Голицына, Авдотья Ивановна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Измайлова и Голицына

Авдотья Ивановна Голицына
Художник Йозеф Грасси, 1800/1802 гг.
Имя при рождении:	Измайлова
Место смерти:	Петербург
Супруг:	Сергей Михайлович Голицын (1774 - 1859)
Дети:	нет

Княгиня Евдокия или Авдотья Ивановна Голицына, урождённая Измайлова (4 августа 1780 — 18 января 1850), известная под прозваниями «princesse Nocturne» («ночная княгиня») и «princesse Minuit» («княгиня полуночи»), — одна из красивейших женщин своего времени, хозяйка литературного салона. До 1809 года — жена князя С. М. Голицына, владельца усадьбы Кузьминки.

Молодые годы

Евдокия родилась в богатой знатной семье Измайловых, которая находилась в родстве с высшей аристократией — Юсуповыми, Вяземскими, Гагариными, Нарышкиными. Её отец, генерал И. М. Измайлов (ум. 1787), начал службу в 1740 году и продолжил её в кирасирских полках, в день коронации Екатерины II исключен был из службы за преданность Пётру III, но впоследствии дослужился до сенатора. Мать Александра (1744—1791) была родной сестрой знаменитого знатока искусств князя Н. Б. Юсупова.

Евдокия рано осиротела, и вместе с сестрой Ириной (1768—1848), в замужестве за Илларионом Ивановичем Воронцовым, воспитывалась в доме бездетного дяди своего — сенатора М. М. Измайлова, который ведал всеми строительными работами в Кремле и реставрацией памятников московской старины.

В доме дяди Евдокия получила блестящее для женщины того времени образование. Она была красива, умна и немного взбалмошна. Когда её стали вывозить в свет, она привлекала внимание многих.

Замужество

19 июня 1799 года, по желанию императора Павла I, мужем Евдокии Измайловой стал князь Голицын Сергей Михайлович. При своём огромном богатстве, простоватый, добродушный и некрасивый муж не мог заинтересовать блестящую, изощрённую Евдокию Ивановну.

В 1800 году князь С. М. Голицын подвергся гневу Павла I и уехал с женой в Дрезден. В 1801 году Голицын вернулся в Россию, а Евдокия Ивановна, оставшись в Дрездене, написала мужу письмо, где объявила, что так как брак её был вынужденный, то она больше не согласна на совместное житьё. Вместе с сестрой и её малолетним сыном княгиня Голицына прожила несколько лет за границей. А. Я. Булгаков писал брату из Неаполя в 1803 году:

На сих днях приехала сюда княгиня Голицына. Она прекрасна: чёрные волосы, чёрные брови и чёрные глаза, зубы диковинные, рот, осанка прекрасны, хотя и дурно держится, только нос нехорош; одевается, говорит, смотрит — всё странно и не так, как другие. Весь Неаполь о ней говорит: она похожа на принцессу моей души; все здешние красавицы от неё упали и приуныли.

В это же время Евдокия Ивановна встретила Михаила Петровича Долгорукова, флигель-адъютанта Александра I. Красивая наружность князя Михаила, острый ум, пылкое воображение и любезность в обхождении пленили молодую Голицыну. Она влюбилась и была верна своей сердечной привязанности к Долгорукову долгие годы.

Михаил Петрович отвечал взаимностью княгине Голицыной, и они прожили счастливо несколько лет. Для него Евдокия Ивановна просила развода у мужа, но князь Голицын его не давал. В 1808 году во время войны со Швецией князь Долгоруков был убит. Евдокия была безутешна. Много лет спустя она отплатила мужу, отказав ему в разводе, когда он задумал жениться на фрейлине А. О. Россет.

Война 1812 года с Наполеоном сделала княгиню Голицыну яркой патриоткой. Она занималась широкой благотворительностью, печатала брошюры высокомужественного содержания. Отстаивая всё русское, являлась на балы в русском сарафане и кокошнике, позднее объявила войну входящему в сельское хозяйство картофелю.

Хозяйка салона

В 1816 году после возвращения из Европы княгиня Голицына становится хозяйкой Петербургского салона. В столице княгиню прозвали «Princesse Nocturne». Дело в том, что княгиня имела некоторые странности и, например, не принимала в своём салоне ранее десяти часов вечера. По рассказам, она боялась ночи, так как однажды известная гадалка Ленорман, предсказала ей, что она умрёт ночью.

Днём Евдокия Ивановна спала, а к полуночи в доме её на Миллионной улице под № 30, а летом на даче её, на Неве, собирался избранный кружок её друзей. Салон Голицыной посещали все знаменитости того времени, как приезжие, так и отечественные. Среди них были А. С. Пушкин, В. А. Жуковский, Н. М. Карамзин, К. Н. Батюшков, князь П. А. Вяземский. Беседы у княгини отличались большой свободой и непринуждённостью. Хозяйка принимала своих гостей в одеяниях, напоминающих картины древнего Рима. Вот как говорит про неё князь П. А. Вяземский:

Княгиня Голицына была в своё время замечательная и своеобразная личность в петербургском обществе. Она была очень красива, и в красоте её выражалась своя особенность. Не знаю, какова была она в первой своей молодости, но и вторая, и третья молодость её пленяли какою-то свежестью и целомудрием девственности. Чёрные, выразительные глаза, густые тёмные волосы, падающие на плеча извилистыми локонами, южный матовый колорит лица, улыбка добродушная и грациозная: придайте к тому голос, произношение необыкновенно мягкое и благозвучное… вообще красота её отзывалась чем-то пластическим, напоминавшим древнее греческое изваяние. В ней ничто не обнаруживало обдуманной озабоченности, житейской женской изворотливости и суетливости. Напротив, в ней было что-то ясное, спокойное, скорее ленивое, бесстрастное.

После смерти Долгорукого доброе имя Евдокии Ивановны осталось безупречно неприкосновенным. Её независимость держалась в рамках строгой нравственности. Голицына на своём веку внушила несколько глубоких привязанностей. Среди её верных поклонников был Михаил Фёдорович Орлов. Орлов находил много общего с княгиней во взглядах на русскую историю, на роль народа в ней. Карамзин называл её Пифией, а Пушкин воспел её в стихах.

А. С. Пушкин и княгиня Голицына

В 1817—1820 годах молодой Пушкин, Александр Сергеевич часто посещал салон «Ночной княгини». Карамзин о пылкой страсти Пушкина писал следующее: «Поэт Пушкин у нас в доме смертельно влюбился в Пифию Голицыну и теперь уже проводит у неё вечера: лжет от любви, сердится от любви, только еще не пишет от любви…»

Известны три стихотворения Александра Сергеевича, обращённые к княгине Голицыной.

«К ***» :

Не спрашивай, зачем унылой думой
Среди любви я часто омрачен,
Зачем на все подъемлю взор угрюмый,
Зачем не мил мне сладкой жизни сон;
Не спрашивай, зачем душой остылой
Я разлюбил веселую любовь
И никого не называю милой:
Кто раз любил, уж не полюбит вновь;
Кто счастье знал, тот не узнает счастья,
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья
Останется уныние одно.

Второе было приложено к оде «Вольность» в 1819 году:

Простой воспитанник природы,
Так я, бывало, воспевал
Мечту прекрасную свободы
И ею сладостно дышал.
Но вас я вижу, вам внимаю, —
И что же?.. Слабый человек!..
Свободу потеряв навек,
Неволю сердцем обожаю.

Третье "Краёв чужих неопытный любитель...":

Краёв чужих неопытный любитель
И своего всегдашний обвинитель,
Я говорил: в отечестве моём
Где верный ум , где гений мы найдём?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно свободной?
Где женщина – не с хладной красотой,
Но с пламенной, пленительной, живой?
Где разговор найду непринуждённый,
Блистательный, весёлый, просвещённый?
С кем можно быть не хладным, не пустым?
Отечество почти я ненавидел –
Но я вчера Голицыну увидел
И примирён с отечеством моим.

Последние годы

В последние годы своей жизни Евдокия Ивановна занялась высшей математикой и метафизикой, она дружила с выдающимися математиками и даже издала собственные сочинения по математике на французском языке — «совершенное сумасбродство», по отзыву А. Тургенева. Профессор математики академик В. Я. Буняковский, заметил:

Голицына барыня умная, но в сочинениях своих не обнаруживает, к сожалению, ничего математического.

В 1830-х годах Голицыну у князя В. Ф. Одоевского встретил В. В. Ленц и описал её так:

Старая и страшно безобразная, она носила всегда платья резких цветов, слыла учёной и, говорят, вела переписку с парижскими академиками по математическим вопросам. Мне она показалась просто скучным синим чулком.

В 1840-х годах Евдокия Ивановна уехала в Париж. Там она продолжала свои философско-математические занятия, увлекалась по-прежнему и литературой. А. И. Тургенев, посетивший Голицыну в 1844 году в Париже, сомневался в нормальности её умственных способностей, к тому же время сделало своё дело; оно не пощадило и её красоты, превратив «небесную» княгиню в «страшную» старуху. Под старость Евдокия Ивановна отличалась большой набожностью.

Скончалась княгиня Голицына 18 января 1850 года в Петербурге и была похоронена в Александро-Невской лавре. По её завещанию была сделана надпись на её могиле :

Прошу православных русских и проходящих здесь помолиться за рабу Божию, дабы услышал Господь мои теплые молитвы у престола Всевышнего, для сохранения духа русского.

Ссылки

• [www.library.ru/2/liki/sections.php?a_uid=87 Бондаренко В. Былого века львицы… и девицы. Литературные салоны в России в первой половине XIX века]
• [www.nasledie-rus.ru/red_port/00900.php Шумихин С. Мадригал с двойным дном (скрытый каламбур в послании Пушкина Princesse Nocturne)]. (Голицына на раскопках дворца Тиберия).
• Чистова И. С. [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/isd/isd-1862.htm Пушкин в салоне Авдотьи Голицыной] // Пушкин: Исследования и материалы. — Л.: Наука (Ленингр. отд-ние), 1989. — Т. 13. — С. 186—202.
• [www.liveinternet.ru/users/2010239/post67289294/ Романовы в живописи (часть 13 — князь Михаил Долгоруков)] А. И. Голицына в живописи
• Е. И. Голицына на проекте «Чтобы помнили» (chtoby-pomnili.com/page.php?id=698)
• [shkolazhizni.ru/archive/0/n-29886/ Статья Ю. Москаленко на проекте «Школа жизни»]

Отрывок, характеризующий Голицына, Авдотья Ивановна

– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.