Гнилой Запад
Подгнило что-то в Датском королевстве
(ориг. Something is rotten in the state of Denmark.)
«Гнилой Запад» — идеологическое клише, родившееся в XIX веке в России в ходе полемики между славянофилами и почвенниками с одной стороны и западниками с другой. Является выражением настороженно-скептического отношения у некоторых людей к идеям и ценностям, предлагаемым Западным миром[1]. В связи с этим образ стал политическим клише, активно применялся в советской и российской пропаганде (часто как «загнивающий»).
История выражения
В 1841 году в первом номере журнала «Москвитянин» была напечатана статья С. П. Шевырёва «Взгляд русского на образование Европы». В ней в частности было сказано:
|
Эту мысль Шевырёв повторил в нескольких других статьях. Один из корреспондентов М. П. Погодина, редактора «Москвитянина», в 1844 году писал ему: «Сделай милость, уйми ты Шевырёва, он помешан на гниющем Западе»[2]. Высказывания Шевырёва встретили резкую критику Белинского. В статье «Сочинения В. Ф. Одоевского» он отвергает «мысль о нравственном гниении Запада». «Европа больна — это правда, но не бойтесь, чтоб она умерла. Это болезнь временная, это кризис внутренней подземной борьбы старого с новым…» В статье «Русская литература в 1844 году» Белинский вновь упоминает о «мнимом трупе Запада». И, наконец, в 1845 году, в рецензии на повесть В. А. Соллогуба «Тарантас» Белинский, имея в виду Шевырёва, с иронией пишет, что, по мнению некоторых, «у людей гниющего Запада мышиные натуры, а у нас — чисто медвежьи». В этой же рецензии Белинский впервые употребил краткую форму «гнилой Запад». Именно в такой форме выражение было подхвачено западниками для иронизирования над позицией славянофилов[1].
О «наших ненавистниках лукавого и гниющего Запада» упоминает в одной из своих рецензий и Салтыков-Щедрин[3]. Тургенев в пятой главе романа «Дым» вкладывает рассуждение о гнилом Западе в уста западника Потугина:
|
В первой публикации романа в «Русском вестнике» в 1867 году эти слова Потугина были убраны редактором журнала М. Н. Катковым[1].
См. также
Напишите отзыв о статье "Гнилой Запад"
Примечания
Отрывок, характеризующий Гнилой Запад
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
