Голицын, Михаил Михайлович (1840)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Михайлович Голицын
Дата рождения

13 (25) июня 1840(1840-06-25)

Место рождения

Москва

Дата смерти

1918(1918)

Место смерти

Петроград

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Годы службы

18581883, с 1891

Звание

Генерал от кавалерии

Сражения/войны

Русско-турецкая война (1877—1878)

Награды и премии

Иностранные:

Князь Михаил Михайлович Голицын (13 (25) июня 1840, Москва — 1918, Петроград) — генерал от кавалерии (1912), генерал-адъютант (1909). Участник русско-турецкой войны (1877-78). С 1864 года — старший представитель третьей линии Алексеевичей-Голицыных. Последний частный владелец подмосковной усадьбы Петровское.





Биография

Родился в семье князя Михаила Фёдоровича (18001873) и графини Луизы Барановой (18101887), дочери влиятельной при дворе Юлии Барановой. В семье росло ещё трое сыновей: Иван (18351896), Александр (18381919) и Владимир (18471932).

Получил домашнее образование. Позднее закончил Пажеский корпус. С 15 апреля 1849 годапаж.

В 1918 году был расстрелян в Петрограде во время Красного террора.

Военная карьера

Служба при дворе

  • 2 декабря 1891 — 31 января 1900 — состоял для особых поручений при московском генерал-губернаторе
  • 2 июля 1901 — 24 марта 1909 — гофмейстер двора великого князя Владимира Александровича
  • 12 июня 1901 — после 10 июля 1916 — почётный опекун Опекунского Совета учреждений Императрицы Марии по Санкт-Петербургскому присутствию.
  • 24—29 марта 1909 — гофмейстер двора великой княгини Марии Павловны
  • 29 марта 19091917 — исполняющий обязанности заведующего двором великой княгини Марии Павловны

Брак и дети

Князь Михаил Михайлович женился на балерине Матильде Николаевне Мадаевой (18421889)[1]. В браке родилась дочь:

  • Надежда (1866—1920) — не замужем.

История

Одним из увлечений князя Михаила Михайловича были исторические исследования. В 1897 году он составил родословие князей Голицыных. В 1912 году в серии «Русские усадьбы» вышла книга Голицына «Петровское», посвящённая владельцам села с XVI века. Первой книгой в этой серии стала книга графа П. С. Шереметева «Вяземы».

Благотворительность

Князь Михаил Голицын унаследовал имение «Петровское». В усадьбе он устроил амбулаторию и приют для неизлечимо больных. В 1916 году было построено новое здание школы. Благодаря Голицыну были созданы потребительское общество и кредитное товарищество.[2]

Награды

Российской Империи:

Иностранных государств:

Напишите отзыв о статье "Голицын, Михаил Михайлович (1840)"

Литература

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:186973 Голицын, Михаил Михайлович (1840)] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
    • Большая Российская Энциклопедия:В 30 т./Председатель Науч.-ред. совета Ю. С. Осипов. Отв.ред. С. Л. Кравец. Т.7. Гермафродит—Григорьев. — М.:Большая Российская Энциклопедия. — 2007. — 797 с.:ил.:карт.— С.323. (ISBN 978-5-85270-337-8 Т.7)

    Примечания

    1. [www.rusalbom.ru/articles/default/madaeva.html о М. Н. Мадаевой]
    2. [www.pd22.ru/pd-istor.php Петрово-Дальнее]

    Ссылки

    • [www.regiment.ru/bio/G/32.htm о М. М. Голицине]
    • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2641 Голицын, Михаил Михайлович (1840)] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

    Отрывок, характеризующий Голицын, Михаил Михайлович (1840)


    Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
    В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
    Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
    Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
    Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
    – Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
    Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
    – Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
    И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
    Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
    – Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
    Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
    – Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
    Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
    Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
    На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
    После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
    На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
    Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


    Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
    Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
    После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
    Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.