Гобель, Жан-Батист

Жан-Батист Гобель

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Жан-Баптист-Жозеф Гобель (фр. Jean-Baptiste Gobel, 1 сентября 1727, Тан, Эльзас — 13 апреля 1794) — французский религиозный деятель, парижский католический епископ.

Биография

Жан-Баптист-Жозеф Гобель родился 1 сентября 1727 года в Тане, Эльзас, в семье сборщика налогов. Окончил иезуитский колледж в Кольмаре, затем Collegium Germanicum в Риме, где изучал богословие и который закончил в 1743 году.

В 1750 году был рукоположён в священники, в 1771 году был назначен ауксилиарием. В 1782 году был отстранён от своих обязанностей за то, что «живёт не по средствам», после чего заинтересовался идеями Реформации.

В 1789 году Гобель был избран бельфорским духовенством депутатом в Генеральные Штаты и здесь так проникся конституционными идеями, что при введении новой организации духовенства поддержал его, и принял пост епископа Парижского. 27 марта 1791 года восемь епископов, среди них Шарль Морис де Талейран-Перигор, возвели его на парижскую кафедру. Папа Римский однако не признал Гобеля епископом, и де-юре эту должность продолжил занимать Антуан-Элеонор-Леон Ле Клерк де Жюинье, отставка которого была принята папой только в 1802 году, то есть после подписания конкордата.

Епископ Гобель был склонен к публичной демонстрации антиклерикализма, а в 1793 году вместе с 14 викариями своей епархии вышел из духовного звания, как бы отрекаясь вместе с тем от христианства, после чего парижская кафедра до 1802 года де-факто оставалась вакантной. Считался сторонником эбертистов - крайне левых якобинцев, и атеистом. В этом качестве представлял для Робеспьера угрозу слева. Вскоре после сложения полномочий епископ Гобель был арестован вместе с Эбером и Шометтом и 13 апреля 1794 года гильотинирован в городе Париже.

Литература

• Гобель, Жан-Баптист-Иосиф // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий Гобель, Жан-Батист

После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.