Голенищев, Владимир Семёнович

Владимир Семёнович Голенищев
Дата рождения:	17 (29) января 1856(1856-01-29)
Место рождения:	Петербург
Дата смерти:	5 августа 1947(1947-08-05) (91 год)
Место смерти:	Ницца
Научная сфера:	египтология
Известен как:	первый русский египтолог

Владимир Семёнович Голенищев (29 января (17 января по ст.ст.) 1856, Петербург — 5 августа 1947, Ницца) — русский египтолог. Наряду с Б. А. Тураевым, был одним из основателей и наиболее признанных авторитетов школ египтологии и ассириологии в России и мире, один из основателей каирской египтологической школы. Владел 13 языками.

Происхождение

Родился в семье богатого купца и получил прекрасное образование. Окончил 1-ю Санкт-Петербургскую гимназию (1875), Петербургский университет (1879). Древним Египтом же он увлёкся ещё в юношеские годы. В 14-летнем возрасте Владимир Семёнович приобрёл свой первый древнеегипетский памятник, положивший начало его знаменитой коллекции.

Египтолог

В 1880 В. С. Голенищев был зачислен на службу в Эрмитаж. Здесь он начал работу по каталогизации, реставрации и исследованию древнеегипетских памятников. До него этим никто не занимался, и никто точно не знал, что же из египетских древностей хранилось в Эрмитаже. Здесь, в Эрмитаже Владимир Семёнович сделал открытие, прославившее его как египтолога. Он нашёл прекрасный папирус с иератическими письменами. В результате своих исследований он выяснил, что папирус состоит из двух литературных произведений. Назвал он эту находку «Папирус № 1 Санкт-Петербурга». Папирус этот содержал «Поучение царя сыну Мерикара» (Сейчас Папирус Эрмитаж 1116A) и «Пророчество Неферти» (Папирус Эрмитаж 1116B), вошедшие в список известнейших произведений Древнего Египта.

В 1881 году Владимир Семёнович сделал ещё одно потрясающее открытие масштаба мировой египтологии, открыв ещё один прекрасно сохранившийся папирус, датируемый эпохой Среднего царства и содержащий текст, впоследствии получивший название «Сказка о потерпевшем кораблекрушение» (Ныне — папирус Эрмитаж 1115).

В 1884—1885 Голенищев проводил свои эпиграфические исследования в Вади-Хаммамате, которые сам же и финансировал, а после опубликовал их результаты.

На протяжении следующих 25 лет он совершил более 60 поездок в Египет и собрал коллекцию из более чем 6000 египетских предметов, среди которых наиболее известны:

• Московский математический папирус
• Папирус с записью «Путешествия Уну-Амона»
• Фаюмские портреты.

Передача коллекции

Постепенно положение финансовых дел Голенищева В. С. ухудшалось, и ему пришлось думать о том, чтобы продать свою богатейшую коллекцию. Сразу же посыпались предложения от различных иностранных музеев. Однако, Владимир Семёнович, будучи патриотом, решил, что коллекция должна остаться в России.

В 1909, благодаря усилиям Б. А. Тураева, И. В. Цветаева и других представителей интеллигенции, Дума согласилась приобрести в рассрочку коллекцию у разорившегося к тому моменту Голенищева. Коллекция попала в государственную собственность в 1912, как раз к открытию нового Музея изящных искусств.

За границей

С 1910 Голенищев из-за болезни жены переезжает во Францию и остаётся там. Первоначально он поселился в Ницце, в родном городе жены, а с 1915, по приглашению переезжает в Египет. Здесь он основал кафедру египтологии в Каирском университете, которую возглавлял с 1924 по 1929. В Египетском музее в Каире он систематизировал собрание иератических папирусов в «Сводный каталог Каирского музея».

В. С. Голенищев умер в Ницце в 1947 в возрасте 90 лет.

Литература

• Выдающийся русский востоковед В. С. Голенищев и история приобретения его коллекции в Музей изящных искусств. — М., 1987. (Из архива ГМИИ. Вып. 3).
• Древний Египет / Сборник статей. — М., 1960.
• Струве В. В. В. С. Голенищев, один из славных питомцев нашего университета. // Очерки по истории Ленинградского университета. — Л., 1963. I. СС. 68 — 71.
• Струве В. В. Значение В. С. Голенищева для египтологии. // Очерки по истории русского востоковедения. — М., 1960. Вып. 3.
• Тураев Б. А. Русская наука о Древнем Востоке до 1917 года. — Л., 1927.
• Густерин П. В. Египетский музей. История создания // Мир музея. 2011, № 6.

Интернет-ресурсы

• [www.egyptology.ru/personal/bibl-golenischev.htm Библиография трудов В. С. Голенищева]
• [www.egyptology.ru/history/stanovegypt.pdf Берлев О. Д. Становление египтологии // История отечественного востоковедения до середины XIX в. М., 1990. С. 229—237.]
• [www.egyptology.ru/history/egiptologija1.pdf Берлев О. Д. Египтология // История отечественного востоковедения с середины XIX в. до 1917 г. М., 1997. С. 434—459.]
• [www.maat.org.ru/personalia/golenizev.shtml Некролог и биографическая Голенищева В. С., составленная В. В. Струве]
• [ru-egypt.com/library/golenischev_i_my Большаков А. О. Голенищев и мы. //ВДИ. 2006. 4. С. 173—180]
• [ru-egypt.com/library/v.s._golenischev Головина В. А. В. С. Голенищев: основные вехи биографии. // ВДИ. 2006. 4. С. 170—173]
• [www.ng.ru/culture/2002-06-05/8_equipt.html Сидлин М. Бессмертие Египта и Госдумы (История приобретения коллекции В. С. Голенищева)]
• [maat.org.ru/news/2006/2006-01-10.shtml Солкин В. В. Памяти Владимира Семеновича Голенищева — подробный очерк об ученом с сайта Ассоциации по изучению Древнего Египта «МААТ»]

Отрывок, характеризующий Голенищев, Владимир Семёнович

Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.