Голиков, Евгений Николаевич
Евгений Николаевич Голиков | ||||||||
Дата рождения | ||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Место рождения | ||||||||
Дата смерти | ||||||||
Место смерти | ||||||||
Принадлежность | ||||||||
Род войск |
Балтийский флот Российской империи | |||||||
Годы службы | ||||||||
Звание | ||||||||
Сражения/войны | ||||||||
Награды и премии |
Иностранные награды: |
Евгений Николаевич Голиков (2 марта 1854, Бессарабия — 14 июня 1905) — капитан 1-го ранга, командир броненосца «Князь Потёмкин-Таврический», убит во время восстания на корабле.
Содержание
Биография
Родился в Бессарабии. Православный, дворянин, был женат, бездетен.
Окончил Морское училище в Петербурге.
Службу на флоте начал в 1871 году. В 1874—1877 годах принимал участие в заграничном плавании на крейсере «Светлана»[1].
Участник русско-турецкой войны 1877—1878 годов, за форсирование Дуная с командой 1-го Гвардейского флотского экипажа, которую возглавлял, награждён румынским крестом «За переход через Дунай».
В 1880—1881 годах мичман Голиков участвовал в Ахалтекинском походе русских войск. Командовал экспедицией генерал Скобелев. Голиков в составе морского отряда, созданного капитаном 2-го ранга Макаровым, воевал с туркменами-текинцами. Принимал участие в операции по подрыву стен крепости Геок-Тепе. После тяжёлого ранения командира батареи исполнял его обязанности[2].
Позднее служил в гвардейском флотском экипаже и на императорских яхтах «Александрия», «Королева Виктория», «Держава», был флаг-офицером в императорской флотилии яхт и шхун.
Переведён на Черноморский флот. В 1886—1891 годах — адъютант командующего Черноморским флотом Пещурова. В 1891—1903 годах — командир шхуны «Пезуапе», транспорта «Гонец», броненосца береговой обороны «Новгород», парохода «Эриклик», канонерской лодки «Уралец», с которой совершил заграничное плавание и пробыл год в Греции, учебного судна «Березань» (на нём же проходил службу Афанасий Матюшенко).
С 6 декабря 1903 года — командир 36-го флотского экипажа и броненосца «Князь Потёмкин-Таврический».
Убит 14 июня 1905 года во время восстания на броненосце. Тело выброшено восставшими моряками за борт и было обнаружено у Тендровского маяка[3] командой одного из кораблей, которым он командовал до этого. На теле Голикова нашли около десятка огнестрельных и колотых ран[2].
29 июля 1905 года в Севастополе состоялись торжественные похороны капитана Голикова, при большом стечении народа. Обряд погребения был совершён епископом Алексием Таврическим. Покойному были оказаны большие почести и на гроб было возложено множество венков.
В 1923 году памятник Голикову был уничтожен — из гранитного камня на его захоронении был сооружён памятник на братской могиле Петра Шмидта и трех матросов с крейсера «Очаков»[2].
Награды
- Орден Святого Станислава 3 ст. с мечами и бантом, 2 ст.
- Орден Святой Анны 3 и 2 ст.
- Орден Святого Владимира 4 и 3 ст.
- Перстень с сапфиром и бриллиантами от имени царя.
- Иностранные награды.
Напишите отзыв о статье "Голиков, Евгений Николаевич"
Литература
- Кардашев Ю. П. Восстание. Броненосец «Потёмкин» и его команда. — 1-е. — Киров: Дом печати «Вятка», 2008. — 544 с. — 1000 экз. — ISBN 5-7897-0193-0.
- Книга русской скорби. Том 7. Санкт-Петербург, 1911.
Примечания
- ↑ Кардашев Ю. П. Восстание. Броненосец «Потёмкин» и его команда. — 1-е. — Киров: Дом печати «Вятка», 2008. — 544 с. — 1000 экз. — ISBN 5-7897-0193-0.
- ↑ 1 2 3 Сергей Тюляков. [nvo.ng.ru/history/2014-06-20/12_hero.html Герой двух войн] // Независимое военное обозрение, 20.06.2014
- ↑ [starosti.ru/archiv/august1905.html Август 1905 года]
Это заготовка статьи о военном деятеле. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Голиков, Евгений Николаевич
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
- Родившиеся 2 марта
- Родившиеся в 1854 году
- Умершие 14 июня
- Умершие в 1905 году
- Персоналии по алфавиту
- Умершие в Таврической губернии
- Кавалеры ордена Святой Анны 2 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 4 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 2 степени
- Кавалеры креста «За переход через Дунай» (Румыния)
- Капитаны 1-го ранга (Российская империя)
- Участники Русско-турецкой войны (1877—1878)
- Жертвы революционного террора в Российской империи
- Жертвы убийств
- Восстание на броненосце «Потёмкин»