Голицын, Валерьян Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Валерьян Михайлович Голицын

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">герб князей Голицыных</td></tr>

 
Рождение: 23 сентября (5 октября) 1803(1803-10-05)
Ярославль
Смерть: 8 октября (20 октября) 1859(1859-10-20) (56 лет)
Матокса, Шлиссельбургский уезд, Петербургская губерния[1]
Место погребения: Даниловский монастырь, Москва
Род: Голицыны
Отец: Михаил Николаевич Голицын
Мать: Наталья Ивановна Толстая
Супруга: Дарья Андреевна Ухтомская
Дети: Леонилла, Мстислав
Образование: Пажеский корпус
 
Военная служба
Годы службы: 1821—1824; 1829—1838
Принадлежность: Российская империя Российская империя
Род войск: армия
Звание: поручик
Сражения: Русско-турецкая война 1828-1829
Князь Валерьян Михайлович Голицын (23 сентября (5 октября1803, Ярославль — 8 (20) октября 1859, Матокса, Петербургская губерния[1]) — единственный декабрист из разветвлённого рода Голицыных.



Ранние годы

Родился в Ярославле. Отец — ярославский губернатор (1801—1817) Михаил Николаевич Голицын, мать — Наталья Ивановна, сестра графа А. И. Остерман-Толстого. Воспитывался до 11 лет дома, затем в Петербурге год в иезуитском пансионе и два в пансионе Жонсона, потом в Москве два года в пансионе профессора Шлецера.

Зачислен в Пажеский корпус пажом — 29 марта 1811, камер-паж — 1 февраля 1820. Выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк — 26 марта 1821, подпоручик — 20 марта 1822, поручик — 12 декабря 1823, уволен от военной службы — 3 февраля 1824. Поступил в департамент внешней торговли (Набережная реки Мойки, 80) с переименованием в титулярного советника — 2 февраля 1825, камер-юнкер — 31 мая 1825.

Принадлежал к Северному обществу (с 1823), куда его принял Поджио. Согласно собственным показаниям, «заимствовал свободный образ мыслей от чтения жарких прений в парламенте тех народов, кои имеют конституцию, и также от чтения французских, английских, немецких и итальянских публицистов».

Арест и ссылка

Арестованный 23 декабря 1825, содержался в Петербурге на городском карауле, 24 декабря доставлен в Петропавловскую крепость («присылаемого к. Голицына посадить на гауптвахту, содержа строго, но хорошо») и содержался на карауле у Петровских ворот «отдельно от прочих». Сперва отрицал всякое своё участие в обществе, затем признался, но утверждал, что не знал о предполагавшемся цареубийстве, и сам мечтал об освобождении крестьян и конституционно-монархическим строе.

Осуждён по VIII разряду и по конфирмации 10 июля 1826 приговорён к ссылке в Сибирь на поселение вечно. 31 июля 1826 отправлен в город Киренск Иркутской губернии (приметы: рост 160 см, «лицом бел, сухощав, нос средний, волосы на голове и бровях чёрные, глаза карие»). 22 августа 1826 срок сокращён до 20 лет.

После ссылки

20 февраля 1829 высочайше повелено определить рядовым на Кавказ. Участник Русско-турецкой войны 1828—1829. 1 июля 1829 зачислен в 42-й егерский полк, 1 декабря 1829 — унтер-офицер, 1 января 1830 переведён в 9-й Кавказский линейный батальон (располагался в Астрахани), 25 января 1833 — в пехотный полк графа Паскевича (располагался в Царских Колодцах), декабрь 1834 — в Кабардинский егерский полк на Кавказскую линию, 31 мая 1837 — прапорщик.

22 июля 1838 уволен за болезнью для определения к статским делам в Астрахань, 17 сентября 1838 — разрешено служить по гражданскому ведомству в Кавказской области, зачислен в штат Общего кавказского областного управления в Ставрополе. 28 сентября 1839 уволен от службы по болезни с назначением жить в Орле под секретным надзором, 3 мая 1841 разрешено выехать на лето в имение сестры, графини Екатерины Михайловны Салтыковой (м. Хиславичи Могилёвской губернии), 19 марта 1842 разрешено приехать в Москву для вступления в брак, в январе 1843 после свадьбы выехал в село Архангельское-Хованщина Епифанского уезда Тульской губернии, где и жил, занимаясь хозяйством.

30 марта 1853 разрешено жить в Москве под строгим надзором, освобождён от надзора 30 марта 1856. По амнистии 26 марта 1856 ему и детям возвращён княжеский титул с освобождением от всех ограничений, 28 октября 1856 — коллежский регистратор, 24 февраля 1857 уволен от службы.

По отзыву современников, Голицын был среднего роста и хорошо сложен, лицо имел смуглое, нос орлиный, волосы черные, как смоль. Большие его черные глаза (тогда говорили «бибиковские») глядели прямо и строго, но любовь к семье смягчала иногда до нежности эту строгость. В молодости он был очень хорош собой[2], им интересовались и любили за веселый характер и ум. Он был человек очень образованный, любил беседовать и спорить о богословских предметах, при этом человек богатый[3] и хороший хозяин[4]. Наследство графа Остермана не принесло счастья Голицыну. Хлопоты оказались ему не под силу, под бременем забот он «похудел и постарел, казался утомленным и озабоченным». Наконец, предприняв путешествие по доставшимся ему имениям, он заболел и скончался[5] 8 октября 1859 от холеры в имении Матокса Шлиссельбургского уезда. Похоронен в Москве в Даниловом монастыре; могила снесена в 1930-е годы.

Брак

Жена (с 23.01.1843) — троюродная сестра, княжна Дарья Андреевна Ухтомская (19.03.1814—24.12.1871), которая воспитывалась в доме его матери как родная дочь, и даже, по словам современница, была гораздо более любима чем родная дочь. Княжна Ухтомская была красавицей и с особенным чувством певала модные тогда романсы. Князь Валерьян и многие его товарище влюблялись в молодую княжну, в том числе и Бестужев-Марлинский. Княжна Dolly (как звала её тетка) полюбила троюродного брата своего Валерьяна, но княгиня Голицына ни под каким видом не хотела дать своего согласия на этот брак. Она была неумолима и говорила, что не хочет потомства Голицыных не князей. Верная своему ссыльному возлюбленному, княжна Ухтомская отказывала всем женихам, которых у неё было четырнадцать из среды лучшего общества[2]. Только год спустя, после смерти матери, Голицын женился в Москве на любимой им девушке. В браке имели детей:

Образ в литературе

Напишите отзыв о статье "Голицын, Валерьян Михайлович"

Примечания

  1. 1 2 Ныне — Всеволожский район, Ленинградская область, Россия.
  2. 1 2 Из памятной книги Е. И. Раевской. Декабристы // Русский Архив. — 1883. — Вып. 2. — С. 292—299.
  3. Савва (Тихомиров, Иван Михайлович). Хроника моей жизни: Автобиографические записки высокопреосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского: В 9 томах. — Сергиев Посад: 2-я тип. А. И. Снегиревой, 1898-1911. — Т. 2. — 1899. — С. 442—443.
  4. Всех своих крестьян он обязал учиться какому-либо мастерству и вследствие его село Хованщина славилось по всему уезду своими малярами, штукатурами и хорошими печниками
  5. Наброски из прошлого // Исторический Вестник. — 1893. — Т. 54. —С. 369.

Источники

Отрывок, характеризующий Голицын, Валерьян Михайлович

Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.