Голанские высоты

Гола́нские высо́ты (ивр. ‏רָמַת הַגוֹלָן‏‎, араб. هضبة الجولان‎) — спорная территория на Ближнем Востоке, в настоящее время контролируемая Израилем. С 1944 по 1967 года являлась частью сирийской провинции Кунейтра, захвачена Израилем в ходе Шестидневной войны.

В 1981 году Кнессет Израиля принял «Закон о Голанских высотах», где в одностороннем порядке был провозглашен суверенитет Израиля над этой территорией. Аннексия была признана недействительной резолюцией № 497 Совета Безопасности ООН от 17 декабря 1981 года.

Как Израиль, так и Сирия считают Голанские высоты частью своей территории.

География

Голанские высоты представляют собой горное плато вулканического происхождения, простирающееся на восток от Тивериадского озера (ивр. ‏ים כנרת‏‎ — озеро Кине́рет) и долины Ху́ла, и далее, вглубь Сирии. Большая его часть находится на высоте более чем 1000 метров над уровнем моря. Площадь занятой Израилем территории Голанских высот насчитывает около 1150 км² при длине 60 км и средней ширине 25 км.

На западе плато круто обрывается в сторону Тивериадского озера, на юге и юго-востоке ограничено глубоким и узким ущельем реки Ярмук. На востоке нет чётких природных границ. Большая часть Голанского плато находится в Сирии.

Наиболее высокая точка на контролируемой Израилем части Голанских высот — гора Хермон высотой в 2236 м. На территорию, занятую Израилем, приходится 7 % Хермонского хребта, а наивысшая точка на сирийской территории достигает 2814 м. Как минимум с ноября по март вершина Хермона покрыта снегом. Израиль построил там горнолыжный курорт.

Сельское хозяйство хорошо развито и представляет собой многочисленные плодовые сады (яблоки, вишня), ягоды (малина, клубника). Большим успехом пользуется выращивание винограда и виноделие.

На юго-западной оконечности плато находятся термальные источники Хама́т-Гаде́р, известные с римских времён.

Голанские высоты — живописное место. Здесь находятся многочисленные заповедники, ручьи и водопады. Климат Голан весьма умеренный. Благодаря высоте здесь не очень жарко летом и довольно холодно зимой, относительно остальной территории Израиля.

Гидрографическая сеть развита хорошо. Реки и ручьи, формируемые выпадающими здесь осадками (основной тип питания — дождевой) сравнительно многочисленны и стекают в Иордан и Тивериадское озеро (оз. Кинерет), из которого Израиль берёт значительную часть своей питьевой воды. По разным оценкам, до трети потребляемой в Израиле воды поступает с Голанских высот

История

Археологические раскопки на Голанах позволили открыть множество археологических памятников библейской, римской и средневековой эпох. Большое количество древних находок, проливающих свет на историю Голанских высот, представлено в музее «Древности Голан» в городе Кацрине и в музее Израиля в Иерусалиме.

К древнейшим достопримечательностям Голанских высот относится Колесо духов, мегалит позднего медного — раннего бронзового века.

Археологическими раскопками, начатыми ещё в конце XIX века и получившими систематический характер лишь после Шестидневной войны, обнаружены многие архитектурные памятники, свидетельствующие о существовании там многочисленного еврейского населения по крайней мере со времен Ирода I и вплоть до арабского завоевания в VII веке. Руины синагог, колонны с изображениями еврейских символов и с надписями на иврите, арамейском и греческом языках были найдены в районах деревень Хамат-Гадер, Хирбет-Канаф, Кафр-Хариб, города Кацрин и во многих других местах.

В библейские времена район Голанских высот относился к Васану и был заселен рефаимами. Название «Голаны» происходит от названия библейского города «Голан в Васане» (Втор. 4:43).

Османская империя

После окончания Русско-турецкой войны 1877—1878 годов усилилась эмиграция черкесов из Российской империи в Сирию. Земли, выделенные поселенцам на границе с кочевниками-бедуинами, были в большинстве случаев пустынными и малопригодными для земледелия. Власть не оказала реальной помощи для устройства беженцев. Английский путешественник Лоренс Олифант писал, что в 1880 году на Голанских высотах появилось около семи черкесских деревень с населением 3000 человек. Позднее турками было размещено ещё несколько сёл вблизи Эль-Кунейтры и других городов и основных дорог. Их население в случае необходимости должно было действовать совместно с регулярными частями турецкой армии.

Первая мировая война

В октябре 1914 года Османская империя вступила в войну против стран Антанты. В январе 1915 года британская империя при поддержке Франции начала Синайско-Палестинскую кампанию.

В ноябре 1917 года была обнародована декларация министра иностранных дел Великобритании (а ранее премьер-министра) лорда Артура Бальфура, в котором правительство Великобритании заявило, что «благосклонно относится к созданию в Палестине отечества для еврейского народа и использует все свои возможности, чтобы ускорить достижение этой цели…». Основным мотивом поддержки идеи создания еврейского национального государства в Палестине было заручиться симпатией мирового еврейства на исходе Первой мировой войны (особенно это касалось американских евреев).

Боевые действия на Палестинском фронте завершились лишь в октябре 1918 года подписанием Мудросского перемирия. Вскоре после поражения в Первой мировой войне Османская империя распалась.

Мандаты

В апреле 1920 года, после Первой мировой войны, в городе Сан-Ремо (Италия) состоялось заседание Верховного совета держав Антанты и присоединившихся к ним государств, где произошло распределение мандатов класса «А» Лиги Наций по управлению территориями бывшей Османской империи на Ближнем Востоке. В соответствии с Декларацией Бальфура 1917 года, Лига Наций включила Голанские высоты в состав Британского мандата на Палестину. Подмандатная территория, где, как указывалось в тексте шестого параграфа мандата, «поощрялось заселение евреями земель», была выкроена по географическим границам Эрец-Исраэль.

Тогда же, в 1920 году, было основано Сирийское арабское королевство с центром в Дамаске. Королём был объявлен Фейсал из династии Хашимитов, позже ставший королём Ирака. Но независимость Сирии длилась недолго. Уже через несколько месяцев французская армия оккупировала Сирию, разгромив 23 июля сирийские войска в битве у перевала Мейсалун.

В 1922 году Лига Наций приняла решение разделить бывший сирийский доминион Турции между Великобританией и Францией. Великобритания получила Палестину, включающую современную Иорданию, а Франция — современную территорию Сирии и Ливана (так называемый «мандат Лиги Наций»). Лига Наций, на основании решений конференции в Сан-Ремо, вручила Великобритании мандат на Палестину, объясняя это необходимостью «установления в стране политических, административных и экономических условий для безопасного образования еврейского национального дома».

Британский мандат на Палестину должен был вступить в силу в сентябре 1923 года, однако Англия передала в марте 1923 года Голанские высоты Франции, и те стали частью французского мандата на Сирию и Ливан. В начале 1924 года, в соответствии с соглашениями, Францией был передан под британское мандатное управление пограничный участок территории, на котором расположены истоки Лиддани (Дана) и руины Тель-Дан.

С этого времени попытки евреев основать здесь поселения встречали неизменное противодействие французских властей подмандатной Сирии. Французский мандат существовал до 1943 года.

В 1936 году между Сирией и Францией был подписан договор, предусматривающий независимость Сирии, но в 1939 году Франция отказалась его ратифицировать.

В 1940 году Франция сама была оккупирована немецкими войсками, и Сирия перешла под контроль режима Виши (губернатор — генерал Анри Фернан Денц). Нацистская Германия, спровоцировав мятеж премьер-министра Гайлани в британском Ираке, направила в Сирию подразделения своих ВВС. В июне—июле 1941 года при поддержке британских войск подразделения «Свободной Франции» (позднее переименованной в «Сражающуюся Францию») во главе с генералами Шарлем де Голлем и Катру в ходе кровопролитного конфликта с войсками Денца вошли в Сирию. Генерал де Голль в своих воспоминаниях прямо указывал, что события в Ираке, Сирии и Ливане были напрямую связаны с германскими планами по вторжению в СССР (а также Грецию, в том числе на остров Крит, и в Югославию), так как имели задачу отвлечь вооружённые силы союзников на второстепенные театры военных действий.

27 сентября 1941 года Франция предоставила независимость Сирии, оставив свои войска на её территории до окончания Второй мировой войны.

В январе 1944 года Сирия провозгласила независимость, а территория Голан была включена в государственные границы Сирии. После этого создание еврейских поселений в Голанских высотах стало абсолютно невозможным. Независимость Сирии была признана 17 апреля 1946 года.

Независимая Сирия

14 мая 1948 года, за один день до окончания британского мандата на Палестину, Давид Бен-Гурион провозгласил создание независимого еврейского государства на территории, выделенной согласно плану ООН. Уже на следующий день Лига арабских государств объявила Израилю войну, и сразу семь арабских государств (Сирия, Египет, Ливан, Ирак, Саудовская Аравия, Йемен и Трансиордания) напали на новую страну, начав тем самым первую арабо-израильскую войну, называемую в Израиле «Войной за независимость».

20 июля 1949 года по результатам войны между Израилем и Сирией было заключено Соглашение о перемирии.

По окончании войны сирийцы покрыли Голаны сетью артиллерийских позиций и укреплений для обстрела еврейских поселений Верхней Галилеи и района озера Кинерет, подчинив всю экономику области военным нуждам. В результате систематических обстрелов территории Израиля с этих позиций, с 1948 по 1967 годы погибло 140 израильтян, многие были ранены. Согласно сирийским данным, в 1966 году на Голанских высотах проживали около 147,5 тысяч человек («Электронная еврейская энциклопедия» приводит более низкую оценку — 116 тысяч), из которых примерно 80 % составляли арабы. На территории мухафазы Кунейтра располагались 312 населённых пунктов и отдельных единиц жилья, в том числе два города — Эль-Кунейтра в её центральной части и Фик на юге.

Израильская оккупация с 1967 года

9—10 июня 1967 года, в ходе Шестидневной войны, израильские войска начали наступление и после 24 часов тяжёлых боев заняли Голанские высоты. Таким образом, Голанские высоты, попав под контроль Сирии в 1944 году после прекращения действия французского мандата, находились под сирийским контролем 23 года.

Во время Войны Судного дня в октябре 1973 года высоты были ареной жесточайших боев. В первые дни войны, начавшейся с внезапной атаки египетских и сирийских войск, Сирия попыталась вернуть контроль над высотами, но безрезультатно.

После оккупации Израилем Голанских высот большая часть населения покинула их, в том числе административный центр мухафазы — город Эль-Кунейтра. Около семи тысяч жителей, оставшихся на Голанских высотах, проживали в шести деревнях на севере. Эль-Кунейтра была возвращена Сирии по «Договору о разделении сил между Израилем и Сирией» от 31 мая 1974 года, где в параграфе Б(1) записано требование:

Вся территория к востоку от линии А будет подчиняться сирийской администрации, и сирийские граждане вернутся на эту территорию. — [avalon.law.yale.edu/20th_century/pal04.asp Separation of Forces Agreement Between Israel and Syria; May 31, 1974]

В то же время, по данным американского историка Даниэля Пайпса, известного своей критикой современного исламского мира, сирийские власти ради достижения пропагандистского эффекта не разрешили населению вернуться в город к своей обычной жизни и с тех пор демонстрируют руины города, как результат израильского «беспрецедентного терроризма и жестокости». Американская организация «CAMERA» утверждает, что разрушение города — результат боевых действий со стороны Сирии, которая в попытках обстрелять израильские позиции на Голанах, в 1970—1973 годах часами подвергала Кунейтру мощным артиллерийским обстрелам.

Здания в Кунейтре также были разграблены. Израильские представители утверждают, что Кунейтра была разграблена отходящими сирийцами. Специальный представитель генерального секретаря Организации Объединённых Наций Нильс-Горан Гюссинг расценивает такую версию как маловероятную, учитывая чрезвычайно короткий промежуток времени между ошибочным объявлением по радио о падении и действительным падением города несколько часов спустя. Он пришёл к выводу, что «ответственность за осуществление этого обширного разграбления города Эль-Кунейтра лежала в значительной степени на израильских силах».

Комитет США по делам беженцев и иммигрантов сообщил, что «перед отходом израильтяне выровняли город с помощью бульдозеров и динамита».

С 1974 года Кунейтра находится в нейтральной демилитаризованной полосе между израильской и сирийской границей, контролируемой силами ООН. Город остаётся практически необитаемым до настоящего времени. Столицей контролируемой Израилем части Голан является город Кацрин.

В конце 1970-х годов правительство предоставило израильское гражданство сирийским гражданам, проживающим на высотах, а в ноябре 1981 года Израиль официально аннексировал Голанские высоты, распространив на них свою юрисдикцию. Акт не получил международного признания (см. раздел «Политический статус»). Сегодня на Голанах живут около 39 тысяч человек. Из сирийских поселений сохранились 4 деревни: Ма́дждаль-Шамс, Масаа́да (местное произношение — Ма́саде), Бу́ката и Эйн-Кини́е; большинство их жителей являются друзами.

На Голанских высотах сохранилось большое количество старых сирийских минных полей. Бо́льшая часть из них ограждена и размечена предупредительными знаками, но они не нейтрализованы. В результате на значительной территории сохранилась естественная природа и есть места, где с 1967 года фактически не ступала нога человека.

После оккупации Голанских высот здесь были оборудованы израильские укрепленные посты, оснащенные радиоэлектронным оборудованием для ведения разведки. Наиболее крупные станции радиоэлектронной разведки находятся на горе Хермон (в 60 км от Дамаска), а также на высотах Хермонит, Тель-Фарес, Авиталь и Бустер.

С начала 2011 года подразделения ЦАХАЛ начали установку новых минных полей на Голанских высотах. Решение о новом минировании границы было принято после того, как палестинцы, явившиеся со стороны Сирии, сумели прорвать пограничный забор и проникнуть на территорию Израиля, при этом старые мины не сработали. Кроме того, к 2012 году Израиль построил здесь разделительную стену. ЦАХАЛ укрепляет стену, идущую вдоль линии прекращения огня, а также устанавливает дополнительные средства наблюдения за границей в целях предотвращения возможных попыток проникновения сирийских беженцев или боевиков, сообщает газета Guardian.

Политический статус

В декабре 1981 года на область Голан решением Кнесета была распространена израильская юрисдикция.

Аннексия Голанских высот Израилем не является международно признанной. Резолюция Совета Безопасности ООН 497 от 17 декабря 1981 года считает эту область частью сирийских оккупированных территорий. Аннексия была также осуждена Генеральной Ассамблеей ООН в 2008 году.

Большинство сирийского населения Голанских высот в результате Шестидневной войны покинуло их — бежало (по израильской версии) или было изгнано израильтянами (по сирийской версии). Согласно сирийской версии, Израиль запретил этим людям вернуться после войны. После Шестидневной войны на Голанах осталось лишь 6400 сирийских граждан, в основном друзов. В 1981 году, после аннексии Голан Израилем, им было предложено израильское гражданство. Большинство друзов поначалу отказывались от израильского гражданства, но со временем его приняли. Сегодня, по сирийским данным, на Голанах проживают 16 тысяч сирийцев.

С 1967 года Израиль построил на Голанах 34 поселения. Общая численность их населения на 2007 год составляла около 20 тысяч человек. Население друзских деревень на Голанах составляло около 18 тысяч человек. В целом значительная часть территории мало заселена.

Вопрос о возможных переговорах между Израилем и Сирией по вопросу Голанских высот имеет долгую историю. Как правило, это связано с внутриполитическими событиями в Израиле и/или Сирии либо с очередной международной инициативой.

Мотивы Израиля

Причин, по которым Израиль отстаивает своё право на Голанские высоты, несколько:

• Юридический аспект. Израильские законодатели, правоведы, историки и многие политики на протяжении десятилетий настойчиво доказывали и укрепили в сознании большинства израильтян ту точку зрения, что Голаны — земля, издревле принадлежавшая еврейскому народу и незаконно переданная Сирии в 1923 году. Согласно этой точке зрения, первоначально Голаны, в соответствии с мандатом Лиги Наций, отводились Великобритании, и та, руководствуясь Декларацией Бальфура, должна была содействовать созданию на подконтрольных ей территориях «еврейского национального очага». Однако граница подмандатной территории была пересмотрена в ходе англо-французских переговоров при разделе Дамасского вилайета в нарушение международных обязательств стран — победительниц в Первой мировой войне.

• Военный аспект. Политики Израиля утверждают, что естественный рельеф Голан идеален для обеспечения безопасности Израиля на восточных рубежах. И что, напротив, потеря Голан, с вершин которых свободно простреливается чуть ли не половина Израиля, значительно снижает его обороноспособность. В качестве примера необходимости сохранения израильского присутствия именно на Голанских высотах руководство Израиля обычно приводит тот факт, что переход этого района под израильский суверенитет обеспечил более трёх десятилетий «позитивного спокойствия» в зоне, где до того происходили постоянные военные столкновения. И наоборот, передача Голан Сирии способна дестабилизировать обстановку в сфере безопасности.

• Экономический аспект. Голанские высоты — экономически один из самых благополучных районов Израиля. Здесь фактически нет безработицы. На Голанах производится более 50 % минеральной воды Израиля, около четверти всех вин (в том числе 40 % экспортных), от 30 до 50 % отдельных видов фруктов и овощей. Хорошая погода и наличие исторических и природных памятников обеспечивают приток туристов. Несмотря на то, что туристический бизнес в Израиле существенно пострадал от продолжающейся конфронтации с палестинцами, Голаны по-прежнему остаются местом стабильного притока отдыхающих из Израиля и зарубежья (около 2,1 млн посещений в год).
  Кроме того, по подсчетам израильских специалистов, вся процедура, связанная с уходом с Голан, обошлась бы государственной казне минимум в 10 млрд долл. (американцы обещают предоставить на эти цели только 17 млн долл.), при этом пришлось бы увеличить воинский контингент на границе с Сирией. Таких расходов Израиль позволить себе не может.

• Аспект водоснабжения. Из немногих в Израиле рек с круглогодичным водоносным руслом лишь река Иордан и три её притока — Эль-Хасбани (Снир), Баниаси (Баниас) и Лиддани (Дан) — пополняют Тивериадское озеро, являющееся главным резервуаром пресной воды в стране и с трудом обеспечивающем её сегодняшние потребности. В настоящее время более 30 % питьевой воды Израиль черпает из источников, протекающих по территории Голанских высот. По мнению экспертов Бюро по связям с евреями СНГ и Восточной Европы при канцелярии премьер-министра («Натив»), передача Голанских высот Сирии была бы связана с потерей 70 % водосборного бассейна Кинерета. Согласно этому мнению, переход Голан под сирийский контроль неминуемо приведет Израиль к водному голоду и экологической катастрофе.

• Социальный аспект. В отличие от территории Западного берега и сектора Газа, нееврейское население на Голанах немногочисленно, а проживающие у подножья горы Хермон друзы в основном лояльно относятся к Израилю и его политике.

Фотографии

• Gilgal Refa'im - Rujm el-Hiri.JPG

  Ружм эль-Хири

• Um-al-kanatir-rehavam-arcs.jpg

  Развалины Ум-эль-Кантир

• Hermonsnow.jpg

  Вид на гору Хермон с горы Бенталь

• Brechat ram mt hermon.JPG

  Озеро Рам

• Golan 1.JPG

  Гора Авиталь

• Bental.JPG

  Гора Бенталь

Литература и источники

• КЕЭ. том 2 // Краткая еврейская энциклопедия в 11 томах (1976—2005) // [www.eleven.co.il/article/11222 Гола́н]. — 1982. — С. кол. 150—152. — кол. 868 с.
• Халед Хаммани. Голанские высоты — территория Сирии // «Проблемы мира и социализма», № 10 (350), октябрь 1987. стр. 75—76^{[неавторитетный источник? 4338 дней]}

Ссылки

• [ilgid.ru/fotogalerei/ramat-hagolan-2012.html Голанские высоты, фотографии]

Отрывок, характеризующий Голанские высоты

Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.