Голицына, Анастасия Петровна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Прозоровская и Голицына

Анастасия Петровна Голицына
Портрет княгини А.П. Голицыной (А. Матвеев,1728 год)
Имя при рождении:	княжна Анастасия Петровна Прозоровская
Род деятельности:	статс-дама
Дата рождения:	22 октября 1665(1665-10-22)
Дата смерти:	10 марта 1729(1729-03-10) (63 года)
Отец:	Пётр Иванович Прозоровский
Мать:	Анна Фёдоровна Ртищева
Супруг:	Иван Алексеевич Голицын
Дети:	Фёдор, Алексей

Княгиня Анастасия Петровна Голицына, урождённая княжна Прозоровская (22 октября 1665 — 10 марта 1729) — одна из первых статс-дам Российской империи, член всепьянейшего сумасбродного собора с титулом «Князь Игумения». Наследница большого состояния старшей ветви князей Прозоровских и ближнего боярина Фёдора Ртищева.

Биография

Княжна Анастасия Петровна Прозоровская родилась 22 октября 1665 года в семье боярина Петра Ивановича Прозоровского (ум.1720) и Анны Фёдоровны, урождённой Ртищевой. По рождению она принадлежала к высшему слою московского общества. Её отец в завещании царя Алексея Михайловича был определён в воспитатели малолетнего царя Ивана Алексеевича. По материнской линии Анастасия Петровна была внучкой известного окольничего Фёдора Ртищева, любимца царя Алексея Михайловича.

С ранних лет была приближена ко двору. Эти отношения ещё более окрепли, когда брат царицы Прасковьи Фёдоровны, Василий Фёдорович Салтыков, женился на сестре Анастасии Петровны, княжне Аграфене Прозоровской. Поддерживала дружеские отношения со старшими дочерьми царя Алексея Михайловича. Но в конфликте Петра I с царевной Софьей вместе с отцом встала на сторону будущего императора.

12 апреля 1684 года княжна Прозоровская стала супругой князя Ивана Алексеевича Голицына (1658—1729), младшего брата воспитателя Петра I Бориса Голицына. В приданое за ней были даны подмосковные сёла Петровское и Черемоши.

При дворе

Анастасия Петровна была верной подругой Екатерины I. В числе немногих свидетелей присутствовала в 1712 году в Петербурге на её свадьбе с Петром, была удостоена чести сидеть за столом невесты. До этого находилась при Екатерине в 1711 году во время Прутского похода, также как и во всех дальнейших путешествиях её до 1717 года. Состояла в переписке с царём Петром, называя его в письмах «батюшкой», Пётр называл её «дочерью» или «дочкой-бочкой» (возможно, намекая на её размеры или на способности к питью).

Всемилостивейший государь дорогой мой батюшка! Желаем пришествия твоего к себе вскоре; и ежели, ваше величество, изволишь умедлить, воистину, государь, проживанье моё стало трудно. Царица государыня всегда не изволит опочивать за полночь три часа, а я при её величестве безотступно сижу, … Пришествием твоим себе от спальни получу свободу.

— Письмо А. П. Голицыной из Ревеля 14 июля 1714 года

Участвовала во всех забавах Петра I, в том числе и в деятельности «всепьянейшего собора». Много пила, умела шутить и была крайне невоздержана на язык.

Любя тратить деньги, она неоднократно выпрашивала вспомоществования у Государя, которые, впрочем, частью шли на постройку домов в Петербурге — что было ей вменено в непременную обязанность. В декабре 1717 года сменила на посту княгини-игуменьи Дарью Ржевскую. Но уже в следующем году попала в опалу. Во время пребывания Анастасии Петровны при Екатерине в Копенгагене, она была выписана в Москву для допроса по делу царевича Алексея. Была обвинина в «недонесении слов, сказанных растригою Демидом — и в перенесение слов из дома царского к царевне Mapии Алексеевне».

<center>В имении Гиреево в 1714—1718 годах было выстроено повторение (справа) церкви её вотчины Петровское (слева)

</div> </div>

Приговором суда, утверждённым 18 марта 1718 года, была найдена виновной и приговорена к ссылке на прядильный двор. Наказание Пётр заменил на порку. 28 марта 1718 года в Москве при стечении множества людей княгиня Голицына была бита батогами, после чего отправлена к мужу. Но супруг вернул её в дом отца. Писатель и историк Казимир Валишевский писал:

…княгиня Анастасия Голицына, дочь князя Прозоровского, большой друг Петра, с которой он общался, как с сестрой — пока не велел публично отстегать плетьми на дворе Преображенского приказа. Она обвинялась в сообщничестве с Алексеем, за которым ей было поручено следить и подсматривать. Она вернула себе царскую милость, согласившись занять место г-жи Ржевской.

В 1722 году вернулась ко двору. В 1724 году во время коронации Екатерины была назначена первой статс-дамой в России и носила у левого плеча портрет Петра Великого на голубой ленте, украшенный бриллиантами. Камер-юнкер Берхгольц в своем дневнике писал, что княгиня Анастасия Петровна и княгиня Меншикова пользовалась одни только при дворе титулом «Светлости».

В 1725 году породнилась с императорской семьёй, женив, 22 августа, своего старшего сына Фёдора на двоюродной сестре Петра — Марии Львовне Нарышкиной. 22 мая 1727 года через несколько дней после смерти императрицы Екатерины была уволена на покой в Москву. Скончалась 10 марта 1729 года. Вскоре 17 апреля 1729 года скончался и её супруг князь Иван Алексеевич Голицын. Супруги были похоронены в московском Богоявленском монастыре.

Дети

В браке имела двух сыновей:

• Фёдор Иванович Голицын (1700—1759), капитан, генерал-майор; был женат с 1725 года на Марии Львовне Нарышкиной (1703—1727); с 1728 года на Анне Петровне Измайловой (1712—1749), — дед князя Ф. Н. Голицына.
• Алексей Иванович Голицын (1707—1739), был женат на княжне Дарье Васильевне Гагариной (1707—после 1774), отец князя Д. А. Голицына.

• I A Golitsyn.jpg

  Иван Алексеевич,
  муж
• Fedor Ivanovich Golitsyn.jpg

  Фёдор Иванович,
  сын
• Nikolay Golitsyn.jpg

  Николай Фёдорович,
  внук

После смерти родителей, по завещанию, Фёдор Иванович получил три четверти состояния своей матери, в том числе Петровское и Черемоши. Алексей Иванович получил все родовые отцовские вотчины и четвёртую часть состояния матери.

Напишите отзыв о статье "Голицына, Анастасия Петровна"

Примечания

Ссылки

• [www.hrono.info/biograf/bio_g/golicyna_a.html о А. П. Голицыной]
• [www.itep.ru/rus/estate/Golitsyn.html Голицыны (1719—1781)]

Отрывок, характеризующий Голицына, Анастасия Петровна

– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.