Годен, Мартен Мишель Шарль

Мартен Мишель Шарль Годе́н фр. Martin Michel Charles Gaudin<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Гравюра Жюля Порро (1833)</td></tr>
Министр финансов Франции
1799 — 1814, 1815
Предшественник:	Робер Ленде
Преемник:	Жозеф-Доминик Луи
Управляющий Банком Франции
1820 — 1834
Предшественник:	Жак Лаффитт
Преемник:	Антуан д’Аргу
Рождение:	16 января 1756(1756-01-16) Сен-Дени
Смерть:	5 ноября 1841(1841-11-05) (85 лет) Женвилье
Автограф:
Награды:

Мартен Мишель Шарль Годе́н (фр. Martin Michel Charles Gaudin; 16 января 1756 — 5 ноября 1841) — французский государственный деятель, начавший свою карьеру в годы французской революции и бывший министром финансов Франции при консулате и Первой империи. Получил от Наполеона титул герцога Гаэтского.

Биография

Мартен Годен был сыном Шарля Годена, адвоката Парижского парламента, и Луизы-Сюзанны Раго, дочери субинтенданта финансов. Перед революцией Годен был директором в службе по налогам и сборам.

Начало карьеры

В 1773 году, по окончании колледжа Людовика Великого, Годен поступил на работу в канцелярию д’Альи, друга его семьи и первого помощника Анри д’Ормессона, интенданта финансов, назначенного Неккером генеральным директором в департаменте налогообложения. В 1777 году д’Альи доверил юному Годену руководство отделом. Годен писал в своих мемуарах: «Именно тут началась моя политическая карьера. Революция довершила начатое…».

В 1789 году Годен стал одним из влиятельных членов финансового комитета Конституанты.

В годы революции

В 1791 году Людовик XVI по предложению министра Тарбэ назначил Годена комиссаром, ответственным за доходы, во вновь образованное национальное казначейство, возглавляемое Камбоном. На этом посту Годен выказал большие способности и усердие в тот особенно тяжелый период.

Годен был тем человеком, который осуществил переход от старорежимной системы сбора прямых налогов с 24 генералитетами к новой системе с 544 выборными сборщиками в дистриктах.

Начиная с этого периода он служил мишенью для постоянных изобличений, от которых ему удавалось уходить благодаря его неукоснительной порядочности и знанию дела. 10 августа 1792 года он был обвинён в том, что авансом выплатил королю суммы по цивильному листу.

Камбон и Сен-Жюст всегда его защищали и иногда прислушивались к нему, поскольку он без колебаний выступал против платежей по мошенническим счетам, выставленным всесильным тогда генералом Дюмурье. С помощью Камбона и вопреки Робеспьеру ему удалось спасти жизни 48 генеральных сборщиков налогов, которых Конвент хотел отправить на эшафот в той же телеге, что и генеральных откупщиков.

Тем не менее, ситуация оставалась тяжёлой: особняк Казначейства был постоянно захвачен толпой и Годен не раз должен был пускаться на хитрости, чтобы избавиться от своих визитёров. Например, после того, как был принят декрет, устанавливающий ежедневные платежи жёнам граждан, сражающихся за отечество, толпа женщин захватила его бюро. Он принял наиболее возбуждённых, сказал, что готов заплатить им, но, чтобы всё было сделано по правилам, они должны предварительно предъявить ему свидетельства о браке. Поскольку лишь немногие из них смогли, видимо, представить этот документ, они ретировались без протестов.

При том, что его неоднократно обвиняли в нарушениях, ему удивительным образом удавалось сохранить свой пост до III года республики (1795), в котором он вышел в отставку «посреди всевозможных тревог, измученный усталостью» и удалился в Вик-сюр-Эн рядом с Суассоном, где он оставался в течение трёх лет. Ему было 39 лет, из которых 20 лет он посвятил карьере.

При Директории

В VI году (1798) посланием председателя Директории ему предлагалось заменить Рамеля-Ногаре в качестве министра финансов. Годен отказался, но позднее (во флореале того же года) согласился занять пост генерального комиссара Почтового управления; значение этой должности придавало существование «чёрного кабинета».

При Консулате и Первой империи

Наполеон Бонапарт назначил Годена министром финансов на следующий день после 18 брюмера.

Годен так описывал их встречу:

«Когда я вошёл, он отдавал приказы начальнику гвардии. Он подошёл ко мне с самым добрым выражением лица:

 — Вы давно работаете в финансах?

 — Уже 20 лет, генерал!

 — Нам очень нужна ваша помощь, я на вас рассчитываю. Так что приносите присягу, мы очень спешим».

Управление финанасами во времена Консулата и Первой империи начиная с 1802 года было поделено на две части. В то время как Барбэ-Марбуа (а с 1806 года его преемник Молльен) в качестве министра казначейства отвечали за расходную часть, Годен как министр финансов отвечал за доходную часть бюджета. При своём вступлении в должность Годен нашёл положение почти безвыходным. Четыре года правления Директории привели к массовому сокращению налоговых поступлений, при этом, напротив, образовалась большая сумма просроченных выплат государственным служащим и военным. Противоречия и неразбериха требовали реорганизации государственных финансов на новых основаниях.

Закон от 3 фримера VIII года регулировал сбор прямых налогов посредством создания трёхступенчатого корпуса чиновников. На самой нижней ступени стояли сборщики (фр. percepteurs) в дистриктах, на следующей ступени — особые сборщики (фр. receveur particulier) в округах, наконец, на верхней ступени — генеральные сборщики (фр. receveur général) в департаментах. Для правильного обложения недвижимости была начата гигантская задача по составлению поземельной книги, в которую были внесены права владения, размеры и стоимость всех земель во Франции. При этом государственный бюджет при Наполеоне основывался в большой степени не на прямых, а на косвенных налогах, как, например, гербовый сбор, октруа, акцизы на соль, табак и алкоголь. Вместе с таможенными поступлениями, сильно выросшими в годы континентальной блокады, в 1813 году косвенные налоги почти в полтора раза превышали прямые налоги.

Взимание всех указанных платежей строго контролировалось, для чего в 1804 году был учреждён пост Главного управляющего по налоговым сборам (фр. régie des droits réunis), который был доверен «Анакреону фиска» Франсе де Нанту. Законом от 16 сентября 1807 года была дополнительно образована Счётная палата (фр. cour des comptes) во главе с Барбэ-Марбуа в качестве центрального контрольного органа, так что Годен мог, наконец, удовлетворённо констатировать, что «государство готово к сбору любых налогов, которые ещё могли бы быть введены».

29 ноября 1799 года для оживления кредитования Годен создал «кассу погашения долгов» (фр. caisse de garantie et d'amortissement), руководство которой он доверил своему другу и впоследствии министру казначейства Молльену. Задачами этой кассы было возвращать оспоренные налоговые сборы и, что более важно, снижать государственный долг посредством выкупа государственного займа. Кроме того, основанная в 1796 году Расчётная касса была преобразована в Банк Франции (24 плювиоза VIII года: 13 февраля 1800), его главная функция состояла в том, чтобы предоставлять предприятиям кредиты по приемлемым ставкам.

Эти мероприятия сопровождались денежной реформой. 7 жерминаля XI года (28 марта 1803) был учреждён «франк жерминаль», монета весом 5 г, содержавшая золото и серебро в соотношении 1:15,5. К 1811 году франк имел лучший обменный курс по сравнению с фунтом стерлингов. Франк жерминаль находился в обращении до 1928 года, а его курс и содержание золота оставались стабильными вплоть до начала Первой мировой войны в 1914.

26 апреля 1808 Наполеон в благодарность за заслуги Годена возвёл его в достоинство графа империи, а 15 августа 1809 дал ему титул герцога Гаэтского. К этим титулам с течением времени были присоединены доходные имения: в королевстве Вестфалия и курфюршестве Ганновер (1808), в Неаполитанском королевстве (1809), на канале дю Луан — важной французской торговой артерии в Бургундии (1810), в Иллирии и в департаментах Стура и Арно (1812).

В 1805 Годен занимался организацией финансов в Лигурии, а в 1811 — на территории бывшего королевства Голландия.

Годен оставался в должности до 30 марта 1814 — вплоть до первой Реставрации и изгнания Наполеона на средиземноморский остров Эльба. В 1814 году он был в небольшой группе доверенных лиц, которые сопровождали императрицу Марию-Луизу в Блуа. После того, как Наполеон вернулся во Францию 1 марта 1815 года, 21 марта он вновь назначил Годена министром финансов, а 2 июня 1815 — незадолго до отбытия в бельгийский поход — возвёл его в достоинство пэра Франции. После своего второго отречения, будучи в ссылке на острове Святой Елены Наполеон говорил, вспоминая Годена: «Министр Годен делал всё, что было в его власти, чтобы в течение нескольких дней прекратить злоупотребления порочного режима [Директории] и восстановить принципы кредита и умеренности на подобающее им место».

При Реставрации и Июльской монархии

22 августа 1815 года Годен был избран в Палату депутатов избирательной коллегией департамента Эна, 68 голосами из 135 принявших участие в голосовании (при 266 внесённых в списки) и был переизбран 4 октября 1816 года 119 голосами из 180 (293 в списке). В Палате он заседал на стороне большинства, непременно защищая политику Наполеона от нападок роялистов. В 1820 году он сменил Жака Лаффитта в качестве управляющего Банка Франции и занимал эту должность до 1834 года.

Годен женился лишь в возрасте 70 лет в 1822 году. Его супруга, Мари-Анн Суммарипа, гречанка с Наксоса, ранее развелась с его однофамильцем, Клодом-Эмилем Годеном. Он удочерил её дочь, которая позднее вышла замуж за маркиза де Жирардена. Его портрет, портрет его супруги и обстановка их спальни, великолепный ансамбль в стиле ампир, выставлены в музее Карнавале. Портрет Годена в парадном костюме министра принадлежит перу Жозефа Мари Вьена (1806).

Годен скончался 5 ноября 1841 года в Женвилье. Он похоронен на Восточном кладбище (кладбище Пер-Лашез), участок 1, захоронение 27.

Произведения

Перу Годена принадлежат мемуары (фр. Mémoires, souvenirs et opinions de M. Gaudin, duc de Gaëte, 1826), записки по истории французских финансов (фр. Notice historique sur les finances de la France depuis 1800 jusqu’au 1er avril 1814, 1818) и другие произведения.

Личные бумаги Мартена Годена хранятся во Французском национальном архиве под шифром 188AP2.

Награды

• Орден Почётного легиона:

• легионер (9 вандемьера XII года: 2 октября 1803), затем
• высший офицер (25 прериаля XII года: 14 июня 1804), затем
• кавалер Большого орла (13 плювиоза XIII года: 2 февраля 1805)

• Командор ордена Железой короны
• Большой крест ордена Христа (Португалия)

Источники

• Gaudin, Martin-Michel-Charles, duc de Gaëte. [books.google.ru/books?id=DLsNAAAAIAAJ Mémoires, souvenirs, opinions et écrits du duc de Gaëte]. — Baudouin frères, 1826. — 336 p.
• Gotteri N. [books.google.ru/books?id=xY85tgLCJ5cC Grands dignitaires, ministres et grands officiers du Premier Empire: autographes et notices biographiques]. — Nouvelles Editions Latines, 1990. — P. 131-132. — 264 p.
• Michel Bruguière: «Gaudin (Martin-Michel-Charles, duc de Gaëte)», in: Jean Tulard (Hrsg.): Dictionnaire Napoléon, 2-е издание, Paris 2001, p. 783f., ISBN 2-213-60485-1.
• Michel Bruguière: Gestionnaires et profiteurs de la révolution: l’administration des finances françaises de Louis XVI à Bonaparte, Paris 1986, ISBN 2-85565-332-0
• Joseph Valynseele: «Gaudin (Martin-Michel-Charles)», in: Prevost / d’Amat / de Morembert (Hrsg.): Dictionnaire de Biographie Française, Band 15, Paris 1982, pp. 704—707
• François Latour: Le grand argentier de Napoléon: Gaudin, duc de Gaëte, Paris 1962.
• Marcel Marion: Histoire financière de la France depuis 1715, Band 4: 1799—1818: La fin de la Révolution, le Consulat et l’Empire, la libération du térritoire, Paris 1927 (pp. 170—173).
• [www.napoleon.org/fr/salle_lecture/biographies/files/gaudin_ministrefinances.asp Martin Michel Charles Gaudin sur www.napoleon.org]
• [chan.archivesnationales.culture.gouv.fr/sdx-23b1-20090531-chan-pleade-2/pl/search-ftoc.xsp?type=lfpersname&v=Gaudin&base=fa&doc=BB_29_1er_EMPIRE PLEADE - CHAN (Centre historique des Archives nationales)].
• [roglo.eu/roglo?lang=fr&m=NG&n=Martin+Michel+Charles+Gaudin&t=PN Martin Gaudin].
• [www.comite-histoire.minefi.gouv.fr/admin_eco/ministere/xixe/notices-biographiques/copy2_of_copy_of_les-ministres-des-finances-de-/gaudin Gaudin (Biographie sur le site du Ministère des Finances, de l'Économie et du Budget)].

Отрывок, характеризующий Годен, Мартен Мишель Шарль

– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.