Глубоковская волость

Глубоковская волость

Страна	Россия
Статус	Сельское поселение
Входит в	Опочецкий район Псковской области
Включает	217 населённых пунктов
Административный центр	деревня Звоны
Население (2010)	764 чел.
Часовой пояс	MSK (UTC+3)
Код автом. номеров	60

Глубоковская волость — муниципальное образование со статусом «сельское поселение» в Опочецком муниципальном районе Псковской области.

Административный центр — деревня Звоны (до апреля 2015 года — деревня Глубокое).

География

Территория волости граничит на западе с Звонской и Пригородной волостями, на севере — с Болгатовской волостью (включая бывшую Духновскую волость) Опочецкого района, на юге — с Себежским и Пустошкинским районами Псковской области.

На территории волости расположены озёра: Каменное (8,1 км², глубиной до 7 м), Велье (5,0 км², глубиной до 17,8 м), пруд Изгожка (3,0 км², погранично с Пригородной и Болгатовской волостями), Березовское (2,8 км², глубиной до 4 м: погранично с Болгатовской (Духновской) волостью), Коложо (1,4 км², глубиной до 10 м), Кудо или Воскресенское у д. Бабкино (1,3 км², глубиной до 15 м), Синовец (1,3 км², глубиной до 25 м), Изгожа или Изгожское озеро (1,0 км², глубиной до 20 м), Глубокое — у волостного центра (деревня Глубокое) — самое глубокое озеро области (глубиной до 36 м и площадью 0,9 км²), а также Кутсо или Бабаинское или Бабининское (0,9 км² глубиной до 8,5 м: погранично с Звонской волостью) и др.

Население

Численность населения
2010	2012	2013	2014	2015	2016
764	↘698	↘646	↘611	↘599	↗1719

Суммарная численность населения Глубоковской и Звонской волостей, объединённых в новообразованную Глубоковскую волость, по состоянию на 1 января 2015 года составляет 1742 человека.

Населённые пункты

В состав волости с апреля 2015 года входят 217 населённых пунктов (деревень): Абаканы, Абросимово, Авденково, Авинищи, Авсейково, Агафонково, Агурьево, Алексино, Алино, Апанасково, Апимахи, Аристово, Артюхово, Асташево, Бабенцы, Бабинино, Бабкино, Балахи, Балохонцево, Барканы, Беломуты, Белохребтово, Бобяки, Богданцево, Богры, Болдино, Боровки, Боталово, Бочкари, Боярщино, Букино, Буколово, Быстрино, Ведерниково, Вельица, Веришино, Вишневатка, Водобег, Волково, Волоково, Воронино, Вороново, Воротово, Вындино, Высокое, Гарусово, Глистенец, Глубокое, Глушнево, Голованово, Голубово, Горелая Будка, Гребени, Гречухи, Гривы, Григорино, Грихново, Гужово, Дерганово, Деревеньки, Деяны, Домнино, Дорошово, Дроздково, Екимово, Елдино, Елдино, Еловка, Есенники, Жадро, Жгуново, Жеги, Заноги, Звоны, Зехново, Зуйково, Зуйково, Зябки, Иванково, Иванцево, Казихи, Каленидово, Калошино, Камено, Катково, Кахново, Киселево, Кисельково, Кисляки, Китово, Клёвы, Кобылкино, Кобылья Гора, Козлихино, Козлово, Комиссары, Кониново, Корни, Коровкино, Косилово, Котово, Красихино, Красково, Крушинино, Куденково, Кульбино, Кухново, Лаврихино, Ладыгино, Лапино, Лашутино, Ледово, Лежовка, Лобово, Лужи, Лужицы, Ляти, Маврино, Максимцево, Марково, Мартиново, Маслово, Махново, Меленка, Мостищи, Мочалково, Мызгайлово, Мызники, Мышенькино, Мякишево, Наклы, Недосеки, Нестерово, Нечистово, Новины, Норкино, Ошестки, Панино, Паново, Панюгино, Перхово, Платоны, Погорельцево, Подгорье, Подлипье, Полеи, Полехново, Полихново, Посихново, Похомово, Пошивалово, Притчи, Проведищи, Пухлы, Пьяново, Пятницино, Рассохи, Решетниково, Ржавки, Ровный Бор, Рожново, Рубы, Руднихино, Рупосы, Рыгозы, Рыково, Рясино, Сазоново, Самсониха, Свобода, Секачи, Сергейково, Синцово, Скоморохово, Смешово, Сорокино, Степаньково, Столбово, Столбово, Стрелено, Стриженец, Сурни, Сухоруково, Сущево, Тараскино, Тарасово, Терехи, Терехово, Тишново, Торопцево, Траньки, Тулаи, Федорково, Федькино, Филево, Филистово, Ханево, Харино, Харитоново, Хопалово, Хренево, Хрулево, Церковное, Черепяги, Шаблавино, Шейкино, Шелково, Шелухи, Шерехово, Шишово, Шопорево, Шуры, Щемелинки, Щибирево, Юрьево, Ярцево, Ястребово.

История

До апреля 2015 года в состав Глубоковской волости входило 96 деревень: Абаканы, Бочкари, Погорельцево, Авсейково, Шелково, Авденково, Клевы, Зехново, Деревеньки, Глубокое, Руднихино, Филево, Козлово, Гарусово, Хренево, Пятницино, Стриженец, Нечистово, Паново, Рупосы, Ровный Бор, Мякишево, Вельица, Лашутино, Лужи, Тулаи, Агафонково, Ляти, Барканы, Секачи, Водобег, Рыгозы, Черепяги, Горелая Будка, Траньки, Свобода, Кульбино, Зуйково, Рассохи, Заноги, Кобылкино, Марково, Лапино, Норкино, Артюхово, Бабкино, Белохребтово, Богданцево, Богры, Боталово, Быстрино, Ведерниково, Веришино, Воротово, Воронино, Вындино, Глистенец, Гребени, Дорошово, Екимово, Елдино, Еловка, Зуйково, Иванцево, Каленидово, Камено, Киселево, Коровкино, Красихино, Кухново, Лаврихино, Лежовка, Лужицы, Меленка, Мызгайлово, Новины, Панино, Платоны, Подгорье, Рыково, Рясино, Самсониха, Скоморохово, Смешово, Сорокино, Степаньково, Столбово, Стрелено, Тараскино, Терехово, Ханево, Харитоново, Шерехово, Шишово, Юрьево, Ястребово.

В апреле 2015 года в состав Глубоковской волости была включена упразднённая Звонская волость.

Отрывок, характеризующий Глубоковская волость

– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.