Голованов, Иван Фёдорович

Иван Фёдорович Голованов
Депутат Второй Думы, 1907 г.
Место рождения:	с. Быково Царёвского уезда Астраханской губернии
Место смерти:	Петропавловск-на-Камчатке
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Вероисповедание:	православие
Партия:	РСДРП(м)
Род деятельности:	агроном, депутат Государственной думы II созыва от Тургайской области.

Иван Фёдорович Голованов (20 марта 1876 — январь 1934) — агроном, депутат Государственной думы II созыва от Тургайской области.

Биография

Из крестьян села Быково Быковской волости Царёвского уезда Астраханской губернии. Окончил Мариинское земледельческое училище. Служил заведующим сельскохозяйственных машин и орудий переселенческого управления с жалованьем 1200 рублей в год. Был подвергнут административным преследованиям по политическим мотивам. Состоял в РСДРП. В 1905 году руководил большевистской ячейкой в Кустанае.

14 февраля 1907 избран во Государственную думу II созыва от городского и оседлого населения Тургайской области, не принадлежащего к числу инородцев. Вошёл в Социал-демократическую фракцию, примыкал к её меньшевистскому крылу. Состоял в распорядительной и аграрной комиссиях.

После роспуска Думы арестован. Проходил по делу думской Социал-демократической фракции и 1 декабря 1907 по обвинению в принадлежности к «противоправительственной партии» приговорён к 4 годам каторги. С 16 февраля 1910 содержался в Акатуйской каторжной тюрьме Нерчинской каторги. В 1911—1912 в ссылке на поселении в Посольской волости Селенгинского уезда Забайкальской области. В 1912—1916 годах жил под надзором полиции в Чите. В 1916 году прибыл на Камчатку. С 19 сентября 1916 года по 1 сентября 1922 года работал заведующим сельскохозяйственной фермой в окрестностях Петропавловска.

На Камчатке в марте 1917 года стал членом Областного комитета общественной безопасности, в апреле избран заместителем его председателя А. А. Пурина. На Первом Камчатском съезде избран заместителем областного комиссара К. П. Лаврова, позднее в октябре 1917 года — камчатский областной комиссар. После митинга Областного совета 1 января 1918 был вынужден сложить с себя полномочия. 12 мая 1920 года был избран казначеем распорядительного комитета Общества изучения Камчатской области. В ноябре 1922 года — председатель Петропавловского городского ревкома. 12 января 1923 года постановлением № 5 Камчатского губревкома был создан финансовый отдел, его руководителем назначен Голованов.

В 1933 году жил в Петропавловске, но место работы его указано не было, из чего можно заключить. что к этому времени был безработным. 16 апреля 1933 года арестован. Привлечён к делу о так называемой «Автономной Камчатке». 1 января 1934 года приговорён тройкой при ПП ОГПУ ДВК по обвинению по статьям 58-2, 59-6, 58-8, 58-11 УК РСФСР к расстрелу и конфискации имущества. Расстрелян в январе 1934 года.

27 апреля 1957 года определением Военного трибунала ДВО реабилитирован.

Литература

• [www.tez-rus.net/ViewGood9949.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008.] C. 133.
• [www.kamchadaly.ru/?con=ktxt&id=3215&t_name=kamchad_abc&title=%C3%EE%EB%EE%E2%E0%ED%EE%E2%C2%A0%C8%E2%E0%ED+%D4%E5%E4%EE%F0%EE%E2%E8%F7 Портал Камчадалы. Ru Голованов Иван Федорович]
• [www.npacific.ru/cgi-bin/yabb24/YaBB.pl?num=1263535594 Из воспоминаний Александра Антоновича Пурина]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003732207#page540?page=534 Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Второй созыв. М, 1907. С. 492]
• Государственный архив Российской Федерации. Фонд 4888. Опись 6. Дело 336. Лист 308.
• Российский государственный исторический архив. Фонд 1278. Опись 1 (2-й созыв). Дело 105; Дело 623. Лист 25.

Отрывок, характеризующий Голованов, Иван Фёдорович

Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.