Гобино, Жозеф Артюр де

Жозеф Артюр де Гобино
фр. Joseph Arthur comte de Gobineau
Граф де Гобино в 1876 году
Место рождения:	Виль-д’Авре, Франция
Место смерти:	Турин, Италия
Язык произведений:	французский

Граф Жозеф Артюр де Гобино́ (фр. Joseph Arthur comte de Gobineau; 14 июля 1816 — 13 октября 1882) — французский писатель-романист, социолог, автор арийской расовой теории, впоследствии взятой на вооружение национал-социалистами.

Биография

Жозеф Артюр де Гобино происходил из дворянской семьи. В 1835 году приехал в Париж. Работал служащим во Французской компании газового освещения, затем в почтовом ведомстве, одновременно подрабатывая журналистским и литературным трудом. В 1849 году Алексис де Токвиль, непродолжительное время занимавший пост министра иностранных дел, принимает его на службу в качестве начальника своей канцелярии. После отставки Токвиля Гобино находится на дипломатической службе, являясь первым секретарём, а затем главой дипломатических миссий в Берне, Ганновере, Франкфурте-на-Майне, Тегеране, Афинах, Рио-де-Жанейро и Стокгольме. Однако послом он не стал и вынужден был раньше времени уйти в отставку.

Деятельность Гобино не ограничивалась сферой дипломатии: он был талантливым писателем, выступавшим в самых различных жанрах: новеллы, романы, поэмы, драмы. Он писал труды по истории Востока и оставил лингвистический «Трактат о клинописях». Публицистическая деятельность Гобино также была активной. Он увлекался и скульптурой. Его основное сочинение, четырёхтомное «Essai sur l’inégalité des races humaines» (Эссе о неравенстве человеческих рас, 1853, 1855), при жизни автора не пользовалось успехом. Современники почти не замечали его творчества.

Жозеф Артюр де Гобино скончался 13 октября 1882 года в городе Турине.

Идеи

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Жозеф-Артюр де Гобино оставил след в истории социальной мысли как один из основоположников современной расистской идеологии. Гобино был по существу первым в XIX веке, кто в развернутом виде сформулировал объективный тезис о расовом неравенстве как объясняющем принципе исторического развития, отразив таким образом субъективную духовную оценку равенства как идеи унизительной для человека. Гобино отождествлял равенство с торжеством посредственности, усредненности, одинаковости, серости. Таким образом, расизм у Гобино — неотъемлемая составная часть его элитистского мировоззрения. Все виды равенства способны вызвать отвращение, но расовое неравенство представляется наиболее фундаментальным, исходным и первичным, из него, по мнению Гобино, проистекают все остальные иерархии.

Центральная проблема, которую Гобино ставит и стремится разрешить в своем главном труде, — это проблема упадка и гибели различных цивилизаций. Изначально в концепции Гобино в качестве основного предмета рассмотрения и главного субъекта исторического процесса выступает раса, или, что для Гобино является синонимом, этническая группа. По его мнению, не социальные институты определяют жизнедеятельность рас (этнических групп), но, напротив, расы определяют социальные институты. Институты, которые не согласуются с глубинными тенденциями расы, не прививаются, если не происходит расового смешения. Вследствие этого Гобино отрицает цивилизующую роль мировых религий, например, христианства, которое, будучи воспринято самыми различными народами, не может само по себе поколебать их глубинных характеристик и наклонностей.

В трактовке происхождения человеческих рас Гобино тяготеет к полигенетической концепции, согласно которой различные расы имеют различное происхождение. Однако свою приверженность полигенетической концепции он выражает очень осторожно.

Цвет кожи служит для Гобино основанием выделения трех основных рас: белой, жёлтой и чёрной. Эти расы Гобино рассматривает в виде трёхступенчатой иерархической лестницы с белой расой вверху и чёрной — внизу. Внутри белой расы высшее место занимают, по Гобино, «арийцы». Расы, по его мнению, отличаются постоянством и неуничтожимостью физических и духовных черт; белая раса превосходит остальные в физической силе, красоте, упорстве и т. д. Но самый главный критерий места в расовой иерархии — это интеллект.

Реальное существование трех «чистых» расовых типов Гобино относит к далекому прошлому. Таким образом, «чистых» первоначальных рас давно уже не существует, и в современную эпоху имеют место расовые типы, бесчисленное множество раз смешанные между собой. Понятие «раса» у Гобино выходит из узких антропологических определений, получая символический смысл.

Гобино стремится обнаружить внутренние, «естественные законы, управляющие социальным миром», которые обладают неизменным характером. Такими двумя законами, по Гобино, являются законы отталкивания и притяжения между человеческими расами. В качестве конкретизации этих «законов» выступает фатальный феномен смешения разделенных рас и их бесчисленных комбинаций. Смешение представляет собой необходимый источник возникновения и развития цивилизаций (с обязательным участием «белой» расы), но оно же в дальнейшем является причиной их вырождения.

Тезис о пагубном характере расовых смешений определяет антиколониалистскую позицию Гобино, так как колониальные захваты, по его мнению, способствуют смешениям и, следовательно, вырождению европейской цивилизации.

В трактовке судеб цивилизаций фатализм у Гобино тесно связан с пессимизмом. Он констатирует вырождение европейской цивилизации и пророчит её близкий конец. Гобино отрицает существование общественного прогресса и считает, что европейская цивилизация во многом движется по пути регресса.

Фатализм и пессимизм Гобино исключали практическое применение расистских постулатов, за что и подвергал его критике Хьюстон Чемберлен.

Славяне

Согласно Гобино, славяне, будучи некогда в древности белым арийским народом, «ушли на северо-восток нашего континента и там вступили в разрушительное соседство с финнами»; «славянский язык, имеющий общие родовые признаки арийских языков, подвергся сильному финскому воздействию. А что касается внешних признаков, они также приблизились к финскому типу». Гобино приписывал славянам пассивность «в результате большой пропорции жёлтой крови», и сравнивал славянские и семитские народы:

Славяне выполняли в восточной Европе ту же функцию долгого и молчаливого, но неотвратимого влияния, какую в Азии взяли на себя семиты. Подобно последним, они создавали стоячее болото, в котором, после кратковременных побед, тонули все более развитые этнические группы.

Беллетристика

Жозеф де Гобино проводил свои взгляды и в беллетристических произведениях, подчёркнуто резко изображая классовую борьбу, становясь при этом на сторону аристократии. Будучи ориенталистом по увлечениям, Гобино передаёт «couleur locale» в «Азиатских новеллах», его «Тифенское аббатство», «Возрождение». Гобино — ученик Стендаля и Мериме.

Гобино и национал-социализм

Известность и признание пришли к Гобино только после его смерти и вначале не на родине, а в Германии. В 1894 году в Германии было основано «Общество Гобино», число членов которого в 1914 году достигло 360. Особенно активную роль в распространении гобинизма в Германии сыграл основатель этого общества Людвиг Шеман, издавший ряд сочинений Гобино и исследований о нём. Он же в 1897—1900 годах впервые издал «Эссе о неравенстве человеческих рас» на немецком языке. Национал-социалистические теоретики оценили это сочинение так высоко, что специально подобранные фрагменты из него публиковались в 30-е годы в популярных антологиях о расах и приводились даже в школьных учебниках. Таким образом, идеи Гобино пригодились в идеологии Третьего рейха и послужили для формирования нацистской расовой политики, хотя он и не был, подобно X.C. Чемберлену, возведен в ранг «народного мыслителя».

Библиография

• Essai sur l’inégalité des races humaines" (Эссе о неравенстве человеческих рас, 1853, 1855)
• Abbaye des Typhaines (Тифенское аббатство, из эпохи восстания коммун XII века, 1867).
• Les Pléiades (Плеяды, 1878);
• Nouvelles Asiatiques, 1876.
• Histoire d’Ottar Jarl, 1879.
• La Renaissance (Savonarole, César Borgia), 1877.
• Alexandre (Александр Македонский).
• Amadis (посмертн).
• Etudes critiques (1844—1848), P., Sim. Kra, 1927 год.
• Кандагарские любовники, перевод И. Мандельштама, изд. «Книжный угол», П., 1923.
• Влюбленные из Кандагара, Гиз, М., 1926.
• Великий чародей, перевод Р. Ивнева, Гиз, М., 1926.
• Kretzer E., A. Graf v. Gobineau, Lpz., 1902.
• Журнал «Europe» от 1/Х-1923 (статья и подробная библиография).
• Schemann C. L., Quellen und Untersuchungen zum Leben Gobineaus, 2 Bde, 1919.
• Lange M., Le comte A. de Gobineau, étude biographique et critique, 1924.

Литература

• Гофман А. Б. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Article/Gofm_ElRas.php Элитизм и расизм (критика философско-исторических воззрений А. де Гобино)] // Расы и народы. — 1977. — Вып. 7. — С. 128—142.
• Лепетухин Н. В. Теории расизма в общественно-политической жизни Западной Европы второй половины XIX - начала XX веков: Ж.-А. Гобино, Г. Лебон, Х.-С. Чемберлен. — Иваново: ПресСто, 2013. — 148 с. — ISBN 978-5-905908-36-1.
• Тагиефф П.-А. Цвет и кровь. Французские теории расизма = La couleur et le sang doctrines racistes a la francaise. — М.: Ладомир, 2009. — 240 с. — ISBN 978-5-86218-473-0.

Ссылки

• Полина Федотова. [www.za-nauku.ru/?option=com_content&task=view&id=1389&Itemid=29 Расовая диалектика Артюра Гобино] // Сайт Движения за возрождение отечественной науки. 05.02.2009.
• [www.gutenberg.org/author/Gobineau,+comte+de Работы Gobineau] в проекте «Гутенберг»
• [archive.org/search.php?query=%28%28subject%3A%22Gobineau%2C%20Arthur%20de%22%20OR%20subject%3A%22Gobineau%2C%20Arthur%20d%2E%22%20OR%20subject%3A%22Gobineau%2C%20A%2E%20d%2E%22%20OR%20subject%3A%22Arthur%20de%20Gobineau%22%20OR%20subject%3A%22Arthur%20d%2E%20Gobineau%22%20OR%20subject%3A%22A%2E%20d%2E%20Gobineau%22%20OR%20creator%3A%22Arthur%20de%20Gobineau%22%20OR%20creator%3A%22Arthur%20d%2E%20Gobineau%22%20OR%20creator%3A%22A%2E%20d%2E%20Gobineau%22%20OR%20creator%3A%22A%2E%20de%20Gobineau%22%20OR%20creator%3A%22Gobineau%2C%20Arthur%20de%22%20OR%20creator%3A%22Gobineau%2C%20Arthur%20d%2E%22%20OR%20creator%3A%22Gobineau%2C%20A%2E%20d%2E%22%20OR%20creator%3A%22Gobineau%2C%20A%2E%20de%22%20OR%20title%3A%22Arthur%20de%20Gobineau%22%20OR%20title%3A%22Arthur%20d%2E%20Gobineau%22%20OR%20title%3A%22A%2E%20d%2E%20Gobineau%22%20OR%20description%3A%22Arthur%20de%20Gobineau%22%20OR%20description%3A%22Arthur%20d%2E%20Gobineau%22%20OR%20description%3A%22A%2E%20d%2E%20Gobineau%22%20OR%20description%3A%22Gobineau%2C%20Arthur%20de%22%20OR%20description%3A%22Gobineau%2C%20Arthur%20d%2E%22%29%20OR%20%28%221816-1882%22%20AND%20Gobineau%29%29%20AND%20%28-mediatype:software%29 Works by or about Arthur de Gobineau] at Internet Archive
• [www.iranicaonline.org/articles/gobineau Gobineau, Joseph Arthur de: Encyclopædia Iranica]
• [classiques.uqac.ca/classiques/gobineau/essai_inegalite_races/essai_inegalite_races.html Joseph-Arthur (Comte de) Gobineau: UQAC]

В статье использован текст А. Шабада, перешедший в общественное достояние. Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Отрывок, характеризующий Гобино, Жозеф Артюр де

– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.