Голиков, Иван Иванович (художник)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Голиков.
Иван Иванович Голиков
Жанр:

палехская миниатюра

Звания:
В Википедии есть статьи о других людях с такими же именем, отчеством и фамилией: Голиков, Иван Иванович.

Иван Иванович Голиков (26 декабря 1886 (7 января 1887) — 30 марта 1937) — русский художник-миниатюрист, заслуженный деятель искусств РСФСР (1933 год), непосредственный инициатор и учредитель Артели древней живописи Палеха 4-5 декабря 1924 года.





Биография

Иван Голиков родился в Москве в семье потомственного художника-иконописца с трёхвековой художественной преемственностью Ивана Михайловича Голикова. Когда ему было 7 лет, семья переехала в Палех, спасаясь от страшного голода, который начался в Москве. В десятилетнем возрасте он был отдан на обучение иконописному делу в известную в Палехе мастерскую братьев Сафоновых. В 1900 году, обучившись приёмам доличного письма, Иван Голиков отправился в Петербург, а затем в Москву для работы в иконописных мастерских. Отец скончался, когда Ивану исполнилось 14 лет, он остался старшим в семье. Юноше пришлось работать, не покладая рук — он занимался реставрацией живописи, росписью церквей и монастырей. Его специализацией было доличное письмо, то есть, художник писал на иконах одежды. Расписывал церковь Святоозерского монастыря от мастерской М. Л. Парилова в 1907 году и церкви в Казани. Оставил крупицы своей работы в Новодевичьем монастыре, Грановитой палате, в московских и питерских храмах. Работая в Петербурге, он некоторое время посещал рисовальные классы училища барона Штиглица. В 1907—11 годах Иван Голиков проходил воинскую службу, в 1911—14 годах работал в мастерской Н. М. Сафонова в Палехе, и расписывал церковь в Казани. В 1914—17 годах ушёл на фронт Первой мировой войны в составе 27 Сибирского полка, и был контужен.

После первой мировой войны и Революции 1917 года художник начинает свои самостоятельные творческие поиски. Некоторое время он работает театральным художником в Шуе, Кинешме, Иваново-Вознесенске и Костроме, создавая декорации к спектаклям «Лес», «Гроза», «Снегурочка», «Борис Годунов», «Русская свадьба» и «Лекарь поневоле». В 1921 году он создал свою первую миниатюру — расписал шкатулку из папье-маше, и показал её руководству Кустарного музея. В 1922 году, работая в мастерской художника А. А. Глазунова, Иван Голиков создал целый ряд росписей на папье-маше, наметив основные черты нового искусства, и став, по сути, его отцом-основателем. К этому времени мастер смог органично синтезировать особенности трёх иконописных школ — Палехской, Строгановской и Ярославской. Манера художника заинтересовала ряд искусствоведов, среди которых был его дальний родственник А. В. Бакушинский, оказавший содействие в организации артели по производству расписных шкатулок из папье-маше. 4—5 декабря 1924 года была создана «Артель древней живописи», костяк которой составили бывшие иконописцы. В том же 1924 году работы палехских мастеров — И. И. Голикова, И. М. Баканова, И. В. Маркичева и А. В. Котухина были показаны на XIV Международной художественной выставке в Венеции, вызвав большой интерес. В следующем, 1925 году «Артель древней живописи» получила Гран-при на Всемирной выставке декоративных искусств в Париже. После Парижа были успехи в Милане, Вене и Берлине.

Иван Голиков расписал множество лакированных изделий — от крупных ларцов до миниатюрных бисерниц. Все его работы являют собой образец тончайшего письма, превосходных композиционных решений и необычного подхода к былинным и литературным сюжетам. Многие из них он брал непосредственно из самой жизни; Голиков говорил: «Выхожу на улицу, наблюдаю за природой вечера, прежде чем начать писать картину, сначала переживу, весь уйду в тот мир, который нужно изображать …»

Тематика произведений: история, фольклор, литература, сельские мотивы, современная, революционная, битвы, тройки, орнаментальные мотивы («Адам в Раю», «Бесы», «Битва», «Борис Годунов», «Гулянье в лесу», «Гармонист», «Гадание на Ивана Купалу», «Герб СССР», «Дядюшка Яков», «Жнитво», «Звери», «Игра в шашки», «Карусель», «Коромысловая башня», «Лоэнгрин», «Масленица», «Наполеон», «Орнаменты», «Пахота на волах», «Петухи», «Пожар», «Слово о полку Игореве», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Степан Разин», «Ромео и Джульетта», «Тройка красных коней», «Хоровод» и другие).

Вершиной его творчества считаются миниатюры, созданные в 1932—33 годах для подарочного издания «Слова о полку Игореве», вышедшего в 1934 году в издательстве Academia. Первоначально работу хотели поручить разным художникам, но писатель Максим Горький настоял, чтобы все миниатюры были выполнены одним Голиковым. Эти миниатюры впоследствии переиздавались два раза, а Ивану Голикову в 1933 году было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.

Для его работ характерна смесь реальности со сказочной фантазией: на былинной красной тройке по заснеженному пейзажу у него может ехать не сказочный персонаж, а красноармеец в будёновке. Манеру отца переняли двое его сыновей, ставших палехскими мастерами лаковой живописи — Георгий Иванович (1920—1941) и Николай Иванович Голиковы (1924—2011). Художником стал также его внук Юрий Николаевич Голиков.

Художник скончался в 1937 году после тяжёлой болезни. В центре Палеха Ивану Голикову установлен памятник. Именем художника также названа одна из улиц Палеха, а в 1968 году в Палехе открылся дом-музей Голикова.

Произведения И. И. Голикова хранятся в Государственном Музее Палехского Искусства, Государственном Русском Музее, Государственной Третьяковской Галерее, Всероссийском Музее Декоративно-Прикладного и Народного Искусства, Музее народного искусства НИИ художественной промышленности, Государственном историко-художественном музее-заповеднике г. Сергиев Посад, Вятском ОХМ, Ивановском ОХМ, Иркутском ОХМ, Нижегородском государственном художественном музее, Ярославском историко-архитектурном музее-заповеднике, Киевском музее русского искусства, Государственном художественном музее Белоруссии, Всероссийском музее А. С. Пушкина «Мойка 12», Государственном музее А. М. Горького.

Воспоминания Ефима Вихрева о Иване Голикове

И в лихом разгоне,

Сквозь бесовский визг,

Голикова кони

Над судьбой взвились.

(Ефим Вихрев)

Из воспоминаний поэта Ефима Вихрева о Иване Голикове: «В момент организации — в 1924 году — палехская Артель древней живописи насчитывала всего 7 человек. К концу 1932 года она насчитывает в своих рядах: 100 членов, 50 кандидатов, 50 учеников. Среди этих двухсот человек есть десять художников с мировыми именами — лучшие из лучших, первое поколение художественного Палеха. В числе этих десяти есть три Ивана — Баканов, Вакуров, Голиков, — о которых сказано Николаем Зиновьевым, одним из десяти: „…Каждый из них (Баканов, Вакуров, Голиков) создаёт своей работой как бы самостоятельную школу, особое направление“.

Итак: 200 — всего, половина — зрелых, 10 — лучших, 3 — наилучших.

Но есть обстоятельства, и есть причины, которые заставляют отвести Голикову совсем особое место, вне связи с другими. Короче говоря: имеется налицо определённое художественное явление современности — Палех. Имеется налицо определённое художественное явление современности — Иван Голиков.

Какая же взаимозависимость этих двух явлений? Что представляет собой Иван Голиков как один из представителей палехского возрождения? Наконец, что роднит его с Палехом и что отличает его от Палеха?

Каждый художник — в рамках палехской школы — имеет своё строго определившееся лицо, о каждом следует говорить как о самостоятельном и цельном художнике. Но сходства между палешанами больше, чем разницы.

Об Иване Голикове можно сказать, наоборот: между ним и любым из палешан больше различия, чем сходства.

Это замечание верно, как верно и то, что Пушкин больше, чем реалист, Блок больше, чем символист, а Маяковский больше, чем футурист. Большое дарование никогда не умещается в рамках художественной школы. Это же можно сказать и о Голикове.

Чаще произведения Голикова не являются строгими образцами палехской школы.

Любого из палешан можно проанализировать до конца со всех точек зрения: тематической, колористической, композиционной, идейной. Иван же Голиков такому анализу не поддаётся, ибо он — стихия.

Иван Голиков — это не только гордость Палеха, Иван Голиков — это одно из народных богатств и лучших гордостей России».

  • Ивановский поэт Дмитрий Семеновский, восхищённый буйным талантом Ивана Голикова, посвятил художнику большое стихотворение «Цветы».

Галерея

  • Парочки. 1925.jpg

    Парочки (1925)

  • Пахарь 1929.jpg

    Пахарь (1929)

  • Golikov Ivan Bitva 1927.jpg

    Битва (1927)

  • Тройка 1925.jpg

    Тройка (1925)

  • PalekhComintern.jpg

    Аллегорическое представление III Интернационала. Палехская миниатюра, Иван Голиков, 1927

  • Soviet stamp 1976 Golikov Pachar 1924 2k.JPG

    Почтовая марка СССР, 1976 год

Напишите отзыв о статье "Голиков, Иван Иванович (художник)"

Литература

  • Котов В. Т. Художник Иван Голиков. 1886—1937. — Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1973. — 80, [16] с.

Ссылки

  • [www.ruskompas.ru/users/0/albums/00203/ Дом-музей И. И. Голикова в Палехе]
  • [oldchest.ru/painting/paleh-ivan-golikov/ Палех. Художник Иван Голиков]

Отрывок, характеризующий Голиков, Иван Иванович (художник)



На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Голиков,_Иван_Иванович_(художник)&oldid=80092059»