter returns to Thailand], BBC News (21 August 2008). Проверено 4 января 2010.
  12. [www.bbc.co.uk/russian/uk/2015/02/150227_gary_glitter_gets_16_years Поп-певец Гари Глиттер получил 16 лет за педофилию.] BBCRussian.com, 27/02/2015.

Отрывок, характеризующий Гари Глиттер

И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.