Голландское кладбище
Поделись знанием:
Координаты: 2°11′36″ с. ш. 102°15′02″ в. д. / 2.193472° с. ш. 102.250806° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=2.193472&mlon=102.250806&zoom=16 (O)] (Я)
6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
| Кладбище | |
Голландское кладбище
Perkuburan Belanda | |
| Страна | Малайзия |
| Город | Малакка |
| Дата основания | 1670 |
Голландское кладбище (малайск. Perkuburan Belanda) расположено в старом городе Малакки у подножья холма Сент-Полс на улице Форт-Террас в 150 метрах от Старых Ворот[1][2].
История
Голландское кладбище используется с конца XVII века — времён контроля Малакки Голландской Ост-Индской компанией — тем не менее, количество могил голландцев здесь меньше (всего 5, 1670—1682 годов), чем количество могил британцев (33 могилы 1818—1838 годов)[3][4], чьё управление Малаккой началось в XIX веке по результатам Англо-голландского договора от 17 марта 1824 года[5].
Первым похороненным здесь британцем в 1818 году стал морской капитан Джон Кидд, последней из похороненных в 1838 году стала жена одного из британских офицеров[6].
В 1976 году кладбище было признано памятником исторического наследия[6].
Описание
Голландское кладбище окружено невысокой стеной; вход оформлен арочными воротами[2]. В центре этого небольшого кладбища расположен обелиск в честь двух погибших во время Нанингской войны (1831—1832 годы) британских офицеров[1].
За долгие годы без ухода некоторая часть могильных плит оказалась утрачена, некоторая часть разрушена[2].
Напишите отзыв о статье "Голландское кладбище"
Примечания
- ↑ 1 2 [books.google.ru/books?id=HJXbBAAAQBAJ Studies in the History of Tax Law] / editor John Tiley. — Bloomsbury Publishing, 2013. — Vol. 6. — P. 394. — 568 p. — ISBN 9781782253198.
- ↑ 1 2 3 Dennis De Witt. [www.nutmegpublishing.com/historical-tombstones-graves-st-paul-hill-malacca.html Historical tombstones and graves at St. Paul's Hill Malacca]. — Petaling Jaya: Nutmeg Publishing, 2013. — P. 48—49. — 64 p. — ISBN 978-983-43519-4-6.
- ↑ Richard Lim, David Leffman. [books.google.ru/books?id=4lAmCAAAQBAJ The Rough Guide to Malaysia, Singapore & Brunei]. — Penguin, 2015. — 624 p. — ISBN 9780241238097.
- ↑ [books.google.ru/books?hl=ru&id=YL9uAAAAMAAJ The guide to Melaka]. — Melaka State Government, 2004. — P. 146. — 383 p. — ISBN 9789832241096.
- ↑ Robert C. Beckman, Carl Grundy-Warr, Vivian Louis Forbes. [books.google.ru/books?id=DjdqFdEGmMIC Acts of Piracy in the Malacca and Singapore Straits] / editor Clive H. Schofield. — IBRU, 1994. — P. 3. — 37 p. — ISBN 9781897643099.
- ↑ 1 2 [www.melakacom.net/malay/tempat_menarik/Dutch_Graveyard.htm Tanah Perkuburan Belanda] (малайск.). MelakaCOM.Net. Проверено 23 июня 2016.
Отрывок, характеризующий Голландское кладбище
6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
