Говард, Джон

Джон Говард John Howard
25-й премьер-министр Австралии
11 марта 1996 — 3 декабря 2007
Монарх:	Елизавета II
Предшественник:	Пол Китинг
Преемник:	Кевин Радд
Вероисповедание:	англиканство
Рождение:	26 июля 1939(1939-07-26) (84 года) Сидней
Автограф:
Награды:

Джон Уинстон Говард (также Ховард) (англ. John Winston Howard, родился 26 июля 1939) — премьер-министр Австралии с марта 1996 по 3 декабря 2007. Он был вторым по длительности пребывания на посту австралийского премьер-министра после Сэра Роберта Мензиса.

Говард был членом Палаты представителей австралийских федеральных выборов 1974 года и австралийских федеральных выборов 2007, от штата Новый Южный Уэльс. Он служил Казначеем Австралии в правительстве Малькольма Фрейзера с 1977 по 1983 год. Он был лидером Либеральной партии и Оппозиции с 1985 по 1989, включая австралийские федеральные выборы 1987 против Боба Хоука. Он был переизбран в качестве лидера оппозиции в 1995 году.

Говард привел Либеральную партию Австралии и Национальную партию Австралии к победе на австралийских федеральных выборах 1996, победив Пола Китинга и Лейбористскую партию Австралии. Ховард был переизбран на австралийских федеральных выборах 1998, австралийских федеральных выборах 2001 и австралийских федеральных выборах 2004, председательствует о периоде сильного экономического роста и процветания. Основные вопросы для правительства Говарда включило новое налогообложение трудовые отношения, иммиграцию, войну в Ираке, и политику в отношении аборигенов. Коалиция правительства Говарда проиграла на австралийских федеральных выборах 2007 лейбористской партии во главе с Кевином Раддом. Ховард также потерял собственное место в парламенте на выборах.

Джон Говард выступает за сохранение монархической системы управления (Австралия находится под юрисдикцией английской королевы).

Юность

Джон Говард — четвёртый сын Моны и Лиолла Ховарда. Его родители поженились в 1925 году. Его старший брат Стэнли родился в 1926 году, после чего Вальтер в 1929 году, и Роберт (Боб) в 1936 году. Лиолл Говард был поклонником Черчилля.

Говард вырос в Сиднее пригороде Эрлвуд в методистской семье. Его мать до замужества была офисным работником. Его отец и дед по отцовской линии, Вальтер Ховард, были ветеранами Первой мировой войны. Они выходцы из Далуич-Хилл. Подростком Говард, работал на заправочной станции. Лиолл Ховард умер в 1955 году, когда Джону было 16.

Ховард страдал нарушениями слуха в молодости, он остался с небольшим дефектом и продолжает носить слуховой аппарат. Это не ограничило его успеваемость в школе, он получил поощрение за отличную память и стал адвокатом.

Ховард учился в финансируемых государством начальной школе Эрлвуда и школе Кентербери, и это оставалось его пожизненным хобби. В свой последний год в школе он принимал участие в радио-шоу организованым Джеком Дэви, вещание на коммерческой радиостанции, 2GB. Ховард женился на представительнице Либеральной партии Джанет Паркер в 1971, с которой он имел троих детей: Мелани (1974), Тим (1977) и Ричард(1980).

Политическая карьера

Говард вступил в Либеральную партию Австралии в 1957 году. Он работал в штате Новый Южный Уэльс в качестве руководителя Молодых либералов Австралии (1962—1964). Ховард поддерживает участие Австралии в войне во Вьетнаме, хотя с тех пор говорит, есть «аспекты, которые могли бы обрабатываться и объяснены по-разному».

В австралийских федеральных выборах 1963 года, Ховард выступал в качестве руководителя предвыборной кампании для победы политика Тома Хьюза, который победил.

В 1967 году при поддержке со стороны партии, он был утвержден в качестве кандидата на местных выборах по избирательному округу Драммойн, проведенных ALP. Тем временем мать Говарда продала дом в Эрлвуде и сняла дом с в Новом Южном Уэльсе, в пригороде. На выборах в феврале 1968 года, в ходе которых действующее либеральное правительство было возвращено к власти, Говарду не удалось победить несмотря на активную предвыборную кампанию. Говард и его мать впоследствии вернулись в Эрлвуд, в тот же дом на той же улице, где он вырос.

Во время австралийских федеральных выборов 1974 года, Говард стал членом парламента в Австралийской Палате представителей при премьер-министре Гофе Уитламе под руководством лейбористского правительства. Говард поддержал Малькольма Фрейзера ведущего предвыборную кампанию против Билли Снеддена. Когда Фрейзер выиграл выборы в декабре 1975 года Ховард был назначен министром внутренних дел Австралии, на посту которого он работал до 1977 года. На данном этапе, он поддерживал в протекционистских целях позицию Фрейзера и Либеральную партию.

Министр финансов (1977—1983)

В декабре 1977 года, в возрасте 38, Ховард был назначен министром финансов. За пять лет в должности, он стал сторонником свободной рыночной экономики, которая была в сложной экономической ортодоксии в течение большей части века. Он высказывался в пользу налоговой реформы, включая широкую основу налогообложения, свободной индустриальной системы в том числе демонтаж централизованного установления заработной платы, отмена обязательного профсоюзного движения.

В 1978 году правительство Фрейзера создало комиссию (комитет Кэмпбелла) по расследованию финансовой реформы. Импульс для совершения пришел, не от Говарда, но из канцелярии премьер-министра и кабинета министров. Говард поддержал доклад Кэмпбелла, но принял поэтапный подход с другими членами кабинета, так как была широкая оппозиция дерегулирования ситуации в правительстве. Процесс реформ начал рассматриваться комитетом сообщил, 2 с половиной года спустя, с введением системы тендер по продаже нот казначейства в 1979 году, и бонов государственного казначейства в 1982 году. Ян Макфарлейн (управляющий Резервного банка Австралии, 1996—2006) описал эти реформы, как «вторую по важности реформу австралийского доллара в 1983 году». В 1981 году комитет предложил широкий косвенный налог с компенсационных сокращений, однако кабинет министров отклонил это сославшись на инфляционные и политические причины. После принятия рыночной экономики или «drys» часть либералов оспорила протекционистскую политику министр по делам занятости и трудовых отношений и министр промышленности и торговли Филлип Линч, они изменили свою лояльность к Говарду. После попытки руководства партии со стороны Эндрю Пикока, чтобы свергнуть Фрейзера, Говард был избран заместителем лидера Либеральной партии в апреле 1982 года. Его избрание в значительной степени зависит от поддержки «drys», а он стал лидером растущего лобби свободного рынка в партии.

Фрейзер боялся потерять контроль над заработной платой в 1982 году. Экономический кризис в начале 1980-х привели Ховарда в конфликт с консервативной позицией Фрейзера. Поскольку экономика подверглась худшей рецессии с 1930-х, кейнсианской Фрейзер подверг критике Говарда и состояние казны. Говард ушел отставку в июле 1982 года. В 1982 году заработная плата выросла на 16 процентов по всей стране в результате инфляции; безработица была выражена двузначным числом и достигла 12,5 % (официально 21 %).

Правительство Фрейзера проиграло австралийские федеральные выборы 1983 года и к власти пришла Лейбористская партия во главе с Бобом Хоуком. На протяжении 1980-х годов Либеральная партия пришла к принятию политики свободного рынка, чему Фрейзер оказал сопротивление, а Говард поддерживал, а именно слабая защита национальной валюты, децентрализация заработной платы, финансовое дерегулирование, косвенные налоги, и отказ от антициклической фискальной политики привели к кризису.

Годы в оппозиции (1983—1996)

После поражения на выборах правительства Фрейзера и последующего ухода Малколма Фрейзера из парламента, Говард пытался возглавить либералов, но уступил Эндрю Пикоку. Говард стал заместителем лидера партии, а Пикок возглавил Либеральную партию, которая проиграла Бобу Хоуку на выборах 1984 года. В 1985 году, позиции либералов по опросам общественного мнения улучшились, популярность Пикока начала падать, а авторитет Говарда вырос. Пикок сказал, что будет сотрудничать с Говардом, если он не будет бороться за лидерство в партии. После отказа Говарда на предложение Пикока, Пикок в сентябре 1985 года, заменил Говарда на Джона Мура. 5 сентября Либеральная партия восстановила Говарда в должности заместителя лидера партии(38 голосами против 31), после чего Пикок сразу же подал в отставку. На состоявшихся выборах лидера партии, Ховард победил Джима Карлтона(57 голосами против 6) и стал лидером оппозиции.

Награды

• Президентская медаль Свободы (США, январь 2009)

Отрывок, характеризующий Говард, Джон

– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.