Год трёх римских пап

Год трех римских пап или лето трех римских пап — встречающееся название 1978 года, когда во главе Римско-католической церкви находились трое разных людей. Папа римский Павел VI умер в августе и ему наследовал Иоанн Павел I. Он однако умер через тридцать три дня после своего избрания епископом Рима, 28 сентября 1978. Его смерть закончилась избранием папы римского Иоанна Павла II 16 октября, который занимал папский трон до 2005.

Было ещё несколько случаев, когда трое или более римских пап правили в течение одного года. Годы, в которые Римско-католическую церковь возглавляли трое римских пап за один год, следующие:

• 752 — Захарий — Стефан II (часто не рассматривается законным папой римским) — Стефан II (III);
• 827 — Евгений II — Валентин — Григорий IV;
• 896 — Формоз — Бонифаций VI — Стефан VI (VII);
• 897 — Стефан VI (VII) — Роман — Теодор II;
• 928 — Иоанн X — Лев VI — Стефан VII (VIII);
• 965 — Бенедикт V — Лев VIII — Иоанн XIII;
• 1003 — Сильвестр II — Иоанн XVII — Иоанн XVIII;
• 1046 — Григорий VI — Климент II — Бенедикт IX;
• 1187 — Урбан III — Григорий VIII — Климент III;
• 1503 — Александр VI — Пий III — Юлий II;
• 1555 — Юлий III — Марцелл II — Павел IV;
• 1590 — Сикст V — Урбан VII — Григорий XIV;
• 1605 — Климент VIII — Лев XI — Павел V;
• 1978 — Павел VI — Иоанн Павел I — Иоанн Павел II.

Был год, в котором во главе Римско-католической церкви стояли четверо римских пап (год четырёх римских пап):

• 1276 — Григорий X — Иннокентий V — Адриан V — Иоанн XXI.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Год трёх римских пап

«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.