Гоа’улды

Гоа’улды (англ. Goa'uld)
Вид	Гоа’улды
Родной мир	P3X-888
Руководство	Нестабильный союз феодальных Повелителей Систем <tr><td valign="top">Предыдущие союзы </td><td> Соглашение о защите планет</tr>
Ключевые серии	«Звёздные врата» (первое появление)

Гоа’улды (произносятся также как гуаулды, англ. Goa'uld) — вымышленный паразитический инопланетный вид, известный по научно-фантастическому телесериалу «Звёздные врата: SG-1». Внешний вид гоа’улдов напоминает змею (или, скорее, миногу или миксину), однако эти существа чрезвычайно высокоорганизованны в интеллектуальном плане и способны проникать в тела других разумных существ или крупных животных, получая контроль над захваченным организмом. Люди считаются видом, лучше всего подходящим в качестве хозяина (носителя) гоа’улда, причём для обозначения паразита часто используется термин «симбиот».

Гоа’улды — «это раса разумных паразитов, крадущая технологии, правящая при помощи страха и дешевого пафоса» (цитата из сериала).

Гоа’улды были созданы сценаристами Дином Дэвлином и Роландом Эммерихом для фильма 1994 года «Звёздные врата». Однако в фильме название инопланетной расы не звучало, и только в пилотном эпизоде сериала, «Дети богов» (1997), было указано, что это гоа’улды. В следующих сериях было показано, что эта раса ведёт паразитический образ жизни и является доминирующей в галактике Млечный Путь.

Роль в сериале

Согласно сюжету сериала, большинство гоа’улдов представляют себя в качестве всесильных богов. Само название «гоа’улд» переводится с гоа’улдского языка как «бог». «Божественный» статус гоа’улдов позволяет им контролировать огромные армии, состоящие из джаффа — потомков переселённых людей, превращённых в рабов и вынашивающих личинки паразитов. Джаффа носят на лбу символы их «богов», а те из них, кто набирается в войска гоа’улдов, надевают маски, напоминающие земное изображение соответствующего божества. Гвардейцы бога-сокола Хора (Гора) (Херу-ура) носят соколиные маски, джаффа Апопа (Апофиса), изображавшегося в виде огромной змеи, — змееобразные маски. Распространённая среди джаффа шутка, как-то рассказанная Тил’ком, даже высмеивает внешний вид гвардейцев Сета, основанный на фантастическом животном, в облике которого древние египтяне представляли этого бога зла и чужеземных стран.

Гоа’улды обычно носят имена персонажей земных политеистических пантеонов, в первую очередь, древнеегипетского, а количество героев остальных мифологий, появляющихся в сериале, не столь велико:

• Египетская — Ра, Апоп (Апофис в сериале), Хор (Херу-ур в сериале), Хатхор, Сокар (он же сатана), Анубис, Амонет, Тот, Сет, Осирис, Исида, Бастет, Себек, Имхотеп, Монту, Танит, Хонсу, Кетеш
• Синтоистская — Аматэрасу,
• Финикийская — Баал, Молох, Мот
• Вавилонская — Мардук, Ишкур, Белус, Асарлухи
• Индуистская — Кали и Ниррити (Ниррти в сериале),
• Славянская — Сварог (неточно назван «огнедышащим драконом» — это характеристика близкого к нему Рарога),
• Древнегреческая — Арес, Кронос, Пелопс, Афина, Нерей (Нерус в сериале)
• Майянская — Зипакна, Телчак
• Кельтская — Камул, Морриган и Гранн,
• Мифология йоруба — Олокун.

Персонажи германо-скандинавской мифологии отождествлены с азгардами, хотя здесь есть исключение — имя Фрейя присвоено девушке-носителю ток’ра по имени Анис.

Единственным Повелителем системы, никогда не принимавшим божественного титула, был Юй, объединивший образы Великого Юя, легендарного основателя китайского государства, и Юй Хуан Шанди из представлений даосов (несмотря на то, что Юй не почитался в качестве бога, его первый джаффа Ошу обращается к нему как к божеству, хотя и не считает его таковым). Другой гоа’улд, Сокар, позиционировал себя не как бог, а как дьявол (этот факт является ошибкой творцов сериала, поскольку в египетской мифологии Сокар был лишь второстепенным богом-покровителем мемфисского некрополя). Впрочем, неизвестно, стали ли гоа’улды прообразами божеств в различных человеческих мифологических системах, или они просто приняли эти имена, основываясь на проторелигиозных представлениях древних людей.

Самые могущественные гоа’улды объединены в аморфный и неустойчивый альянс, известный как «Системные владыки» или «Повелители системы» (System Lords), который формально являлся верховной властью в галактическом масштабе, однако на деле каждый гоа’улд считал себя полноправным хозяином контролируемых им планетных систем и никому не подчинялся. Эти «боги» в большинстве своём — злые, эгоцентрические и самовлюблённые личности, что иногда объясняется негативным воздействием саркофагов, в которых они восстанавливают здоровье и молодость тела-хозяина.

Однако случаются и исключения: группа гоа’улдов, известные как «ток’ра» (что означает «против Ра»), предпочитает жить со своими человеческими носителями во взаимовыгодном симбиозе, делясь своими знаниями и излечивая людей от всевозможных болезней. Общим предком всех представителей ток’ра является Эгерия, известная из римской мифологии как нимфа-покровительница деторождения (упоминается также, что некоторые другие гоа’улды присоединились к ним. В древние времена она была побеждена Ра и заключена им в храме на Пангаре; после смерти Эгерии ток’ра как раса обречены на вымирание.

Вместе с тем, само изображение гоа’улдов в сериале претерпело некоторые изменения с первого их появления в серии «Дети богов». Первоначально гоа’улдам отводилась роль непримиримых ненавистников людей, действующих абсолютно иррационально (Тил’к даже говорит генералу Хаммонду, что у гоа’улдов нет высших органов власти, и вести переговоры с ними невозможно; позже оказалось, что оба эти утверждения ошибочны). По ходу сериала роль гоа’улдов становилась всё более неоднозначной, поскольку появились общие противники вроде репликаторов или Анубиса (Системные владыки вообще оказались единственной силой, помощью которой земляне смогли воспользоваться в борьбе с Анубисом). Поэтому отдельные Системные владыки, в первую очередь, Юй и Ба’ал, были представлены как довольно здравомыслящие политики, в отдельных ситуациях весьма дружественно относящиеся к человечеству и адекватно воспринимающие необходимость сотрудничать с Тау'ри.

Гоа’улды были основными антагонистами Тау’ри в большинстве серий «Звёздных врат», однако после падения верховных гоа’улдов (в 9-м сезоне «Звёздных врат SG-1») они были заменены в этом качестве расой Орай. В сериале «Звёздные врата: Атлантида», в котором гоа’улды играют эпизодическую роль (гоа’улдированные агенты «Траст» сделали командира «Дедала» Стивена Кодвелла носителем гоа’улда, чтобы взорвать Атлантиду), их заместила ещё более неприятная раса — рейфы.

Происхождение и история

Жизнь в родном мире

Гоа’улды как вид возникли и развились на планете, известной под кодовым названием P3X-888 (), где они были типичными водными жителями, в некотором плане напоминавшими земных миног или миксин из класса круглоротых. Неизвестна причина, по которой эти водные существа, производимые в огромном количестве гоа’улдскими королевами, перешли к паразитизму в шеях наземных жителей, однако известно, что первым видом, ставшим хозяином паразитов-гоа’улдов, была раса унасов, также населявшая первоначальный мир гоа’улдов. Используя Звёздные врата на P3X-888, в захваченных телах унасов они отправились на покорение других планетных систем. Вскоре гоа’улдам удалось подчинить большое количество остальных инопланетных рас и захватить всю Галактику Млечный Путь.

Открытие тауʼри. Правление Ра

Однако с течением времени их вид начал вымирать, пока самый могущественный из верховных гоа’улдов, Ра, не открыл Землю. На планете он нашёл населявших её тауʼри — людей позднего каменного века. Собственно, в самом фильме «Звёздные врата», на котором основана Вселенная «Звёздных врат», Ра представлен последним представителем неизвестной древней расы; гоа’улды как вид вообще не упоминаются, поскольку Ра изображён как типичный гуманоид в финальных сценах фильма. Человеческое тело давало больше возможностей для использования различной техники и членораздельной речи. И, что ещё важнее, человеческий организм оказался более предрасположенным к восстановлению в созданном (на основании технологии Древних) гоа’улдом Телчаком устройстве — саркофаге. В результате люди были избраны в качестве основных носителей гоа’улдов.

Ра создал могущественную и непобедимую империю. Он превратил людей в рабов, добывающих минерал наквадах, положенный в основу его технологий, и с помощью системы звёздных врат расселил их по всей Галактике, дав начало множеству новых цивилизаций, основанных на земных прототипах. Кроме того, он создал разветвлённую систему управления подчинёнными мирами при помощи армий джаффа — представителей биологического вида Homo sapiens, чья иммунная система была изменена таким образом, что нуждается в своём поддержании со стороны личинок-гоа’улдов, выращиваемых в специальной сумке в животах джаффа (являющейся своеобразным инкубатором). Межзвёздные перелёты гоа’улдов обеспечивались при помощи космического флота, основу которого составляли огромные корабли класса Ха’так, приспособленные для посадки на пирамиды и по этой причине имеющие пирамидальную форму. Подобные египетским пирамиды, построенные под началом Имхотепа (в сериале он является не визирем фараона Джосера, а второстепенным гоа’улдом), находились на большинстве планет Млечного Пути и использовались в качестве посадочных платформ для этих космических аппаратов.

Формально Ра считался верховным лидером Повелителей системы, к числу которых принадлежали, в частности, Анубис, Апофис, Бастет, Осирис, Херуʼур из египетской мифологии, Кронос из древнегреческой, Ба’ал из месопотамско-западносемитской, Ниррти из ведийской, Юй из китайской, Сварог из древнеславянской и Олокун из африканской. Однако концентрация полномочий в руках одного Ра вызвала недовольство остальных гоа’улдов, изгнавших его на пустынную планету, название которой соответствует названию древнеегипетского города — Абидос. Тем не менее, Ра оставался наиболее авторитетным и могущественным гоа’улдом, и все претенденты на его статус (Апофис, Сокар, Анубис, Сет) терпели поражения или даже изгонялись из числа Системных владык.

Падение Ра

Считается, что период военно-политического доминирования гоа’улдов над Галактикой начался с открытия ими Земли приблизительно в IX тысячелетии до н. э. и продолжался вплоть до вторжения репликаторов в 2005 году. Население Земли сумело освободиться от гоа’улдского владычества около 3000 лет до н. э., когда люди подняли восстание и закопали звёздные врата близ комплекса пирамид в Гизе. Ра был вынужден навсегда покинуть Землю, и гоа’улды о ней забыли, поскольку на Земле не было жизненно важного наквадаха. Однако земляне (Та’ури) вновь стали угрозой для владычества гоа’улдов в 1994 году, когда американская экспедиция, включавшая полковника Джека О’Нилла, доктора Дэниела Джексона, Чарльза Кавальского и Луиса Ферретти, сумела открыть земные врата и попасть на Абидос — пустынную планету, населённую потомками древних египтян, которыми правил Ра. Ра попытался отослать привезённую О’Ниллом атомную бомбу обратно на Землю, однако просчитался — доктор Джексон отправил бомбу на его ха’так при помощи телепортёра гоа’улдов, освободив людей Абидоса от власти ложного бога.

В дальнейшем Та’ури начали использовать систему врат для исследования Галактики и превентивной обороны от гоа’улдской агрессии. Землянам удалось победить Ра, отразить вторжение Апофиса и убить жену Ра Хатор, что заставило Повелителей системы готовиться к атаке на Землю. Однако посредничество азгардов и оказанная верховным системным владыкам Хроносу и Юю помощь при задержании Ниррти, позволили представителям Та’ури подписать договор о присоединении Земли к соглашению о защите планет, и гоа’улдам пришлось отказаться от своих первоначальных планов по порабощению Земли.

Междоусобица

После гибели Херу-ура, Апофиса, Сокара и Хроноса среди повелителей системы началась полномасштабная гражданская война за возможность заполнить образовавшийся вакуум власти. Междоусобицей повелителей системы воспользовалась третья сила — в серии «Саммит» (5.15) освободившаяся из своего земного заключения в канопе Осирис, прибывшая на мирный саммит гоа’улдских владык, подтвердила, что ею был Анубис, бывший повелитель системы, изгнанный остальными за его невообразимые злодеяния. Анубису, который на протяжении длительного времени считался погибшим, удалось перехитрить альтеранку Ому Десалу и с её помощью почти перейти на высший план бытия. Через Осириса Анубис предложил своим бывшим коллегам восстановить его в прежнем статусе в обмен на его агрессию против Земли. Хотя первоначально системные владыки (за исключением Юя, обоснованно опасавшегося нарушения баланса сил) поддержали предложение Анубиса, после его провала они объединили свои войска и космические флоты, чтобы остановить зарвавшегося конкурента.

Ба’ал, наследовавший Юя в качестве командующего космическим флотом гоа’улдов, уничтожил сверхмощный флагманский корабль Анубиса над планетой Лангара; остальные силы Анубиса были уничтожены людьми с помощью оружия Древних, оставленного в Антарктике. В результате, Ба’ал прибрал в свои руки контроль над владениями Анубиса, включая Тартар, где находились производственные мощности по созданию армии воинов-каллов, и развязал войну против гоа’улдов, отказавшихся ему подчиниться.

Падение гоа’улдов

Большинство известных гоа’улдов, за исключением Ба’ала, было убито в восьмом сезоне сериала репликаторами. Тем не менее, поскольку на экране был показан лишь один случай, когда репликаторы напали на станцию, где проходили саммиты Системных лордов, вполне возможно, что отдельные из них, в том числе Аматэрасу, Морриган, Зипакна и Кали, сумели пережить эти события и ныне укрываются в неизвестных местах. Чтобы остановить захват галактики репликаторами, Та’ури, Ток’ра и Ба’ал объединились и активизировали установку Древних на священной планете джаффа Дакаре (именно здесь гоа’улды много тысячелетий назад создали первого джаффа). Хотя гоа’улды и объединились с Ток’ра, мятежными джаффа и Тау’ри для совместной борьбы с общей угрозой, но это уже не могло помочь их агонизирующей империи. События на Дакаре вызвали повсеместные восстания угнетённых джаффа, и выжившие гоа’улды лишились своих армий.

По иронии судьбы, самыми могущественными гоа’улдами по состоянию на десятый сезон сериала являются агенты секретной организации американского правительства «Траст» (The Trust), в которую паразитам удалось инфильтроваться.

Характеристики

Физиология

Паразит-гоа’улд получает полный контроль над сознанием носителя, что нехарактерно для известных науке паразитов. Однако, многие реальные паразиты, например вирус бешенства, способны значительно изменять поведение своего хозяина. Как отметил профессор биологии Джон Джэнови-мл. в документальном фильме «Звёздные врата: Правда науки»: «Если бы паразитам было выгодно делать нас злыми, то почему бы нет».

Также паразит-гоа’улд наделяет своего носителя нечеловеческой силой и возможностью регенерации. Ранения, являющиеся смертельными для обычного человека, обычно не являются настолько же угрожающими для человека-хозяина гоа’улда. Для восстановления своих сил и омоложения тела носителя гоа’улды используют саркофаги, позволяющие им жить на протяжении веков и даже тысячелетий.

Речь человека с гоа’улдским симбионтом легко распознать по характерному громкому басу с металлическим оттенком (хотя они могут говорить и обычным человеческим голосом). Кроме того, отличительной чертой гоа’улда является сверкание глаз, происходящее вследствие всплеска эмоций у гоа’улда или захвата им сознания хозяина.

Хозяин гоа’улда обычно погибает вместе с паразитом. Освободить носителя от паразита-гоа’улда обычно крайне сложно. В серии «Внутренний враг» (1.02) врачи на базе командования звёздных врат сделали сложную операцию по извлечению гоа’улда, захватившего тело майора Чарльза Кавальского, но в результате сумели лишь вытянуть отмершую внешнюю оболочку симбионта, который только укрепился в своей власти над Кавальским. При попытке извлечь гоа’улда из захваченного ими организма паразит выделяет токсическое вещество, уносящее заодно с ним на тот свет и носителя. Тем не менее, успешные операции по удалению паразитов проводят Ток’ра и раса толлан, а азгардский инженер Гермиод сконструировал «Молот Тора», убивающий паразита, но сохраняющий жизнь его носителю. Также известно, что земляне научились извлекать (телепортировать) симбиота с помощью луча азгардов (после того, как гоа’улд был обнаружен в теле капитана «Дедала»). Впрочем, подобные операции не всегда успешны: попытка Ток’ра извлечь клона Ба’ала из тела Адрии в серии «Господство» (10.19) закончилась гибелью обоих.

Гоа’улды обладают генетической памятью. Таким образом, знания предыдущих поколений передаются новым независимо от обстоятельств. Случается также, что знания гоа’улдов наследуют также дети (харсизисы), родившиеся у человеческих существ, являющихся хозяевами гоа’улдов. Одним из таких детей является приёмный сын Дэниэла Джексона Шифу.

Размножение

Из-за иной системы размножения и совмещения её с двуполой системой человеческих носителей имеются несколько типов гоа’улд. В их естественном виде гоа’улд бесполые существа. Матка оплодотворяет себя любым генетическим материалом, как своим, так и потенциального носителя для лучшей совместимости с ним. После этого она производит на свет большое количество червеобразных личинок, которым, однако, требуется многолетний период развития до взрослого состояния. Совмещение такой системы с человеческой повлекло следующие особенности. Матка может находиться в человеческом женском теле носителя. Такая матка всегда считается королевой. Для производства потомства она предпочитает взять генетический материал того, кто станет носителем её будущего фараона, так как тогда фараон контролируется максимально качественно. Фараоном избирается наиболее умный по мнению матки представитель выбранного для порабощения вида. Материал берётся обычным путём совокупления выбранного вида. После этого она в водной среде производит потомство. Параллельно, выбирая лучшего воина из доступных представителей вида и делая его своим джаффа, она помещает его в бассейн с только-что произведённым потомством. Выявляя таким образом самую сильную из личинок, которая сможет забраться в инкубатор джаффа, намного улучшающий развитие личинки и обеспечивающий её защитой в беспомощном пока состоянии. Это также связано с тем, что ранее неразвитые личинки гоа’улдов находились на низшей ступени пищевой цепочки по отношению к жукам риту, о чём сохранилась генетическая память, угнетающая симбионтов и порождающая даже у ток’ра немедленное неконтролируемое желание убить риту и панический страх. Джаффа же стали защитниками их потомства.

После того, как личинка вырастает, она имплантируется в носителя и порабощает его. Однако иногда, если сила личинки недостаточна, а носитель обладает мощным интеллектом, или ему каким-либо образом помогают, паразит теряет контроль над носителем. Сами гоа’улды бесполые, но иногда у них бывают предпочтения в носителях. При этом обычный гоа’улд, не являющийся маткой, будучи имплантированным в женскую особь, может начать себя ассоциировать с женским полом и при этом тоже начинает называться королевой. Хотя при этом и не является маткой, производящей новых гоа’улдов. В таком случае при совокуплении мужского и женского носителя зачинается человек с генетической памятью гоа’улдов.

Генетическая память гоа’улдов это то, что даёт им силу. Все знания, накопленные гоа’улдом, передаются их потомству. Для того, чтобы накопленные за период жизни знания передались новому потомству, необходимо, чтобы мужчина-носитель совокупился с женщиной-носителем матки. При этом генетический материал и носителя и паразита попадает в матку, и она производит новое потомство. Однако борьба гоа’улдов за власть породила то, что некоторые паразиты в мужском носителе предпочитают порождать новое потомство без передачи своей генетической памяти и оплодотворяют маток искусственно и во избежание самостоятельных действий маток держат в их специальных бассейнах. В таком случае матка передаёт только ту память, которую она имела ранее. Кроме того, желание некоторых гоа’улдов не маток идентифицировать себя как женщин-королев или просто женщин, также порождено особой ролью королев-маток в процессе размножения. Меж тем матка может использовать для развития личинок не только генетический материал паразитов-гоа’улдов, но и других существ.

Срок жизни

Срок жизни гоа’улдов ограничен даже несмотря на наличие саркофага. С саркофагом, при активной деятельности, носитель живет около 10000—12000 лет (без саркофага 400 лет), срок жизни простого гоа’улда 10000—15000 лет (без саркофага 5000—6000 лет). При более длительном нахождении в саркофаге сроки увеличиваются в два раза, но необратимо сказываются на сознании, вызывая маразм и деградацию. Матка живёт предположительно в четыре раза дольше, а может и больше. При этом обладает более высокими регенеративными способностями для поддержания её носителя в куда лучшем состоянии и способна радикально снижать негативное влияние саркофага, сохраняя рассудок даже при многотысячелетнем пребывании в нём.

Носители

До человека основным носителем являлся вид унас. Отказ от использования этого вида был вызван тем, что, несмотря на регенеративные способности, которые при этом весьма различны от типа унас и умений гоа’улд, он размножается намного медленнее людей, а также практически не способен на членораздельную речь. Кроме того, на унас не работает саркофаг, и они не могут выступать в качестве джаффа, защищающих и ускоряющих развитие личинок. В конце концов, от нещадной эксплуатации раса унас практически вымирала в Галактике.

По этим причинам в качестве носителей были выбраны люди, так как они хорошо размножаются и могут обеспечить без проблем нужное количество рабов и при модификации джаффа, при этом требуется умение членораздельной человеческой речи, невозможной у унас. Носитель гораздо легче контролируется, при этом несколько меньшие регенеративные способности его тела даются не только тем, кто хорошо контролировал модифицированных унас, что, вероятно, не всем было доступно. А саркофаг продлевает жизнь гоа’улда в пять раз и компенсирует регенеративные преимущества у тех, кто был способен качественно контролировать модифицированных унасов, не говоря уже о менее способных, которым такая смена носителя принесла только пользу. При этом хорошо развитый и, вероятно, несколько модифицированый гоа’улд унас хорошо освоенный гоа’улдом хозяином способен выдержать множество очередей из автомата, а молодой унас, не модифицированный и плохо контролируемый хозяином, погибает после одной короткой очереди. Кроме всего прочего, именно на человеческих телах работали заинтересовавшие гоа’улд технологии Древних. К этим преимуществам присоединилась и внешняя красота людей, в то время как унасы, огромные рептилии, выглядели не привлекательно. Все это повлияло на дальнейший выбор носителей. Позже этот выбор закрепился и получаемыми только через эти тела удовольствиями.

Язык

Язык гоа’улдов является версией древнеегипетского, разработанной для оригинального фильма египтологом Стюартом Тайсоном Смитом. Создатели сериала значительно развили его, разработав синтаксис и грамматику. Предложения строятся в следующем порядке: подлежащее-глагол-сказуемое. В языке гоа’улдов отсутствуют местоимения третьего лица, нет разделения по временам.

Язык гоа’улдов произошёл от языка унасов, который был подробно изучен Даниэлем Джэксоном в эпизоде 4×08 «Первые». Язык унасов довольно примитивен, для него характерен моносиллабизм, глаголы не имеют времени, все местоимения второго лица множественного числа.

После того, как гоа’улды обнаружили Землю и приняли человеческую форму, их словарный запас возрос. В сериале их язык используется в качестве лингва-франка Млечного Пути, даже после падения власти гоа’улдов. Можно предположить, что гоа’улдский язык стал основой древнеегипетского. Большинство надписей на гоа'улдском записаны египетской иероглификой. Кроме того, для передачи языка на письме в сериале использовались клинопись, критское линейное письмо А, китайские, майяские и мероитские иероглифы, греческий алфавит. Самой заметной особенностью языка гоа'улдов является присутствие почти в каждом слове апострофа, обозначающего гортанную смычку — особого звука, характерного для древнеегипетского языка.

Некоторые слова

Арай кри — стой где стоишь А’руш — деревня Аш’рак — охотник Ба’джа’какма’те — приветствую тебя в ответ; ответ на «Тек’ма’те» Башаак — деревянные тренировочные палки Бонниуэ — вкусно Во’кум — устройство для записи и передачи посланий Гоа’улд — бог Гонах — неизвестное ругательство Делмак — кристалл Джу' — видеть Ди’дак’дида — ты смеешь?! Дис’тра — хозяин За’тарк — существо под мысленным контролем гоа’улдов -йа — нет Йо — стой!; слушай! -К — быть Кал’ах — душа Кал’ма — убежище Кегало — молчать! Ке’и — На колени! Кел — приветствие Кел’мар’токим — месть рогоносца (убийство любовника жены) Кел’нок’шри — я не Кел’но’рим — медитация Кител — свет Кра — в Кри — готовься, целься, пошли, внимание Крист’а — изгой Лек’тол — прощание Ло — ты Лоп — вы Ло’тар — дословно «ты, человек»; престижная позиция людей-рабов в обществе гоа’улдов Май’так — проклятие! Мел — умирать Микта — задница Ми’ла — всё Нема — жрец

Ниуш нио — все, смотрите! Нок — сейчас Онак — разумное существо Пел’так — мостик корабля Рай — звезда Ренек — честь; поклонись Ре’у — держись подальше! Рин’тел’нок — уйди отсюда! Сатак — великий Та — я Тал’бет — сдаваться Тал’мак — меня зовут Тал’пак — падать Тал’чак’амел — не буду этого делать Тап — мы Тар — оскорбительная форма «Тау’ри» (человек) Тау’ри — люди с Земли; «те с первого мира» Тек’ма’те — уважительное приветствие; мастер Тек’ма’тек — дружеское приветствие Тил’к — сила Ти’у — да Ток — против Ток’ра — против Ра; противостояние Хак’тил — освобождение Харсисис — ребёнок двух гоа’улдов Ха’таака — злодей Ха’так — крупный корабль гоа’улдов; атака Ха’шак — слабак; дурак Хок — продвинутый Хок’тар — продвинутый человек (человек с некоторыми способностями Древних) Чаппа’ай — звёздные врата Челл’нак — очень круто; удачи Шал’кек — оставь нас Шал’кек нем’рон — я умру свободным; пароль повстанцев-джаффа Шаппа’ко — суперврата Шес’та — деньги гоа’улдов Шол’ва — предатель, еретик Шор’уэй’е — быстрее!

Технологии

Технология гоа’улдов по большей части не была разработана ими самими — они приспосабливали или просто использовали найденные старые технологии Древних для своих нужд. Более передовые, например МНТ, они принимали за сувенир. Также они говорят своим подданным, что сеть звёздных врат является их творением, хотя настоящими её создателями были Древние. Тем не менее авторство многих из разработок гоа’улдов бесспорно остаётся за ними. Такими изобретениями гоа’улдов являются ха’таки (крупнейшие пирамидальные космические аппараты со средней разрушительной мощью), ал’кеши (средние бомбардировщики), тел’таки (космические транспорты) и планеры смерти (двухместные истребители), а также костюмы-скафандры для джаффа. В ближнем бою гоа’улды и подчинённые им джаффа используют ручное оружие зэт или боевые посохи. Практически вся технология гоа’улдов основывается на использовании специфического минерала под названием «наквадах». Основное направление науки — военные технологии и генетика, в которой гоа’улды значительно преуспели — они смогли создать человека, близкого по физическому строению и готовности к вознесению с Древними.

Литература

• P. Kneis. The Goa'uld inside // [books.google.ru/books?id=0KA83tzzEBkC&pg=PA88#v=onepage&q&f=false The Emancipation of the Soul: Memes of Destiny in American Mythological Television]. — Peter Lang, 2010. — С. 88-89. — 153 с.
• J. Perlich, D. Whitt. [books.google.ru/books?id=SXbn5IenBgkC&pg=PA91#v=onepage&q&f=false Sith, slayers, stargates & cyborgs: modern mythology in the new millennium]. — Peter Lang, 2008. — 218 с.

Отрывок, характеризующий Гоа’улды

– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.