Гней Помпей Страбон
| Гней Помпей Страбон Gnaeus Pompeius Strabo | ||
| ||
|---|---|---|
| 89 год до н. э. | ||
| Рождение: | 133 до н. э. | |
| Смерть: | 87 до н. э. Рим | |
| Отец: | Секст Помпей | |
| Дети: | 1. Гней Помпей Великий 2. Помпея | |
Гней Помпей Страбо́н (лат. Gnaeus Pompeius Strabo) (?133 до н. э. — 87 до н. э.) — древнеримский государственный и военный деятель, оратор[1], консул 89 года до н. э., отец Гнея Помпея Великого.
Страбон был младшим сыном Секста Помпея. В 103 году до н. э. он был квестором в Сардинии, а в 94 году — претором.
В начале Союзнической войны Страбон стал легатом у консула 90 года Публия Рутилия Лупа[2] с пропреторским империем. Страбон потерпел поражение возле Фалернской горы от объединённых сил Видацилия, Тита Лафрения и Веттия Скатона, после чего был вынужден запереться в городе Фирма. Двое полководцев ушли, оставив осаждать город Тита Лафрения. Помпей же расправился с Лафрением и вскоре осадил Аускул. После этого Страбон был избран консулом на 89 год. Вскоре Помпей разбил крупные силы италиков, которые направлялись на север, чтобы создать в Этрурии второй очаг войны. Этот успех окончательно укрепил верность североиталийских областей Риму (несколько ранее все области, не выступившие против Рима, получили гражданство). В конце 89 года Аскул сдался после длительной осады. До окончания войны Страбон провёл ещё несколько успешных сражений. В частности, он установил контроль над марруцинами и вестинами, а также победил наиболее опасных противников римлян — марсов.
25 декабря 89 года Страбон справил триумф — единственный за Союзническую войну[3].
В 88 году Страбон находился со своей армией в Пицене и не участвовал в противостоянии консулов Луция Корнелия Суллы и Квинта Помпея Руфа с одной стороны, и Гая Мария с другой. Однако ближе к концу года Квинт Помпей Руф прибыл в Капую с требованием передать под его руководство войска, чем Страбон был недоволен. Во время жертвоприношения Квинт был убит воинами[4].
Последний поход и смерть
После отплытия Суллы на войну с Митридатом и мятежа консула Цинны (который был вскоре лишён полномочий) консул Гней Октавий и консул-суффект Луций Корнелий Мерула вызвали армию Страбона на помощь республике. Он привёл свои войска к Риму и расположился лагерем у Коллинских ворот. Известно, что в этом лагере вместе со Страбоном находился его сын. Мятежники во главе с Марием и Цинной нарушили снабжение Рима хлебом, не вступая в бой. Наконец, Марию удалось повлиять на военного трибуна Аппия Клавдия, который открыл ворота Рима. Гней Октавий и Страбон сумели отбросить мятежников, но Страбон уговорил не преследовать противника ради сохранения сил. Вскоре началась эпидемия, во время которой он умер, как и тысячи его солдат[5] (вероятно, от болезни, а не от молнии).
Плутарх так охарактеризовал Помпея Страбона:
Действительно, ни одного полководца римляне не ненавидели так сильно и так жестоко, как отца Помпея — Страбона. При жизни последнего они опасались силы его оружия (он был замечательным воином), когда же Страбон умер от удара молнии, тело его во время выноса сбросили с погребального ложа и осквернили. <…> Причина ненависти к отцу Помпея была лишь одна — его ненасытное корыстолюбие.— [6]
Напишите отзыв о статье "Гней Помпей Страбон"
Примечания
- ↑ О нём вскользь упоминает Цицерон, перечисляя второстепенных ораторов рубежа II и I вв. до н. э. — Брут, 47
- ↑ В этой войне под командованием Страбона некоторое время служил Цицерон (Утченко С. Л. Цицерон и его время. — С. 120.
- ↑ Согласно [www.attalus.org/translate/fasti.html Fasti Triumphales]
- ↑ Валерий Максим. IХ. 7. Римские военные примеры. 3. Другой вариант событий: «На Квинта напали люди, слушавшие разговор двух Помпеев под видом любопытных» (Аппиан. Гражданские войны. I. 63.).
- ↑ Аппиан (Гражданские войны. I. 68) и Плутарх (Помпей. 1.2) сообщают, что Страбон погиб от удара молнии, однако это слух. явно возникший позднее: Hillard T.W. Death by Lightning, Pompeius Strabo and the People // RhM. 139. 1996. P. 135—145.
- ↑ Плутарх. Помпей, 1.
Ссылки
- [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0003.001/484?rgn=full+text;view=image Гней Помпей Страбон] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
- [historica.ru/index.php?showtopic=12425 Обсуждение биографии Помпея Страбона].
Отрывок, характеризующий Гней Помпей Страбон
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
