Глузиньский, Владислав

Владислав Глузиньский
польск. Władysław Antoni Gluziński
Имя при рождении:	Владислав Антони Глузиньский
Дата рождения:	18 мая 1856(1856-05-18)
Место рождения:	Влоцлавек, Варшавская губерния, Царство Польское, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя→ Польша Польша
Дата смерти:	10 апреля 1935(1935-04-10) (78 лет)
Место смерти:	Варшава, Польша

Влади́слав Анто́ни Глузи́ньский (польск. Władysław Antoni Gluziński; 1856—1935) — один из самых выдающихся врачей в истории польской медицины, специалист по внутренним болезням, патолог, клиницист, педагог. Профессор. Один из создателей интернальной медицины в Польше. Пионер польской гастроэнтерологии.

Биография

Родился 18 мая 1856 года во Влоцлавеке Варшавской губернии Царства Польского (ныне Куявско-Поморского воеводства Польши).

В 1874—1880 изучал медицину в краковском Ягеллонском университете. Затем продолжил учëбу в университетах Дерпта (ныне Тарту) и Вены. Прошëл стажировку в клиниках Лейпцига, Берлина и Парижа.

С 1890 года — профессор Ягеллонского университета в Кракове, с 1897 — профессор университета Яна Казимира во Львове, в 1905—1906 избирался ректором львовского университета, с 1919 — профессор Варшавского университета.

Член Польской академии знаний.

Умер 10 апреля 1935 года в Варшаве на 79-м году жизни. Похоронен на кладбище Старые Повонзки.

Научная деятельность

Один из пионеров польской гастроэнтерологии.

Владислав Глузиньский — автор работ по физиологии, патологии и диагностике желудочно-кишечного тракта. Автор первого клинического описания плазмоцитоза при лейкемии.

Был в числе создателей Общества интернистов Польши и Общества по борьбе с туберкулезом. Автор используемого в течение полувека во всей Европе метода ранней диагностики рака желудка (тест Глузиньского).

Организатор первой в Польше противотуберкулезной больницы. Первый редактор польского научного журнала «Архивы внутренней медицины». Инициатор съездов славянских врачей.

Ссылки

• [pamw.pl/sites/default/files/pamw_05-06_kucharz_ang.pdf Eugeniusz Józef Kucharz. Władysław Antoni Gluziński, an eminent Polish internist, the founder of the Polish Society of Internal Medicine] (англ.)

Отрывок, характеризующий Глузиньский, Владислав

Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.