Гнилые местечки
Гнилы́е месте́чки (англ. rotten boroughs) — обезлюдевшие в конце XVIII — начале XIX веков деревни и городки в Великобритании, сохранившие при этом представительство в парламенте. Голосами избирателей в этих населённых пунктах часто распоряжался лендлорд, хозяин земли. Зачастую место в палате общин просто покупалось, что было нетрудно при нескольких десятках избирателей. «Рекордсменом» был населённый пункт Гаттон в Суррее, который перед реформой 1832 года посылал в парламент 2 депутатов, причём только 7 жителей имели право голоса.
Одновременно с существованием «гнилых местечек» многие новые индустриальные центры, например, Бирмингем, вообще были лишены представительства в парламенте. Не имели права голоса не только рабочие, но и многие представители промышленной буржуазии. Из 20 млн населения Великобритании (1815 г.) право голоса имели всего 160 тысяч человек. Промышленный Йоркшир представляли всего 2 депутата. В 1832 году была проведена избирательная реформа, по итогам которой 56 «гнилых местечек» были лишены права посылать депутатов в парламент, а для 30 других количество депутатов было урезано с двух до одного. Освободившиеся места передали 42 новым крупным промышленным городам. Подобные законы принимались и в последующие годы. В 1867 году было ликвидировано 46, а в 1885 — 105 «гнилых местечек».
Один из первых законов по ликвидации «гнилых местечек» был предложен ещё в 1783 году Генри Флудом. Интересно, что один из инициаторов законодательства против «гнилых местечек» Уильям Питт младший сам избирался от округа Эпплби — входившего в число «гнилых местечек».
Напишите отзыв о статье "Гнилые местечки"
Ссылки
- [www.spartacus.schoolnet.co.uk/PRburdett.htm Сэр Френсис Бурдет]
|
Это заготовка статьи по истории Великобритании. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Гнилые местечки
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
