Годендаг

Годенда́г (нидерл. goedendag, букв. «добрый день») — средневековое древковое оружие ударно-колющего действия: тяжёлая дубина в рост человека с расширявшимся вверху древком, окованным железом и снабжённым острым шипом. Наибольшее распространение получило во Фландрии XIV века.

Название

Помимо «канонического» написания в источниках также встречаются варианты godendac, godendard, godendart, godenhoc и др.; французский синоним — plançon a picot (букв. «палка с остриём»). Наиболее распространённая версия связывает происхождение названия этого оружия с событиями «Брюггской заутрени» (1302). Фламандские повстанцы истребляли всех встреченных французов, опознавая их по акценту, для чего обращались с приветствием и/или требовали произнести определённый шибболет. По другой версии, dag — ничто иное, как искажённое нидерл. dolk или фр. dague — «кинжал», таким образом, goedendag — дословно «хороший кинжал» (очевидно, отсылка к эффективному действию острия). По третьей, наименее вероятной версии, название происходит от привычки фламандских ополченцев наносить удар рыцарям в шею — одно из уязвимых мест рыцарского доспеха. Склонённая вперёд голова убитого врага напоминала фламандцам приветственный поклон.

Боевое применение

Фламандские коммунальные ополчения сражались фалангой. В ней было два разряда бойцов: одни с длинными, тяжёлыми пиками с крюком, другие с годендагами. Об их расстановке у историков есть разные точки зрения. Согласно одной, в каждой шеренге пикинёры и бойцы с годендагами стояли через одного, по другой (более распространённой) – первая шеренга состояла из одних пикинёров, вторая из одних дубинщиков и так далее (именно так строй фламандцев изображён на так называемом «Оксфордском сундуке», или «сундуке из Куртре»). Годендагом можно было не только бить, но и колоть как коротким, очень тяжёлым копьём. Держали его двумя руками; щит при этом, как правило, не использовался. Воины в каждой шеренге стояли очень плотно, плечо к плечу. Это было не очень удобно для пехотного боя, но необходимо для отражения тяжёлой конницы. Иначе опытный всадник мог бы воспользоваться малейшим разрывом в частоколе пик для прорыва внутрь фаланги. В то же время вторая шеренга стояла с интервалом — для нанесения эффективного удара годендагом требовался размах. Джованни Виллани приводит такое описание годендага и его применения в битве при Куртре:

...По свою сторону рва фламандцы выстроились вдоль него в виде полумесяца, повторяя его изгиб. Все они спешились, в том числе и дворяне и рыцари, которые, как и простой народ, приготовились защищать свои ряды от прорыва французской конницы. Кто обзавёлся копьём (копья у них окованные железом с острием наподобие тех, что используются при охоте на дикого кабана), кто — суковатыми дубинами величиной с древко копья с большим заострённым железным наконечником и железным кольцом. Это грубое и варварское орудие, позволяющее бить и колоть, они называют «годендак», то есть по-нашему «добрый день»... Когда [французские] рыцари достигли рва, фламандцы атаковали их с обеих сторон, поражая своими дубинками-годендаками головы их коней, отчего те становились на дыбы и поворачивали обратно.

Большая популярность годендага у фламандских ополченцев, очевидно, объяснялась его невысокой стоимостью: по данным на 1304 год он стоил 10 шиллингов (су); для сравнения: стальной нагрудник или небольшой круглый щит обходился в 1 фунт (ливр), короткая кольчуга − в 10−15 фунтов (ливров), общие расходы на снаряжение пехотинца составляли 20−35 фунтов (ливров). В это время цеховой мастер во Фландрии зарабатывал три шиллинга в день.

Годендаг был запрещён несколькими статутами конца XIV — начала XV веков, и после XIV столетия в целом вышел из употребления. Впрочем, подобное оружие было распространено не только во Фландрии, но и во Франции, а возможно, и в Англии. Две фигуры на надгробии сэра Хью Гастингса в Эльсинге (1347) несут «большую палку», похожую на годендаг.

Изображения воинов с годендагами на так называемом «Оксфордском сундуке»

• Kist van oxford 2.jpg

  Прибытие Ги Намюрского и Гийома Юлихского в Брюгге
• Kist van oxford 3.jpg

  Осада замка Вейнендале
• Kist van oxford 4.jpg

  Фаланга фламандских ополченцев
• Goedendag on chest of Kortrijk.jpg

  Строй фламандцев в битве при Куртре

Ссылки

• [war100.ru/Main/holand.htm Нечитайлов М. В. Нидерландская армия времён Столетней войны. Публикация на портале «Столетняя Война»]
• [xlegio.ru/ancient-armies/medieval-warfare/battle-of-cassel-1328/ Уваров Д. Битва при Касселе (23 августа 1328 г.). Публикация на портале «XLegio»]
• [www.vostlit.info/Texts/rus8/Villani_G/frametext82.htm Виллани Дж. Новая Хроника. Книга VIII, 56. Публикация на портале «Восточная литература»]

Отрывок, характеризующий Годендаг

В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.