Голенищев-Кутузов, Павел Васильевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Васильевич Голенищев-Кутузов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет П.В. Голенищева-Кутузова
работы[1] Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)</td></tr>

Санкт-Петербургский
военный генерал-губернатор, управляющий и гражданской частью
20 декабря 1825 (1 января 1826) — 18 (30) декабря 1829
Предшественник: Михаил Андреевич Милорадович
Преемник: Пётр Кириллович Эссен
 
Рождение: 12 (23) июня 1772(1772-06-23)
Смерть: 1 (13) ноября 1843(1843-11-13) (71 год)
Санкт-Петербург
 
Военная служба
Годы службы: 17821843
Принадлежность: Россия Россия
Род войск: Кавалерия
Звание: генерал от кавалерии (1826),
генерал-адъютант (1810)
 
Награды:

ордена Андрея Первозванного, Александра Невского с алмазами, Св.Георгия 3-го кл., Владимира 1-й ст., Св.Анны 1-й ст. с алмазами, знак отличия «за XL лет беспорочной службы»; иностранные: прусский Красного Орла 1-й ст., шведский Военный орден Меча, австрийский Леопольда, баварский Военный орден Максимилиана Иосифа; золотая сабля «за храбрость» с алмазами.

Граф (с 1832) Па́вел Васи́льевич Голени́щев-Куту́зов (1772—1843) — русский боевой генерал, участник войны 1812 года и заграничного похода, санкт-петербургский военный генерал-губернатор (1825—1830), член Государственного совета (1825—1843).



Биография

Ранние годы

Из дворян Новгородской губернии[2]. Сын гвардии капитан-поручика Василия Петровича и его жены Марии Трифоновны. Получил домашнее образование.

В 1782 году был формально зачислен на службу в лейб-гвардии Конный полк вахмистром, в 1784 году получил чин корнета. Кроме того, в 1783 году получил звание пажа, а в 1788 году — камер-пажа, в этом качестве нёс службу при дворе Екатерины II. 17 (28) марта 1794 произведён в поручики Конной гвардии. 17 (28) декабря 1796 года назначен флигель-адъютантом к императору Павлу I, в январе 1797 года произведён в секунд-ротмистры, а 5 (16) апреля 1797 — в ротмистры.

После этого Голенищев-Кутузов именным указом был назначен в распоряжение новороссийского губернатора, генерал-лейтенанта Бердяева, которому было поручено поселение и устройство в Новороссии «около Азовского моря, между Молочных вод и р. Берды» эмигрантов из революционной Франции; Голенищеву-Кутузову предписывалось докладывать императору о ходе дела.

17 (28) апреля 1798 года произведён в полковники. 29 марта (9 апреля1799 ушёл в отставку, 2 (14) декабря 1800 вновь поступил на военную службу в Конную гвардию, получив в возрасте 28 лет чин генерал-майора, а 23 декабря 1800 (4 января 1801) переведён в лейб-гвардии Гусарский полк. Причастен к заговору, приведшему к убийству императора Павла 11 (23) марта 1801; в эту ночь Голенищев-Кутузов арестовал шефа своего полка, генерал-лейтенанта А. С. Кологривова. 16 (28) марта 1801 г. назначен командиром Кавалергардского полка.

Турецкая война

16 (28) мая 1803 назначен шефом вновь сформированного Белорусского гусарского полка. За отличное состояние полка в 1806 г. получил «высочайшее благоволение» от Александра I. Командовал своим полком в боях с турками в 1806—1807 в корпусе генерала Милорадовича.

Участвовал в занятии Ясс (16 (28) ноября 1806), во взятии Бухареста (13 (25) декабря 1806) и в преследовании турецких войск к Журже, затем в сражениях под Турбатом (5 (17) марта 1807) и под Журжей (6 (18) марта 1807). Особенно отличился во время осады Измаила, когда 7 (19) июня 1807 (по другим сведениям, 12 (24) июля 1807) со своим полком отбил вылазку турецкого гарнизона из крепости, при этом получил пулевые ранения в ногу и руку; за храбрость 5 (17) августа 1807 г. удостоен ордена Св. Георгия 3-го класса.

С 9 (21) декабря 1807 по 2 (14) февраля 1809 г. был в отставке на излечении. Из-за этой временной отставки его старшинство в чине генерал-майора считалось с 16 февраля 1802 г., а не с декабря 1800 года. Вернувшись на службу, был назначен в свиту императора.

Обер-полицмейстер Петербурга

14 (26) февраля 1810 г. назначен обер-полицмейстером Санкт-Петербурга и 30 августа (11 сентября1810 пожалован в генерал-адъютанты. Через полтора года (24 сентября (6 октября1811) он по собственному прошению был уволен с этой должности, оставаясь генерал-адъютантом. За деятельность во время своего пребывания в чине обер-полицмейстера он был награждён орденом св. Анны 1-й степени, а при отставке с этой должности — бриллиантовыми знаками к этому ордену.

Отечественная война 1812 года

Летом 1812 года Голенищев-Кутузов сопровождал императора при поездке в Вильно и был оставлен при штабе 1-й Западной армии. Участвовал в сражении при Островно 14 (26) июля 1812, где был ранен, после чего вернулся в Петербург. В свите императора ездил в Або, где Александр I заключил союз с шведским наследным принцем Бернадотом, фактическим правителем Швеции.

После занятия французами Москвы Голенищев-Кутузов по распоряжению императора собрал из ямщиков Тверской и Новгородской губерний (3747 конников) Ямской конный казачий полк и конную артиллерийскую полуроту; эти формирования предназначались для прикрытия Петербурга в числе прочих войск. Из-за пленения французами генерала Ф. Ф. Винцингероде занял его место командира кавалерийского отряда, прикрывавшего дорогу из Москвы в Петербург, и успешно действовал против неприятеля.

После ухода французов из Москвы отряд Голенищева-Кутузова действовал вместе с казаками атамана Платова против правого (северного) крыла отступающего неприятеля с целью открыть сообщение Главной армии с корпусом Витгенштейна. Нагнав французскую армию усиленными маршами, отряд Голенищева-Кутузова на переправе через р. Вопь и возле г. Духовщина 2 (14) октября 1812 разбил французский отряд, захватил в плен многих офицеров, включая дивизионного генерала Сансона, и более 500 нижних чинов.

После переправы Наполеона через Березину отряд Голенищева-Кутузова выдвинулся через Докшицы на Вильну, 20 ноября (2 декабря1812 нагнал арьергард 6-го (баварского) корпуса под командованием генерала Вреде, разбил его и взял в плен до 200 офицеров и более 1000 солдат. Следуя впереди корпуса Витгенштейна в направлении на Вильно и Ковно, занял Тильзит. Соединившись с разбитым отрядом генерал-майора Властова, отступил к главным силам Витгенштейна. 25 декабря 1812 (6 января 1813) занял Кенигсберг, где взял в плен более 9000 солдат противника, а 31 декабря 1812 (12 января 1813) захватил Эльбинг.

За свои действия во время Отечественной войны был награждён в 1813 году орденом св. Владимира 2-й степени.

Заграничные походы

В начале 1813 года Голенищев-Кутузов был отозван в Главную квартиру Александра I. В сражениях под Люценом, Бауценом, Дрезденом и Кульмом лично передавал приказания императора войскам. За отличия был произведён 15 (27) сентября 1813 г. в генерал-лейтенанты. В 1813 году он получил австрийский орден Леопольда, прусский Орден Красного орла 1-й степени, баварский Военный орден Максимилиана Иосифа и шведский орден Меча. За храбрость, проявленную в сражении под Лейпцигом («Битве народов», 4-6 октября по ст.стилю), был награждён золотой саблей с алмазами и надписью «За храбрость».

После этой битвы 7 (19) октября 1813 он был отправлен Александром I с донесением о победе в Петербург, где получил от императрицы в подарок бриллиантовый перстень с изображением на нём дат 4, 5 и 6 октября. Возвратившись в ставку императора, в кампании 1814 года участвовал в сражениях при Бриенне, при Ла-Ротьере, при Арси-сюр-Обе, при Фер-Шампенуазе и во взятии Парижа, после которого был отправлен Александром I в Петербург с донесением о занятии французской столицы. Голенищев-Кутузов, прибыв 13 (25) апреля 1814 в Петербург с донесением о взятии Парижа, стал «вестником славы», с ликованием встреченным всем русским обществом.

После войны был назначен членом новоучреждённого «Комитета о раненых». Сопровождал императора в поездках к действующей армии в Европу, на заседания Венского конгресса и на огромный смотр российских войск при Вертю 29 августа (10 сентября1815 перед возвратом армии в Россию.

Послевоенная деятельность

С мая 1816 по апрель 1817 г. сопровождал великого князя Николая Павловича (будущего императора Николая I) в его путешествии по России и за границей. По возвращении был награждён орденом св. Александра Невского.

В январе 1823 года был назначен главным директором военно-учебных заведений и Царскосельских лицея и Воспитательного дома, а также членом Совета о военных училищах. В 1825 году назначен членом Совета при Императорском воспитательном обществе благородных девиц.

К 1825 году относится отмеченный современниками его служебный конфликт с вел. князем Константином Павловичем, его непосредственным начальником по «вертикали» руководства военно-учебными заведениями. Недоразумение было связано с нарушением порядка субординации — обращением одного из подчинённых Голенищева-Кутузова непосредственно к великому князю. Кутузов подал прошение об отставке, однако после обмена рядом вежливых писем конфликт был исчерпан.

Генерал-губернатор Петербурга

После убийства во время восстания декабристов графа Милорадовича, военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга, Голенищев-Кутузов занял его пост с 15 (27) декабря 1825 года[3] (27 декабря 1825 (8 января 1826) года утверждён в должности), а 28 декабря 1825 (9 января 1826) назначен членом Государственного Совета. Оставался в должности генерал-губернатора по 19 февраля (3 марта1830 года.

Будучи генерал-губернатором, он начал строительство зданий Технологического и Лесного институтов, Сената и Синода, Александринского театра. При нём был построен ряд мостов[4] через реки и каналы Петербурга: Банковский, Большой Конюшенный, Египетский, Львиный, Старообрядческий, Ново-Кирпичный, 2-й Инженерный, Мало-Крестовский, Молвинский Уральский (Винный), Адмиралтейский (Галерный), Горбатый, Офицерский (Гаванский), Новый Чугунный, Расстанный, Курский (Шмелёв), Воздвиженский, Кузнечный (Владимирский), Бассейный, Госпитальный, Песочный (Шлюзный), 4-й Таракановский; начат строительством Тройной мост.

Был включён императором Николаем I в «Комиссию для изысканий о злоумышленных обществах», расследовавшую восстание декабристов. С его деятельностью в этом качестве связан известный исторический анекдот, переданный князем П. В. Долгоруковым. На очной ставке декабристов П. И. Пестеля и С. Г. Волконского Голенищев-Кутузов не удержался и сказал: «Удивляюсь, господа, как вы могли решиться на такое ужасное дело, как цареубийство?» Пестель тут же ответил: «Удивляюсь удивлению именно Вашего превосходительства, Вы должны знать лучше нас, что это был бы не первый случай». Кутузов (некогда участвовавший в заговоре, который привёл к убийству императора Павла) побледнел и позеленел, а Пестель повернулся к остальным членам комиссии и добавил: «Случалось, что у нас в России за это жаловали Андреевские ленты!»

Голенищев-Кутузов лично руководил казнью пятерых декабристов 13 (25) июля 1826, отправив о ней Николаю I отчёт[5][6]:
Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумении устраивать виселицы, при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский[7] и Муравьёв-Апостол — сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть — о чём моему императорскому величеству всеподданнейше доношу.

В литературе, посвящённой казни декабристов, часто отмечается, что именно Кутузов, старшее должностное лицо во время казни, не стал придерживаться обычая, запрещающего повторно вешать казнимых, сорвавшихся во время исполнения приговора.

22 августа (3 сентября1826, при коронации императора Николая I, пожалован в генералы от кавалерии. 14 (26) декабря 1826 уволен от должности главного директора военно-учебных заведений с оставлением права ношения мундира кадетских корпусов. При отставке по прошению с поста Санкт-Петербургского генерал-губернатора 19 февраля (3 марта1830 Голенищев-Кутузов получил «Высочайший рескрипт» с благодарностью, а 5 (17) апреля 1830 был награждён орденом св. Андрея Первозванного — высшей наградой Российской империи.

Был членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге (1828—1830)[8].

После отставки

Летом 1831 года был отправлен императором в Нижний Новгород для принятия мер по недопущению срыва Нижегородской ярмарки от эпидемии холеры, охватившей в том году многие губернии России. Летом следующего, 1832 года от холеры умерла жена Кутузова. 8 (20) ноября 1832 Голенищев-Кутузов был возведён в графское Российской империи достоинство.

В 1832—1841 граф Кутузов занимает пост председателя Совета военно-учебных заведений. С 20 апреля (2 мая1839 года он находился в отпуске по болезни, с сохранением всех окладов получаемого им содержания. 16 (28) апреля 1841, в день бракосочетания наследника престола вел. князя Александра Николаевича, граф Голенищев-Кутузов был награждён орденом св. Владимира 1-й степени. Последнее выступление Кутузова в Государственном совете состоялось 30 марта (11 апреля1842 года.

Умер в Санкт-Петербурге 1 (13) ноября 1843 года в возрасте 71 года. На отпевании присутствовал император, за гробом шёл Кавалергардский полк. Похоронен в своем имении в селе Шубино Корчевского уезда Тверской губернии (ныне — с. Печетово Кимрского района Тверской обл.), в склепе под храмом великомученика Димитрия Солунского рядом с прахом его жены. В 1960-70-е годы склеп был разорён [hram-tver.ru/kimryrn/pechetovokimry.html], сохранились лишь надгробные камни супругов, сейчас установленные рядом с храмом[9].

Память о Голенищеве-Кутузове

  • Существует мнение[10], что карцер стали в начале XIX века называть «кутузкой» по фамилии обер-полицмейстера П. В. Голенищева-Кутузова.
  • О губернаторе Кутузове петербуржцам напоминает его дом на площади Искусств, 3. Построен в 1820-е и 1830-е гг. по проекту К. И. Росси. Памятник архитектуры федерального значения.

Семья

<center>Портрет жены и дочери Елизаветы Павловны.

</div> </div> Женат на Екатерине Петровне Неклюдовой (1781—1832), дочери тайного советника Петра Васильевича Неклюдова (1745—1797) от его брака с Елизаветой Ивановной Левашовой (1755—1799). Пользовалась благосклонностью императрицы Александры Фёдоровны. По отзывам современницы, Кутузова была умной женщиной с достойным уважения характером, приятная в компании и превосходная мать[11]. Умерла в октябре 1832 года в Петербурге от холеры. В браке имела детей:

  • Василий Павлович (1803—1873), генерал-адъютант, с 1836 года женат на фрейлине Софье Александровне Рибопьер (1813—1881), дочери графа А. И. Рибопьера.
  • Елизавета Павловна (1804—1836), фрейлина, замужем за Иваном Андреевичем Михайловым (1799—1879). После первых родов у неё парализовало ноги, и она была прикована к креслу.
  • Мария Павловна (1808—1877), замужем за генерал-майором бароном Леопольдом Фёдоровичем Корфом (1804—1852).
  • Аркадий Павлович (1809—1859), сенатор; его сын поэт и прозаик Арсений Голенищев-Кутузов.
  • Софья Павловна (1811—1848), фрейлина, была дружна с В. Нелидовой. В 1834 году с Софьей произошёл несчастный случай, после чего её «подвергали различным лечениям, как-то: подвешиванию, прижиганию каленым железом и другим мучениям, так что она долго была полуумирающей. Она кричала день и ночь от боли, покуда Мандт (лейб-медик) не услышал о её болезни и не стал лечить её другим методом, который в конце концов, после долгих лет, исцелил её. Она носила развевающиеся платья, чтобы скрыть своё убожество. Правильными чертами лица напоминала римлянку»[12].

Напишите отзыв о статье "Голенищев-Кутузов, Павел Васильевич"

Примечания

  1. Государственный Эрмитаж. Западноевропейская живопись. Каталог / под ред. В. Ф. Левинсона-Лессинга; ред. А. Е. Кроль, К. М. Семенова. — 2-е издание, переработанное и дополненное. — Л.: Искусство, 1981. — Т. 2. — С. 252, кат.№ 7875. — 360 с.
  2. Голенищевы-Кутузовы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. Интересно отметить, что за четверть века до этого на должности Санкт-Петербургского генерал-губернатора находился человек с той же фамилией, Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, принадлежавший к младшей ветви этого дворянского рода.
  4. [www.most-spb.ru/ Мосты Санкт-Петербурга].
  5. Афанасьев В. В. Рылеев: Жизнеописание. — М., 1982. — (Жизнь замечательных людей).
  6. Борис Розенфельд. [www.muza-usa.net/2006_12/2006-12-04.html К 180-летию казни декабристов]// Terra Nova. — № 12. — Июнь 2006.
  7. Каховский здесь ошибочно назван вместо Бестужева-Рюмина, см. (Афанасьев, 1982), (Розенфельд, 2006).
  8. Ордин К. Приложения // Попечительский совет заведений общественного призрения в С.-Петербурге. Очерк деятельности за пятьдесят лет 1828—1878. — СПб.: Типография второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1878. — С. 3. — 595 с.
  9. [kimryadm.ru/novosti/novosti/hram-v-pechetove-na-puti-k-vozrozhdeniyu.html Храм в Печетове: на пути к возрождению]. Сайт администрации Кимрского района. 7.11.2013.
  10. Ежи Лисовский. [newslab.ru/article/230085 Кутузка].
  11. Д. Фикельмон. Дневник 1829—1837. Весь пушкинский Петербург, 2009.— 1002 с.
  12. [www.dugward.ru/library/olga_nick.html Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. Сон юности.]

Ссылки

  1. Голенищев-Кутузов, Павел Васильевич, граф // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  2. А. Горшман. Голенищев-Кутузов Павел Васильевич (1773 — 1.11.1843) // [www.museum.ru/1812/Persons/slovar/sl_g24.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 361.
  3. [www.ilovepetersburg.ru/content/kazn-dekabristov Нерегулярный историко-культурно-познавательный журнал о Санкт-Петербурге]
  4. [www.gov.spb.ru/gov/governor/gallery/xix_1/golenishev_kutuzov Официальный портал администрации Санкт-Петербурга]
  5. А. Добошинский. Граф Павел Васильевич Голенищев-Кутузов // Сборник биографий кавалергардов. [1724—1899] : По случаю столет. юбилея Кавалергардского ея величества государыни имп. Марии Федоровны полка / Сост. под ред. С. Панчулидзева. — Т. 3. — 1906. — [dlib.rsl.ru/viewer/01003966999#?page=21 С. 10-15].

Отрывок, характеризующий Голенищев-Кутузов, Павел Васильевич

– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.