Гогель, Григорий Григорьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Григорий Григорьевич Гогель
Имя при рождении:

фр. Henri de Goguel

Род деятельности:

попечитель

Дата рождения:

22 октября 1741(1741-10-22)

Место рождения:

Монбельяр, княжество Монбельяр, герцогство Вюртембергское, Священная Римская империя[1]

Подданство:

Священная Римская империя Священная Римская империя
Российская империя Российская империя

Дата смерти:

20 декабря 1799(1799-12-20) (58 лет)

Место смерти:

Санкт-Петербург, Российская империя

Дети:

Андрей, Иван, Фёдор, Александр, Катарина, Амалия

Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Гогель.

Григорий Григорьевич Гогель (фр. Henri de Goguel; 22 октября 1741, Монбельяр, Священная Римская империя[1] — 20 декабря 1799, Санкт-Петербург) — действительный статский советник; обер-директор Московского Воспитательного дома.





Биография

Будучи в звании подполковника польских войск, в 1775 г. поступил на русскую службу и вступил в должность окружного комиссара в колониях иностранных поселенцев около Саратова. В 1777 г. принял русское подданство, в чине коллежского асессора был определён членом в контору опекунства иностранных поселенцев в Саратове.

С 14 июня 1779 г. — главный надзиратель, с 1780 г. — обер-директор Московского Воспитательного дома. Создал «фабрикантскую контору» для заведования состоявшими при Воспитательном доме фабриками и мануфактурами, усилил надзор за производством товаров и за расходованием сумм, в результате чего в течение двух лет принёс Воспитательному дому прибыли 165 574 руб.; картонная фабрика в течение 14 лет (1780—1794) дала прирост дохода 105 535 руб. Благодаря этим и другим улучшениям повысил кредит и доходы Дома, сократил издержки; содержание каждого воспитанника понизил с 33 до 27 руб. асс. В качестве вознаграждения получил взаймы из Сохранной казны 7000 руб. без залога и без процентов, впоследствии вся эта сумма была ему подарена.

8 октября 1780 г. ему поручено было заведование учебной частью Коммерческого училища, за что дано особое жалованье — сначала по 400, а потом по 900 руб. в год. С конца февраля до апреля 1785 г. Г. временно заведовал Петербургским Воспитательным Домом «для скорейшего завершения дел и для окончания немедленно всего по Дому, как то по указаниям предписано и порядок того требует».

В 1786 г. он, в чине коллежского советника, был награждён орденом св. Владимира 4 ст. 2 сент. 1793 г. произведен в статские советники и 26 апреля 1796 г. пожалован дипломом на дворянское достоинство. Но уже с 1784 г. до главного попечителя Воспитательных Домов Бецкого стали доходить слухи о злоупотреблениях Г., и последнему приходилось объясняться и жаловаться на клеветников, ищущих «помрачить» его в глазах Бецкого. В конце 80-х гг. Бецкий учредил строгий надзор за деятельностью Г. и назначил ему помощника, а преемник Бецкого граф Х. С. Миних уволил Г. 11 апреля 1795 г. от главного надзирательства. Затем, найдя «равномерные неустройства и упущения» по управлению казнами, отдал и их 30 апреля в заведование другому опекуну. Г. называл распоряжение Миниха «незаконным поступком», не сдавал своих должностей и принес жалобу Государыне. Екатерина II велела расследовать дело Московскому главнокомандующему Измайлову и почетным благотворителям Воспитательного Дома кн. А. М. Голицыну и гр. Мусину-Пушкину. 12 июля 1795 г. их доклад рассматривался в Совете Императрицы. Учреждена была комиссия для исследования о злоупотреблениях и неустройствах по Московскому Воспитательному Дому, Гогель же, уволенный от занимаемых должностей, с оставлением в звании опекуна до окончательного расследования дела, приглашен был оставить казенную квартиру, что он исполнил после настоятельных требований главнокомандующего только 27 марта 1797 г., переехав в свой собственный дом на Новой Басманной, против церкви Петра и Павла. 2 января 1797 г. новый главный попечитель Я. Е. Сиверс отрешил Г. и от опекунского звания.

Через некоторое время он был прощен Императрицей Марией Феодоровной. Злоупотребления, в которых обвинялся Г. и другие опекуны, заключались в допущении увеличения сумм просроченных долгов и процентов, неправильной выдаче ссуд, чрезмерном выпуске билетов Сохранной Казны, трате основных капиталов на бесполезные и дорогие постройки, сооружении для Г. нового обширного дома и пользовании им для себя казенным имуществом (напр. Г. в течение 10 лет выпил на 800 руб. одной только сельтерской воды).

Похоронен на Смоленском евангелическом кладбище в Петербурге.

Семья

Сыновья:

Дочери:

Награды

Напишите отзыв о статье "Гогель, Григорий Григорьевич"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Ныне — в департаменте Ду, регион Франш-Конте, Франция.

Литература

  • Жукова О. [dlib.rsl.ru/viewer/01002897085#?page=436 Гогель, Григорий Григорьевич] // Русский биографический словарь : в 25 т. / Под наблюдением А. А. Половцова. — М.: тип. Г. Лисснера и Д. Совко, 1916. — Т. 5 : Герберский — Гогенлоэ. — С. 434-436.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Гогель, Григорий Григорьевич

– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Гогель,_Григорий_Григорьевич&oldid=79712000»