Голб, Норман
| Норман Голб | |
| англ. Norman Golb | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: |
источниковедение, гебраистика, средневековые еврейские рукописи, Каирская гениза, кумрановедение |
| Место работы: |
Висконсинский университет (1957-58), Институт востоковедения Чикагского университета (с 1963), Гарвардский университет (1966), Тель-Авивский университет (1969-70). |
| Учёная степень: |
доктор философии (PhD) по истории (1954) |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
| Известен как: |
первооткрыватель т. н. «Киевского письма» |
| Сайт: |
[home.uchicago.edu/~ngolb/ hicago.edu/~ngolb/] |
Норман Голб (англ. Norman Golb) — американский историк-источниковед.
Содержание
Биография
Норман Голб родился в Чикаго, штат Иллинойс, в 1928 году Профессор еврейской истории и цивилизации в Восточном институте Университета Чикаго. Получил докторскую степень в Университете Джона Хопкинса в 1954 году. В 1958 году он поступил на факультет Еврейского Union College, Цинциннати, с 1963 году работает в Университете Чикаго. Н. Голб также был приглашенным исследователем в Университете штата Висконсин (1957-58), Гарвардском университете (1966), и Тель-Авивском университете (1969-70).
Исследования средневековой еврейской письменности
Голб является первооткрывателем в 1962 году Киевского письма — самого раннего документа, принадлежавшего еврейскому жителю Киева. Он также определил Овадию Прозелита[1], как автора одной из старейших известных музыкальных рукописей на иврите (XII век). Им были открыты самый ранний из сохранившихся юридический протокол евреев Сицилии, новый документ, касающийся первого Крестового похода, и неизвестные ранее рукописи, связанные с руанскими евреями.
Важным открытием стало обнаружение Голбом среди документов Каирской генизы оригинальной хазарской рукописи, а также датированного XI веком документа, описывающего переход европейца в иудаизм.
Исследования рукописей Мертвого моря
Н. Голб является крупным исследователем Кумранских рукописей. Необходимо отметить, что с момента их находки в середине XX века и вплоть до 90-х годов рукописи были закрыты для широкого круга исследователей. Публикации избранных текстов узкой и замкнутой группы исследователей шли очень избирательно и крайне медленно. Это привело к распространению и господству единственной Кумрано-ессейской теории о происхождении рукописей, утверждающей, что все рукописи были созданы общиной ессеев, жившей в поселении Кумран на берегу Мертвого моря, члены которой затем спрятали рукописи в пещерах[2][3].
В 1990-х годах Н. Голб в числе прочих выступал за преодоление академической замкнутости исследований в этой области и предоставление доступа к изучению свитков широкому кругу ученых, что и было достигнуто. Это стало началом нового перспективного этапа в кумранологии.
Теория иерусалимского происхождения рукописей
Норман Голб является ключевым сторонником современной оппозиционной теории иерусалимского происхождения Рукописей Мертвого моря. В доказательство своих взглядов Голб приводит данные текстологического изучения рукописей и археологических исследований Кумранского плато[4].
Так, когда через почти 50 лет с момента открытия рукописей была закончена публикация всего комплекса Кумранских рукописей стало очевидно характерное для них крайнее разнообразие. Среди почти 600 документов есть начертаные на коже, папирусе, глиняных черепках, медных и деревянных табличках. Тексты написаны на множестве языков, среди которых древнееврейский, арамейский, набатейский, греческий, латинский, сирийско-палестинский и арабский. Одновременно они сильно разнятся по времени создания и невероятно разнообразны по религиозной тематике. Взгляд на рукописи в целом, таким образом, не оставлял Н. Голбу, как исследователю, возможности далее придерживаться теории происхождения их из какой-либо одной релиогиозной общины, будь то община ессеев или какая-либо другая. Вопреки утверждениям кумрано-ессейской теории[3], вопрос о том, кто же написал рукописи Мертвого моря, оставался и продолжает оставаться открытым[5].
Необходимость поиска новых подходов к изучению рукописей стала очевидной после проведенных Изхаром Гиршфельдом археологических раскопок в Кумране[4] и Эйн-Геди[6] в 1996—2002 гг . Результаты раскопок показали, что строения, расположенные вблизи пещер, которые раньше считались остатками трех кумранских поселедний, на деле некогда представляли собой большое сельскохозяйственное и ремесленное поселение, специализировавшееся, в частности, на производстве керамики. Под землей обнаружилась сложная водопроводная система, состоящая из бассейнов и цистерн, в которых глина проходила все этапы технологического процесса.
Стоит отметить, что идентичность керамики в пещерах и керамики, найденной в Кумранском комплексе первыми археологами под руководством о. Ролана Де Во[7], была основным аргументом сторонников кумарно-ессейской теории, подтверждавшей связь рукописей с близлежащим поселением. Хорошо обоснованное предположение И. Гиршфельда о том, что керамика в Кумране производилась на продажу, дал возможность Голбу в рамках своей теории объяснить наличие глиняных сосудов в пещерах не созданием рукописей в Кумране (где такое количество разнообразных по содержанию, языку, и времени создания текстов просто не могло быть написано), а тем фактом, что они были куплены или взяты в ближайшем поселении просто для сохранения нескольких свитков (в сосудах находилось около 10) в сохранности.
Утверждение о проживании в Кумране какой-либо многочисленной общины современными археологами также было поставлено под сомнение, поскольку к тому моменту, когда римляне разрушили Кумран во время восстания местных жителей (68 г. н. э.), центр гончарной промышленности находился в этой области не меньше столетия. А до этого поселение было очень небольшим и представляло собой одно из укреплений на восточной (наббатейской) границе Израильского царства.[4]
Доказывая, таким образом, отсутствие связи Кумранского поселения и найденных в близлежащих пещерах рукописей, Голб делает попытку проследить возможное происхождение рукописей. Основываясь на анализе содержания так называемого Медного Свитка, а именно указании на захоронение вместе с сокровищами Иерусалимского Храма — монетами и сосудами — неких рукописей (свитков), Норман Голб делает предположение о том, что рукописи вероятно хранились в генизе Храма, а затем, незадолго до взятия Иерусалима римлянами[8] и падения Второго Храма 28 августа 70 г. были из Храма вынесены и сокрыты в пещерах Кумрана, которые расположены в точности на пути из Иерусалима к Масаде и к морю[9].
Так, используя данные современных археологических раскопок и текстологические исследования рукописей, и в том числе Медного Свитка[10] , Н. Голб делает вывод о том, что, наиболее вероятно, свитки Мертвого моря найденные в Кумране не были произведением ессеев или какой-либо другой отдельной религиозной общины, но их безусловное текстологическое и содержательное разнообразие требует определения рукописей как выражающих воззрения широких кругов иудейства периода Второго Храма[11].
Предложенный Н. Голбом подход, в основе которого лежит теория иерусалимского происхождения рукописей, раскрывает широкие возможности для дальнейших исследований текстов адекватно их истинному содержанию.
Теория Н. Голба подробно изложена им в работе «Кто написал свитки Мертвого моря?» (1995). Основным оппонентом Голба является профессор университета Нью-Йорка Лоуренс Шиффман.
Избранная библиография
- (1998) The Jews in medieval Normandy: A social and intellectual history New York: Cambridge University Press.
- (1997) Judaeo-Arabic studies: proceedings of the Founding Conference of the Society for Judaeo-Arabic Studies Amsterdam: Harwood Academic Publishers. (Conference Proceedings from the Founding Conference of the Society for Judaeo-Arabic Studies)
- (1995) Who wrote the Dead Sea scrolls?: The search for the secret of Qumran New York: Scribner.
- (1994) «The Dead Sea Scrolls and the Ethics of Museology» (Journal Article in The Aspen Institute quarterly: AQ : issues and arguments for leaders)
- (1992) «The Freeing of the Scrolls and Its Aftermath» (Journal Article in The Qumran chronicle)
- (1992) «The Qumran-Essene Hypothesis: A Fiction of Scholarship» (Journal Article in The Christian century)
- (1990) «Khirbet Qumran and the Manuscripts of the Judaean Wilderness: Observations on the Logic of their Investigation» (Journal Article in Journal of Near Eastern studies)
- (1989) «The Dead Sea Scrolls: A New Perspective» (Journal Article in The American scholar)
- (1985) Les Juifs de Rouen au Moyen Age: Portrait d’une culture oubliée Rouen: Université de Rouen. (Book in the series Publications de l’Université de Rouen)
- (1984) «A Marriage Document from Wardunia de-Baghdad» (Journal Article in Journal of Near Eastern studies)
- (совместно с Omeljan Pritsak). (1982) Hebrew documents of the tenth century Ithaca: Cornell University Press.
- (1980) «The Problem of Origin and Identification of the Dead Sea Scrolls» (Journal Article in Proceedings of the American Philosophical Society held at Philadelphia for promoting useful knowledge)
- (1976) Toledot hayehudim be’ir rouen bimé habenayim Tel Aviv, Israel: Dvir Publishing House.
- (1973) A Judaeo-Arabic Court Document of Syracuse, A.D. 1020 (Journal Article in Journal of Near Eastern studies)
- (1972) Spertus College of Judaica Yemenite manuscripts Chicago: Spertus College of Judaica Press.
- (1967) The Music of Obadiah the Proselyte and his Conversion (Journal Article in The Journal of Jewish studies)
- (1965) Notes on the Conversion of Prominent European Christians to Judaism During the Eleventh Century (Journal Article in The Journal of Jewish studies)
- (1957) «Literary and Doctrinal Aspects of the Damascus Covenant in the Light of Karaite Literature» (Journal Article in The Jewish Quarterly Review: New Series)
- (1957) «Sixty Years of Genizah Research» (Journal Article in Judaism)
См. также
- Кумранские рукописи
- Каирская гениза
- oi.uchicago.edu/pdf/jerusalem_origin_dss.pdf
Напишите отзыв о статье "Голб, Норман"
Примечания
- ↑ [www.eleven.co.il/article/13043 Овадия ха-Гер] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
- ↑ И. Д. Амусин. [khazarzar.skeptik.net/books/amusin01.htm Кумранская община]
- ↑ 1 2 [www.eleven.co.il/article/12260 Кумранская община] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
- ↑ 1 2 3 [ru.local.co.il/EventPage.asp?nav=3,50,7,1,10554 LocalRu :: Истории из истории — Кумран, ессеи и библейские манускрипты (5)]
- ↑ [www.zhist.ru/svitki_mory.php?id=34&p=6 Свитки мертвого моря<]
- ↑ [orion.mscc.huji.ac.il/symposiums/programs/Hirschfeld98.shtml Hirschfeld: Ein Gedi 1998]
- ↑ [krotov.info/spravki/persons/20person/1971devo.html Ролан де Во] в Библиотеке Якова Кротова
- ↑ Яков Изакс. 164. Падение Иерусалима // [www.chassidus.ru/library/history/our_people/164.htm Наш народ: Учебник истории еврейского народа для школьного и домашнего обучения] = Our People: History of the Jews: A Text Book of Jewish History for the School and Home. — Бруклин, Н.-Й.: Merkos L'lnyonei Chinuch, Inc., 1992. — Т. T. I.
- ↑ [lb.ua/news/2011/04/26/93987_V_poiskah_sokrovishch_Ierusalimskog.html?print LB.ua: В поисках сокровищ Иерусалимского Храма]
- ↑ [www.sinai.spb.ru/qum/copper/copper.html «Синай» — сайт Дм. Юревича]
- ↑ Димитрий Юревич. [krotov.info/lib_sec/27_yu/yur/evich.htm Рукописи Мёртвого моря] в Библиотеке Якова Кротова
Отрывок, характеризующий Голб, Норман
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
