Глозман, Иосиф Моисеевич

Иосиф Глозман
Дата рождения:	1920(1920)
Место рождения:	Киев, РСФСР
Дата смерти:	1993(1993)
Место смерти:	Иерусалим,Израиль
Гражданство:	СССР СССР, Израиль Израиль
Род деятельности:	искусствовед, поэт, эссеист, прозаик, переводчик
Годы творчества:	1938-1993
Язык произведений:	русский, идиш
[www.findlib.ru/find1.php?author=%C3%EB%EE%E7%EC%E0%ED&title=&submit=%CD%E0%E9%F2%E8%21 Произведения на сайте Lib.ru]

Иосиф Моисеевич Глозман (1920, Киев, РСФСР — 1993, Иерусалим, Израиль) — советский, российский, израильский писатель, искусствовед, переводчик, научный редактор издательства «Советская энциклопедия», старший редактор «Краткой еврейской энциклопедии». В России известен, в частности, как автор ряда трудов по истории и архитектуре московских усадеб (Архангельское, Кусково и др.)

Биография

Родился в 1920 году в Киеве, окончил музыкальную школу по классу скрипки, в 1939 г. поступил в Киевскую консерваторию. Участвовал в финской кампании, затем — в Великой Отечественной войне. В феврале 1942 г. в боях под Ржевом был тяжело ранен, после чего демобилизован по инвалидности.

В 1942 г. поступил на искусствоведческое отделение филологического факультета Московского государственного университета, который окончил в 1947 г. В 1947-65 гг. числился научным сотрудником, а затем заместителем директора по научной работе в подмосковном музее-усадьбе «Кусково».

В 1966-73 гг. — научный редактор издательства «Советская энциклопедия».

В 1973 г. оставил работу в издательстве «Советская энциклопедия» и в 1973-75 гг. работал заведующим сектором садово-паркового искусства Музея керамики и «Усадьба Кусково 18 века».

В 1976 г. переехал в Израиль. С 1977 г. — сотрудник издательства «Библиотека-Алия», с 1979 по 1993 год являлся старшим научным редактором «Краткой еврейской энциклопедии» на русском языке.

Труды

Искусствоведение

• Глозман И. М. Путеводитель по усадьбе Кусково. — М., 1954.
• Глозман И. М. Кусково. — Московский рабочий, 1958. — 85 с.
• Глозман И. М. Кусково. Альбом-очерк. — М.: Советский художник, 1965. — 32 с.
• Глозман И. М., Тыдман Л. В. Кусково. — М., 1966.
• Глозман И. М., Тыдман Л. В. Кусково. Серия: Художественные сокровища дворцов-музеев. — М.: Искусство, 1966. — 108 с.
• Глозман И. М. К истории русского натюрморта 18 в. / Русское искусство 18 века. Материалы и исследования. — М.: 1968, — с. 53-71.
• Глозман И. М., Рапопорт В. Л., Семенова И. Г., Тыдман Л. В. Кусково. Останкино. Архангельское. Серия: Города и музеи мира. — М.: Искусство, 1976. — 207 с.

В энциклопедиях

• «Большая советская энциклопедия» (3-е изд.): статьи «Ампир», «Витраж», «Вышивка», «Декоративно-прикладное искусство» и др.
• «Искусство стран и народов мира»: «Скульптура 14-17 вв.», «Декоративное искусство 18 в. — первой половины 19 в.», «Декоративное искусство второй половины 19 в. — начала 20 в.» (очерк «РСФСР»); «Декоративное искусство» (очерк «Португалия»).
• «Белорусская советская энциклопедия»: «Ардуэн-Мансар», «Литье художественное».
• «Краткая еврейская энциклопедия»: «Искусства пластические», «Кино», «Генрих Гейне», «Исаак Левитан», «Танхум Каплан», «Эльза Ласкер-Шюлер», «Амадео Модильяни» и др.

Прочие

• Переводы с идиша на русский: «Зеленый аквариум» А. Суцкевера (1978); «Агуна» Х. Граде (1983).
• Поэзия: сборник стихотворений «Штрихи десятилетия» (под псевдонимом Иосиф Ган), Иерусалим, 1982.

Интересные факты

Старшие редакторы «Краткой еврейской энциклопедии» Иосиф Глозман и Марк Кипнис (впоследствии главный редактор) при работе над статьями устраивали «энциклопедические соревнования»: в заданные сроки они должны были написать статью на одну и ту же тему, после чего оценивали информационную насыщенность текста (количество имен, названий, отсылок, источников и т. п.) Затем наиболее полная статья публиковалась.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/15545 Глозман, Иосиф Моисеевич] в Электронной еврейской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Глозман, Иосиф Моисеевич

Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.