Голенко, Константин Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Константин Петрович Голенко

лейтенант К. П. Голенко
Дата рождения

1823(1823)

Дата смерти

27 апреля 1884(1884-04-27)

Место смерти

Симферополь

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

флот

Звание

Капитан 1-го ранга

Командовал

транспорт «Кинбурн», транспорт «Буг», пароход «Таврида»

Сражения/войны

Крымская война

Награды и премии

Орден Святого Владимира 4-й ст. (1854), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1855)

Константин Петрович Голенко (18231884) — герой Севастопольской обороны в Крымскую войну.



Биография

Родился в 1823 г. Образование получил в Морском кадетском корпусе, из которого выпущен 8 января 1841 г. мичманом в 35-й флотский экипаж; в следующем году переведён в 37-й флотский экипаж Черноморского флота.

В течение тринадцати лет Голенко плавал по Чёрному морю на кораблях, перевозивших грузы и солдат из Николаева и Севастополя в крепости Кавказского побережья. В 1854 г. Голенко назначен командиром транспорта «Кинбурн» и, с открытием Крымской кампании, он с 11 мая по 12 сентября 1854 г. находился на Севастопольском рейде. С 12 сентября по 22 октября того же года он командует транспортом «Буг». После затопления Черноморского флота Голенко принял командование 3-м бастионом 3-й оборонительной линии Севастополя и оставался там в продолжение десяти месяцев, вплоть до 28 августа 1855 г.

При отражении штурма Севастополя 24 октября 1854 г. Голенко был контужен в правую руку, но остался в строю; 28 октября он снова был контужен камнем в грудь, но бастиона не покинул; 9 декабря он получает пулевое ранение в ногу, но после перевязки на бастионе не оставляет свою команду. 31 марта 1855 г. неприятельское ядро наносит сильнейшую контузию обеим его ногам, а другое ядро контузит Голенко в голову с обожжением левой стороны лица, его уносят с бастиона и эвакуируют в Симферополь. Однако, лишь немного поправившись, 24 мая Голенко опять возвращается в ряды защитников Севастополя. 1 июня Голенко получает очередную тяжёлую контузию в голову, также у него повреждён правый глаз; тем не менее, после двухнедельного излечения на пароходе «Владимир» он снова оказывается на своём бастионе.

За отличие при обороне Севастополя Голенко 6 декабря 1854 г. награждается орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и 11 мая 1855 г. он был удостоен ордена св. Георгия 4-й степени (№ 9602 по списку Григоровича — Степанова).

В воздаяние подвигов примерной храбрости, оказанных им при обороне г. Севастополя при последнем десятидневном бомбардировании сего города.

11 месяцев, проведённых Голенко под бомбами и ядрами в Севастополе, зачтены ему, на основании объявленной всему севастопольскому гарнизону Высочайшей милости, за 11 лет службы по всем её правам и преимуществам.

По окончании Крымской войны Голенко перешёл на службу в торговый флот и в 1857—1860 гг. совершал рейсы между Крымом, Кавказом, Константинополем и Александрией в звании командира парохода «Таврида».

Выйдя в 1860 г. в отставку Голенко поселился в своём имении в Островском уезде Псковской губернии. 24 декабря 1861 г. он был назначен мировым посредником по Островскому уезду. Его служба в этом звании продолжалась почти три трёхлетия и только сокращение числа мировых участков в 1866 г. заставило Голенко сложить с себя это звание; но в том же году его избирают в почётные мировые судьи.

13 марта 1867 г. Голенко произведён в капитаны 1-го ранга с увольнением от флотской службы, с сохранением права носить мундир и назначением ему пенсии, однако его служба мировым судьёй продолжалась, но уже не почётным. В этой должности он остаётся по 1870 г.

6 января 1872 г. Голенко назначен управляющим города Павловска и заведующим мызой Стрельна. Впоследствии ему было вверено управление и прочими имениями великого князя Константина Николаевича. На этом посту Голенко прежде всего озаботился освободить Павловск от различных остатков бывшего крепостного барского хозяйства; так в Павловске оставались казённые мастерские: столярная, слесарная, обойная, трубочистная и тому подобные, всё это заменено было вольным наёмным трудом. Также был составлен и утверждён новый штат по управлению Павловском; на основании этого штата все служащие, при выходе в отставку, получали право за выслугу лет иметь более значительный размер пенсий. Счетоводство сокращено и упрощено, заведены кассовые книги; произведены значительные улучшения и нововведения по агрономической и сельскохозяйственной части и вследствие этого значительно выросла доходная часть имений.

Во время управления Голенко хозяйствами великого князя Константина Николаевича был совершён обязательный выкуп крестьянами Гдовского и Фёдоровского имений земельных наделов и сверхнадельных участков; выкуп этот был совершён на весьма выгодных крестьянам условиях. В Павловске на новые доходы были построены общественный театр и новое здание Магнитной обсерватории Академии наук, обширные постройки Учительской семинарии.

Голенко скончался 27 апреля 1884 года в поезде под Симферополем, сопровождая великого князя Константина Николаевича в поездке в Крым. Похоронен в Ялте на Ливадийском кладбище.

Источники

  • Некролог // «Русская старина». Т. 42. 1884 г., июнь.
  • Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). — СПб., 1869.

Напишите отзыв о статье "Голенко, Константин Петрович"

Отрывок, характеризующий Голенко, Константин Петрович

– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.