Голицын, Владимир Борисович
| Князь Владимир Борисович Голицын | |
 | |
| Князь Владимир Голицын Художник Рослин А. | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Отец: |
Борис Васильевич Голицын (1705—1769) |
| Мать: |
Екатерина (Софья) Ивановна Стрешнева (1701—1739, или 1759) |
| Супруга: | |
| Дети: |
3 сына и 2 дочери |
Князь Владимир Борисович Голицын (10 (21) июня 1731 — 25 декабря 1798 (5 января 1799)) — дипломат и военный, представитель московской ветви княжеского рода Голицыных, брат Алексея Голицына.
Биография
Князь Владимир Борисович Голицын родился в семье адмирала князя Бориса Васильевича Голицына и Екатерины Ивановны Стрешневой, внучки и единственной наследницы первого московского губернатора Тихона Стрешнева. Его отец был внуком князя Б. А. Голицына, дядьки Петра I, а мать приходилась племянницей знаменитому князю Вас. Лук. Долгорукому.
Князь Владимир Борисович принимал участие в войне с турками, после которой вышел в отставку в чине бригадира. По отзывам современников, это «был очень простоватый человек, с большим состоянием, которое от дурного управления было запутано и приносило плохой доход»[1]. В 1766 году он женился на графине Наталии Петровне Чернышевой, фрейлине Екатерины II, женщине энергичной, с твёрдым мужским характером. Она стала сама управлять хозяйством мужа, и вскоре не только привела его в порядок, но и значительно увеличила.
В 1783 году Голицыны уехали во Францию, много путешествовали по Европе, сыновей отдали на воспитание в парижскую военную школу. После начала французской революции вернулись из Лондона в Париж, в большой особняк на улице Сен-Флорантен, откуда выехали в родные края только осенью 1790 года по настоянию императрицы[2]. В московском доме Голицыных находили пристанище «белые» эмигранты из революционной Франции.
Князь Владимир Борисович Голицын умер 25 декабря 1798 года и был погребён в Донском монастыре. Горельефное надгробие работы Луиджи де Педри вмонтировано в стену Михайловской церкви, ставшей усыпальницей всего его семейства.
Дети
У Голицыных было три сына и две дочери:
- Пётр Владимирович (23 августа 1767 — 12 апреля 1778)
- Борис Владимирович (1769—1813) — генерал-лейтенант, участник Отечественной войны 1812 года, скончался от ран в Вильне.
- Екатерина Владимировна (1770—1854) — статс-дама, кавалерственная дама, с 1793 года замужем за С. С. Апраксиным, двоюродным братом матери.
- Дмитрий Владимирович (1771—1844) — генерал от кавалерии, московский военный генерал-губернатор.
- Софья Владимировна (1775—1845) — меценатка, жена графа П. А. Строганова.
- Golitsyn Boris Vladimirovich1.jpg
Борис
- Dmitry Golytsin by Hugh Douglas Hamilton.jpg
Дмитрий
- Elisabeth Vigée-Lebrun Apraxine.jpg
Екатерина
- Portrait of Countess Sophia Stroganoff.jpg
Софья
Напишите отзыв о статье "Голицын, Владимир Борисович"
Примечания
- ↑ «Русские портреты XVIII и XIX столетий. Издание Великого князя Николая Михайловича». Том 1. № 41.
- ↑ Серчевский Е. Записки о роде князей Голицыных. СПб, 1853, с. 107.
Отрывок, характеризующий Голицын, Владимир Борисович
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
