Годдар, Полетт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Полетт Годдар
Paulette Goddard

Студийная фотография 1954 года
Имя при рождении:

Поулин Марион Леви

Дата рождения:

3 июня 1910(1910-06-03)

Место рождения:

Куинс, Нью-Йорк, США

Дата смерти:

23 апреля 1990(1990-04-23) (79 лет)

Место смерти:

Тичино, Швейцария

Профессия:

актриса

Карьера:

1929—1972

По́летт Го́ддар (англ. Paulette Goddard), урождённая Марион Полин Леви (англ. Pauline Marion Levy), Годдар — девичья фамилия матери; 3 июня 1910 — 23 апреля 1990) — американская актриса, номинантка на премию «Оскар» (1944). Жена Чарльза Чаплина в 1936—1942 (фактически в 1932—1940), Эриха Марии Ремарка (с 1958 года до смерти Ремарка в 1970 году).





Биография

Профессиональная карьера Мэрион началась рано. Шикарный бутик «Сакс 5 Авеню» пригласил очаровательную малышку демонстрировать детскую одежду. В 15 лет Мэрион становится танцовщицей в легендарном на то время эстрадном ревю Зигфелда. Тогда же она и поменяла своё имя на Полетт. Девушки, работавшие у Зигфелда, довольно часто находили себе богатых поклонников и мужей. Полетт не стала исключением и уже через год нашла себе, как ей казалось, достойную партию — богатого промышленника Эдгара Джеймса. Но брак продержался недолго, в 1929 году супруги развелись. Примерно в то же время (4 января 1930 года) состоялся развод и Ремарка с Ильзой Юттой. Бракоразводный процесс принес Полетт огромное по тем временам состояние в $375 тысяч.

Годдар купила на полученные после развода с Джеймсом деньги дорогую машину и шикарные парижские туалеты и вместе с мамой отправилась покорять Голливуд. На первых порах Полетт пришлось довольствоваться скромной ролью статистки. Но шикарные парижские наряды и дорогие украшения, в которых она приходила на съемки будучи участницей массовки, вскоре сделали своё дело — на загадочную красавицу в роскошных туалетах стали обращать внимание. У Полетт появились покровители. Сначала им стал режиссёр Хэл Роуч, затем Джо Шенк — президент киностудии United Artists, одним из основателей которой был Чарльз Чаплин. С ним Полетт познакомилась на яхте Шенка в 1932 году. К тому времени 43-летний Чаплин снял «Малыша», «Золотую лихорадку» и только закончил съемки «Огней большого города». Он уже слыл легендой немого кино.

Чаплин влюбился в Полетт и два года спустя женился на ней. Церемония бракосочетания состоялась на яхте в открытом море. Чарльз старался не афишировать их брак, но Полетт решила вопрос кардинально. Сразу после бракосочетания она перебралась в дом Чаплина, завела дружбу с его сыновьями, которые, надо сказать, её просто обожали, и на правах хозяйки принимала гостей.

В 1939 году эмигрировавший из Венгрии в Голливуд Александр Корда, известный режиссёр, которого в СССР знают по фильмам «Леди Гамильтон» и «Багдадский вор», предложил Чаплину снять антинацистскую сатирическую ленту «Великий диктатор». В «Великом диктаторе» в роли Ханны (имя матери Чаплина) Чарльз снял Полетт. Сам же он блестяще сыграл роли двойников фюрера — Хинкеля (пародия на Гитлера) и скромного парикмахера-еврея. Фильм вышел на экраны осенью 1940 года и был с успехом принят публикой. На премьере Чаплин впервые вслух назвал Годдар своей женой, они оба получили приглашение в Белый дом, на аудиенцию к президенту Рузвельту.

Однако к тому времени брак был уже обречен, ссоры, продолжавшиеся последние три года, уже не оставляли сомнений в неизбежности развода. На момент расставания с Чаплином Полетт было чуть больше 30. Развелись супруги без взаимных разоблачений и громких скандалов. Их последняя встреча произошла в 1971 году, когда 82-летний Чаплин приехал из Европы на церемонию вручения «Оскара». Полетт назвала Чаплина своим «дорогим бэби» и поцеловала, Чарли в ответ её ласково обнял. Тогда Чаплина наградили единственным за его жизнь почетным «Оскаром».

Наиболее известные роли сыграла в фильмах Чарли Чаплина «Новые времена» (1936) и «Великий диктатор» (1940). В фильме «Унесённые ветром» должна была сыграть роль Скарлетт О’Хара, но контракт был отменён из-за неясности наличия зарегистрированного брака с Чаплином.

В 1950-е годы её карьера пошла на убыль. В 1958 году Годдар вышла замуж за Ремарка и эмигрировала в Гштад, что в Швейцарии — не так далеко от своего бывшего мужа Чарли Чаплина, хотя, как она вспоминает, они нечасто виделись: «Мы живём на разных горах».

Скончалась в 1990 году в Швейцарии в муниципалитете Ронко-сопра-Аскона от эмфиземы в преддверии своего 80-го юбилея.

Фильмография

Актриса

Продюсер

Напишите отзыв о статье "Годдар, Полетт"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Годдар, Полетт

– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?