Годино, Каэтано Сантос

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Каэтано Сантос Годино
Cayetano Santos Godino

Годино со своим жгутом
Прозвище

Petiso Orejudo
(рус. Длинноухий коротышка)

Дата рождения:

31 октября 1896(1896-10-31)

Место рождения:

Буэнос-Айрес

Гражданство:

Аргентина Аргентина

Дата смерти:

15 ноября 1944(1944-11-15) (48 лет)

Место смерти:

Ушуая

Причина смерти:

внутреннее кровотечение под воздействием язвы

Убийства
Количество жертв:

не менее 4 (доказанных)

Период убийств:

19061912

Основной регион убийств:

Буэнос-Айрес

Способ убийств:

удушение

Оружие:

жгут

Дата ареста:

3 декабря 1912 года

Каэтано Сантос Годино (исп. Cayetano Santos Godino; 31 октября 1896, Буэнос-Айрес — 15 ноября 1944, Ушуая) — аргентинский душевнобольной преступник, серийный детоубийца-садист и поджигатель, один из самых известных преступников Аргентины, иногда называемый первым серийным убийцей в истории этой страны. Совершил как минимум четыре убийства маленьких детей, как минимум семь покушений на убийства, а также поджёг семь зданий. С детства отличался очень маленьким ростом и лопоухостью, из-за чего получил прозвище Petiso Orejudo, которое можно перевести как «Длинноухий коротышка», с рождения страдал тяжёлой формой умственной отсталости и энтеритом. Большую часть убийств (хотя и не все) совершил с помощью жгута, к которому имел патологическую привязанность.





Ранние годы

Родился в Буэнос-Айресе в семье итальянцев, калабрийских эмигрантов. Семья была бедной и неблагополучной, его отец был алкоголиком и заразился сифилисом ещё до рождения Каэтано, поэтому тот родился, как и другие дети в этой семье, со слабым здоровьем и врождённым энтеритом, из-за которого в первые годы жизни был несколько раз при смерти. С самого детства отец подвергал его жестоким избиениям. Первые годы своей жизни Годино фактически провёл на улице; начиная с пятилетнего возраста начал обучение в школе и сменил несколько учебных заведений, где отличался полным отсутствием интереса и способностей к получению образования и при этом крайне агрессивным поведением по отношению к сверстникам и преподавателям, за что его регулярно исключали из школ. В это же время он начал ловить и жестоко убивать мелких животных и птиц, а также устраивать мелкие поджоги.

Преступления

Первое преступление — жестокое избиение двухлетнего ребёнка — Годино совершил в 1904 году, когда ему не было ещё и восьми лет. Спустя год он жестоко избил 18-месячного ребёнка, однако оба раза его лишь на некоторое время помещали под арест в полицейский участок и возвращали домой. Впервые на относительно длительный срок заключения — продолжительностью в два месяца — он попал по доносу в полицию собственной матери в десятилетнем возрасте, когда та, будучи ревностной католичкой, застала его за мастурбацией и обратилась в правоохранительные органы с требованием наказать её сына. Своё первое убийство он совершил 29 марта 1906 года, похитив трёхлетнюю девочку, отнеся её на пустырь и задушив найденным жгутом, а затем закопав в канаве; это преступление было раскрыто лишь годы спустя. В том же 1906 году отец Каэтано обнаружил в его обуви мёртвую растерзанную птицу, а потом нашёл под его кроватью целую коробку с их останками. Он жестоко избил сына и сдал его в полицию, где того посадили на два с лишним месяца. Выйдя на свободу, Каэтано более не вернулся в школу и начал бродяжничать.

9 сентября 1908 года Годино попытался утопить двухлетнего ребёнка в поильном корыте для лошадей, но был остановлен владельцем соседней винодельни. В полицейском участке он тогда пробыл только сутки, так как сумел оправдаться, что якобы пытался спасти ребёнка. Спустя всего шесть дней он попытался выжечь сигаретой глаза у 22-месячного ребёнка и успел опалить тому веки, но ему помешала подоспевшая мать ребёнка; Годино удалось убежать. После этого случая он вернулся в родной дом, которые, однако, уже в декабре того же года сдали его в полицию из-за продолжающихся преступных деяний. На этот раз Годино получил срок в три года, который отбывал в колонии Маркос-Пас. Именно там он с большим трудом научился читать по слогам отдельные слова и писать собственное имя и ещё несколько слов, а также считать до ста; на этом всё его образование закончилось. 23 декабря 1911 года он был освобождён — предполагается, что по просьбе родителей, к которым он, возможно, вернулся, однако практически сразу же вернулся к бродяжничеству и преступной жизни. Известно, что его попытались устроить подмастерьем на фабрику, где он проработал лишь три месяца. Примерно с этого же времени он начал страдать от сильных головных болей, усиливавших его желание убивать и мучить других, а также начал в больших количествах употреблять алкоголь.

7 января 1912 года он устроил крупный пожар в одном из зданий, на тушение которого у пожарных ушло четыре часа. Был арестован, причём во время ареста заявил, что устроил поджог только ради того, чтобы посмотреть, какие травмы огонь может нанести человеку. В заключении провёл лишь несколько дней. Уже 25 января того же года совершил посредством удушения своим жгутом 13-летнего ребёнка; преступление было раскрыто лишь в декабре 1912 года. 7 марта 1912 года поджёг платье пятилетней девочки, которая от полученных ожогов скончалась в больнице через 16 дней. Весной 1912 года устроил два пожара, которые, однако, были потушены без помощи пожарных. В сентябре 1912 года тремя ударами кинжала убил кобылу, однако не был арестован из-за отсутствия доказательств, а через несколько дней устроил крупный пожар на трамвайной станции, потушенный пожарными. 8 ноября приманил двухлетнего ребёнка предложением купить ему конфеты, после чего связал ему ноги и попытался задушить своим жгутом, однако был остановлен и арестован, однако вновь сумел уверить полицию, что, наоборот, нашёл связанного ребёнка и хотел помочь ему освободиться; в итоге его отпустили ввиду отсутствия доказательств. Через восемь дней он попытался убить трёхлетнюю девочку на пустыре, но ему помешал местный сторож. Ещё через четыре дня предпринял попытку убить пятилетнюю девочку, но ему вновь помешали. Примерно в это же время он поджёг ещё два здания.

Своё последнее и самое известное преступление Годино совершил 3 декабря 1912 года, когда заманил сладостями трёхлетнего Хесуальдо Джиордано на склад. Там он жестоко избил ребёнка, связал его кусками своего жгута и попытался задушить оставшейся частью жгута, однако ребёнок не умирал. Тогда Годино отправился на поиски другого орудия убийства, в процессе чего встретился с отцом Хесуальдо, разыскивающим своего сына, на его вопрос ответил, что не видел ребёнка, и издевательски предложил обратиться в полицию. Расставшись с мужчиной, Годино отыскал молоток и гвоздь длиной 10 см, возвратился на склад и убил Хесуальдо, вбив гвоздь ему в череп, после чего скрылся. Однако тело ребёнка вскоре было найдено, а прибывшие на место полицейские сопоставили преступление с известными им подобными случаями. 4 декабря они ворвались в жилище Годино, в кармане которого обнаружили часть того же жгута, которым он пытался задушить Хесуальдо. Годино во всём признался и был арестован.

Жизнь в тюрьмах

В исправительное учреждение Годино попал 4 января 1913 года, где сразу же стал нападать на сокамерников. В ноябре 1914 года над ним состоялся суд, на котором тюремному врачу удалось доказать его невменяемость, освобождавшую его от уголовной ответственности, и перевод в психиатрическую больницу Мерседес, в отделение для душевнобольных преступников. В ней Годино сразу же напал на двух пациентов, один из которых был лежачим, а другой находился в инвалидном кресле, после чего попытался бежать. После этого приговор суда был успешно обжалован, и его перевели в тюрьму Лас-Эрас.

Спустя десять лет, в 1923 году, Годино был переведён в тюрьму в Ушуае (исп.) на архипелаге Огненная Земля, считавшуюся самой страшной тюрьмой Аргентины, куда отправляли наиболее жестоких или опасных преступников страны. Во время заключения здесь он в 1933 году жестоко убил одного или двух тюремных котов, любимых заключёнными, бросив его или их в огонь, за что был так жестоко избит сокамерниками, что более двадцати дней провёл в тюремной больнице. В 1936 году рассматривался вопрос о его освобождении, в котором было отказано ввиду умственной отсталости и крайней опасности Годино для общества. На протяжении всего времени заключения Годино было запрещено принимать посетителей и получать или отправлять корреспонденцию, однако ни для первого, ни для второго не возникало даже поводов, так как никто не писал ему и не хотел его посещать. По некоторым данным, ему было разрешено оставить при себе свой жгут.

С 1935 года он практически всё время болел. Скончался 15 ноября 1944 года при не выясненных до конца обстоятельствах. По официальной версии, причиной смерти стало внутреннее кровотечение под воздействием язвы, однако есть версия, что он был убит сокамерниками, когда жестоко расправился с очередным тюремным котом. Установлено, что в период заключения Годино неоднократно подвергался избиениям и сексуальному насилию. Был похоронен на тюремном кладбище; тюрьма в Ушуае была закрыта спустя три года после его смерти, в 1947 году, после чего его останки бесследно исчезли. Ныне в здании тюрьмы находится музей, где среди экспонатов установлена восковая скульптура Годино в натуральную величину, где он представлен держащим свой любимый жгут.

Годино в массовой культуре

Напишите отзыв о статье "Годино, Каэтано Сантос"

Ссылки

  • [www.asesinos-en-serie.com/cayetano-santos-gordino-el-petiso-orejudo/ Биография]  (исп.)


Отрывок, характеризующий Годино, Каэтано Сантос

В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]