Годуновы
Годуно́вы, дворя́нский род — угасший русский дворянский род, происходящий, по сказаниям древних родословцев, от мурзы Чета, выехавшего из Орды в Москву, принявшего крещение с именем Захария и выстроившего в Костроме Ипатьевский монастырь; династия русских царей 1598—1605.
Содержание
История рода
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Общее родословие Годуновых, Сабуровых и последних Рюриковичей |
Впервые фамилия Годунов попадается в Разрядах в 1515 г., в лице воеводы Василия Григорьевича Годунова Из рода Годуновых было 2 царя и 1 царица, 1 боярин и дворецкий, 2 конюших, 4 бояр, 7 окольничих, 2 думных дьяка и 1 кравчий. После воцарения дома Романовых Годуновы служили стольниками и московскими дворянами. Род Годуновых прекратился в 1704 году, со смертью стольника Григория Петровича Годунова (1664—-1704). Родословие Годуновых, составленное Г. И. Студенкиным, помещено во II томе «Русской родосл. книги» (изд. «Русской старины»).
Известные представители династии
- Григорий Васильевич (ум. 1598) — дворецкий и боярин с 1584 года; ведая Дворцовый приказ (с 1586 года), увеличил поступление доходов в царскую казну.
- Дмитрий Иванович (ум. 1606) — постельничий (с 1567 года), окольничий (с 1574 года), затем боярин (с 1577 года) и конюший (1598 года). Первый из Годуновых получил высокое назначение в Государевом дворе, став постельничим Ивана Грозного. Его выдвижение связывается с включением в начале 1567 года в опричнину Костромского уезда — родового гнезда Годуновых. В 1586 году — новгородский наместник.
- Иван Иванович (ум. 1610) — воевода; в 1610 году, попавшись в плен самозванцу, он сброшен был в Калуге с башни, но остался жив; брошенный в реку, он ухватился за лодку, но приверженец самозванца Михаил Бутурлин отсек ему руку, и Иван Иванович потонул на глазах своей жены.
- Матвей Михайлович (ум. 1639), в 1598 году ходил с Борисом к Серпухову против татар; с 1604 года — боярин. При царе Михаиле был воеводой в Тобольске.
- Никита Васильевич (Годунов-Асанов; ум. 1622) — окольничий с 1600 года: в 1589-91 годах был воеводой в Белёве; в 1614 году сидел в тюрьме за спор о местничестве с Морозовым. В 1618 году, при нашествии польского королевича Владислава, ему поручено было защищать московские укрепления от Арбатских ворот до Никитских, а в 1619 году он послан был наместником в Кострому.
- Пётр Иванович (ум. 1670) — стольник и воевода; в 1650 году местничал с Одоевским и Шереметевыми. В 1654—1656 годах ходил под Смоленск в звании есаула государева полка. Будучи воеводой в Тобольске, отдавал на откуп зернь и карты, но по государеву указу должен был отменить этот откуп.
- Семен Никитич (ум. 1605) — боярин и воевода, в 1600 году пособлял царю Борису в обвинении Романовых за их, будто бы, злоумышления на жизнь государя. В 1604 году ездил в Астрахань и обязал ногайского князя Иштерека верно служить России.
- Степан Васильевич (ум. 1603) — боярин (1584), в 1573 году был воеводой в Феллине. В 1576 году, в сане окольничего, ходил с Иваном Грозным в Ливонию; в 1586 году с князем Ф. M. Троекуровым и дьяком Щелкаловым был отправлен на сейм в Варшаву, где должен был отстаивать интересы царя Фёдора Ивановича, как одного из намеченных польской радой претендентов в польские короли. В 1592 году вместе с кн. Мстиславским, Трубецкими и братом Иваном послан был в Финляндию, где русские войска выжгли несколько селений и городов и захватили несколько тысяч пленных. При Лжедимитрии послан был в Сибирь на воеводство, где был и при царе Василии Шуйском.
- Яков Михайлович (ум. 1607) — окольничий и воевода, участник походов против крымских татар (1598).
Цари
- Ирина Годунова — в 1598
- Борис I Фёдорович Годунов (1551—13 (23) апреля 1605), правил 17 (27) февраля 1598—13 (23) апреля 1605
- Фёдор II Борисович Годунов (1589—10 (20) июня 1605), правил 13 (23) апреля 1605—1 (11) июня 1605.
См. также
Напишите отзыв о статье "Годуновы"
Литература и источники
- Акты исторические. II,14, 41, 67, 357, 417; III, 187.
- Дополнения к Актам историческим. I, 270, 274, II, 195, 209, 220, 394, 395.
- Русская историческая библиотека. I, 86, 380; II, 351.
- [dlib.rsl.ru/01004162008 Т.9. VIII. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью.] Под ред. А. Ф. Бычкова. — СПб: Типография Эдуарда Праца, 1862. — С. 21, 76.
- Акты Apxеологической экспедиции. I, 408; II, 42, 214
- Новиков Н.И. Древняя российская вивлиофика. Ч. XX., Изд. 2. М., 1791. С. 67, 70, 84.
- Карамзин Н.М. История государства российского (по изд. Эйнерлинга). Т. X, 13, 15, 76, 88. пр. 26, пр. 315; пр. 160; 418, — XI, пр. 11; IX, пр. 554, — Х, пр. 315; XI, пр. 25, 70 и 345.
- Родосл. «Русск. старины», II, № 63, № 65.
- Диев М.Я. Описание Ипатьевского монастыря, 22, 23.
- Платонов С.Ф. Древнерусские сказания и повести о смутном времени XVII века. СПб., 1913. С. 267
- Латухинская Степенная книга. у Карамз. XII, пр. 475
- Маржерет, Бер и Паерле в «Сказаниях современников о Димитрии Самозванце», изд. Н. Г. Устрялова.
- Собрание государственных грамот и документов. М. 1822. Ч. III. № 24, 40 и 45.
- Дворцовые разряды III, 153-155.
- Алфав. указ. к бояр. кн. Иванова.
Ссылки
Годуновы на Викискладе? |
- Рудаков В. Е., Экземплярский А. В. Годуновы, дворянский род // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [ru.rodovid.org/wk/Род:Годуновы Род:Годуновы] на Родоводе
Отрывок, характеризующий Годуновы
– Давай сюда. Во важно то!Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.