Голгонуца

Голгону́ца (Golgonooza) — в мифологии Уильяма Блейка «город искусства и ремёсел» Лоса, блейковского мифологического персонажа, представляющего человеческий инстинкт, интуицию и воображение. Голгонуца это город воображения, «духовный четырёхкратный вечный Лондон», тесно связанный с Иерусалимом. Лос строит Голгонуцу для того, чтобы через него войти в райскую вечность.

Город состоит из физических тел мужчины и женщины. На южной стороне города расположен дворец Лоса — это человеческий интеллект, а ближе к центру так называемая Боулахула (Bowlahoola), мастерская Лоса, его кузница и печи — это внутренние органы человека, включая желудок, кишки, сердце и лёгкие. На северной стороне имеется золотой зал Кафедрон (Cathedron) в котором находятся ткальни, где Энитармон (Enitharmon) со своими дочерьми ткёт материальные формы людей. Ткальня у Блейка — символ материнства.

В центре города находится Лубан (Gate of Luban), врата Голгонуцы, повёрнутые к этому миру, средоточие или вагина (влагалище) этого мира. Лубан, Кафедрон с ткальнями, дворец и кузница Лоса окружены огненным рвом. По краям находятся ворота во все четыре стороны света, ведущие в Эдем, Порождение, Беулу и Ульро. Ворота в Эдем, однако, «замурованы до времени обновления». Голгонуца ограждена стеной от войн Сатаны За пределами города простирается земля, называемая Алламанда (Allamanda) — нервная система человека. Алламанда, тесно связанная с Боулахулой, покрыта лесом Энтатон-Бенитон (Entuthon Benython) — плоть и кости человека. В этом лесу на востоке находится Удан-Адан (Udan Adan) — озеро скорби, состоящее не из воды, но из «беспокойных, чёрных и смертельных пространств» — из слёз, вздохов и смертного пота жертв законов Уризена — блейковский символ иллюзии материального, отражённого на поверхности этой жидкой субстанции.

Четырёхмерная (или «четырёхкратная» — fourfold) структура города отражает четырёхмерную структуру сыновей Лоса. Блейк объясняет это так:

Fourfold the Sons of Los in their divisions: and fourfold, The great City of Golgonooza: fourfold toward the north And toward the south fourfold, & fourfold toward the east & west Each within other toward the four points: that toward Eden, and that toward the World of Generation, And that toward Beulah, and that toward Ulro: Ulro is the space of the terrible starry wheels of Albions sons: But that toward Eden is walled up, till time of renovation: Yet it is perfect in its building, ornaments & perfection. (Jerusalem 12:45-53)

Четырёхмерны сыновья Лоса по своему строению, и четырёхмерен Великий город Голгонуца: четырёхмерен по направлению к северу, И по направлению к югу четырёхмерен, и четырёхмерен к востоку и западу, Каждая часть ведёт внутрь другой в четырёх направлениях: в направлении Эдема, и в направлении мира Порождения, И в направление Беулы, и в направлении Ульро, Ульро — это пространство ужасных звёздных колёс сыновей Альбиона, Но врата в Эдем замурованы до времени обновления: И тем не менее они совершенны по своей конструкции, украшениям и завершённости. (Иерусалим 12:45-53)

Строя Голгонуцу, Лос стоит в Лондоне на берегу Темзы, но город занимает площадь всего острова Британия.

From Golgonooza the spiritual Four-fold London eternal In immense labours & sorrows, ever building, ever falling, Thro Albions four Forests which overspread all the Earth, From London Stone to Blackheath cast: to Hounslow west: To Finchley north: to Norwood south: and the weights Of Enitharmons Loom play lulling cadences on the winds of Albion From Caithness in the north, to Lizard-point & Dover in the south (Milton 6:1-7)

От Голгонуцы — духовного четырёхкратного Лондона вечного, В невероятных трудах и скорби постоянно созидаемого, в постоянно гибнущего, Через четыре леса Альбиона, простираемые по всей земле От Лондонского камня до Блэкхита: до Хаунслоу на западе До Финчлей на севере, до Норвуда на юге, и гири Энитармоновых ткален играют убаюкивающие каденции на ветрах Альбиона От Кейтнесса на севере до Лизарда и Дувра на юге... (Мильтон 6:1-7)

Литература

• Бентли, Джералд Идс (младший) / Bentley, G. E. (Jr). The Stranger From Paradise. New Haven: Yale University Press, 2003.
• Боуган, Джеймс / [digitalcommons.colby.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=2432&context=cq Bogan, James Blake's City of Golgonooza in Jerusalem: Metaphor and Mandala.] Colby Quarterly. Volume 17. Issue 2. June Article 5 [1981]
• Дэймон, Сэмюэл Фостер / Damon, S. Foster. A Blake Dictionary. Hanover: University Press of New England, 1988.
• Острайкер, Элиша ред. / The Complete Poems of William Blake, Ed. by Alicia Ostriker, Penguin Books, 1977
• Рейн, Кэтлин / Raine, Kathleen. Golgonooza: City of Imagination. Lindisfarne Books date = Dec 1991. ISBN 0940262428.
• Стивенс, Клинт / Stevens, Clint (2009). "William Blake’s Golgonooza and Jerusalem: a conversation in visionary forms dramatic". European Romantic Review. 20, issue= 3.
• Фрай, Нортроп / Frye, Northrop. Fearful Symmetry. Princeton: Princeton University Press, 1990.
• Эрдман, Дэвид В., ред. / David V. Erdman, ed. The Complete Poetry & Prose of William Blake. Anchor, 1965/1982/1988, ISBN 0-385-15213-2

Отрывок, характеризующий Голгонуца

– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.